— Ты Шарлемань, ты Жанна д'Арк, ты Дантон, ты господин Феликс Брандево, — шептал в умилении мосье Мэрдо скромному юноше, которого до этого времени звали Полем Пти.

Дальнейшее описание событий мы представляем поэтическому перу мосье Гропэта.

Четвертая телеграмма:

«Поль Пти прекрасен и смел. Его невеста, дочь мосье Мэрдо, самая красивая и нравственная девушка города.

Примеру Перпиньяна должны последовать другие города. Мы победим весь мир. Наблюдается приток американских туристов. Гостиницы переполнены».

Пятая телеграмма:

«Мэрия убрана флагами и электрическими вензелями. На площади радостная толпа. Устроены народные развлечения: карусели и стрельба в цель. В павильоне военный оркестр. Невеста уже в зале. Поль Пти подкрепляется ужином под наблюдением врачей».

Шестая телеграмма:

«Поль Пти скушал два яйца всмятку, шпинат и котлет де-воляй, выпил стакан минеральной воды. Оркестр исполняет туш».

Седьмая телеграмма:

«Поля Пти ведут. По вполне понятной стыдливости, он упирается».

Восьмая телеграмма:

«Поль Пти присел на ступеньку и попросил разрешения выкурить сигарету. Оркестр исполняет «Тореадор».

Девятая телеграмма:

«Поль Пти все еще сидит. Погода благоприятствует. В Перпиньяне прекрасные карусели. Задержан читинский шпион».

Десятая телеграмма:

«Восторг! Эллада! Галльский петух! Поль Пти вошел в зал. Двери опечатаны. Толпа хранит богомольное молчание. Эвоэ!»

В редакции «Пти журналь» тщетно ждали наиболее важной одиннадцатой телеграммы. Ее не последовало. Перо изменило мосье Гропэту. Он не сумел описать финал торжественной ночи.

Ровно в 12 часов, когда оркестр исполнял «Марсельезу», в окне показалась жалкая физиономия Поля Пти. Юноша, напрасно пытавшийся взломать не только запечатанные, но и крепко запертые двери, решил прибегнуть к окну. Он горько плакал, а сквозь рыдания раздавались слова: — Сто «Афро», и поскорей!

Но уж никакой «Афро» не мог помочь последнему герою Великой Франции,

Изо всех операций, проведенных «Трестом Д. Е.», для нас наиболее загадочной остается уничтожение народов, заселявших некогда Скандинавский полуостров. До нашего времени ни одному историку не удалось осветить этот хотя и второстепенный, но достаточно любопытный вопрос. Объясняется это не какой-либо особой сложностью скандинавской операции, а исключительно печальной случайностью. Когда в 2004 году был найден секретный архив «Треста Д. Е.», в нем не оказалось папки № 18 621, заключавшей все документы, связанные с событиями 1938 года. Архив хранился в несгораемом шкафу мистера Твайвта. Мы не можем, таким образом, заподозрить ни воров, ни мышей. Нет, единственным виновником является покойный мистер Твайвт, любивший изредка перелистывать трогательные и назидательные документы. Однажды, отправившись на свою обычную утреннюю прогулку в огородничество с папкой № 18 621, он вернулся домой без бумаг. Подобные неприятности, рождаемые рассеянностью, происходят порой и в самых лучших домах. Но, увы, благодаря наивному жесту мистера Твайвта, мы лишены возможности с должной полнотой обрисовать гибель Скандинавии.

В наших руках находятся лишь шесть документов, которые мы и приводим полностью.

I. Записная книжка Енса Боота, в черной клеенчатой обложке. На странице сорок первой запись чернильным карандашом:

«26 ноября 1936 года. Сегодня глядел «Бранда»: Провинциал и дурак. Сливки и сметана + непримиримость перед законной супругой. Кстати, вспомнил: необходимо побрить собаку. ЙВ!»

II. Телеграммы в различные американские газеты за март 1938 года из Стокгольма, Копенгагена и Христиании.

«Замечены случаи сонной болезни. Приняты меры».

«На границах Дании установлен карантин».

«В школах произведены прививки».

«По мнению специалистов, сонная болезнь в слабой форме наблюдалась и прежде. В 1922 году в Нью-Йорке и в Москве были легкие эпидемии».

«Смертность увеличивается».

«Американское правительство запретило всем судам заходить в порты Скандинавии».

«Эпидемия принимает угрожающие размеры». «Почтовое сообщение прервано».

III. Письма датского художника Иоганна Ольсэ к госпоже Габриели Боно в Париж.

Письмо л е р в о о.

«Я пишу тебе, Габриель, из «Тиволи». На этой скамейке мы сидели с тобой. Помнишь, за маленьким киоском? Ты показывала мне рыжие перчатки, у них были кисточки, как уши пумы. Я хотел тогда тебя написать в зеленом джемпере. Кричали дети. Сейчас здесь очень тихо. На соседней скамье сидит молодой человек с ракеткой для тенниса. Он все время раскрывает рот. Но ты не думай, что он поет или кричит. Нет, это просто, просто как все в зеленом, стеклянном, водяном Копенгагене: он зевает. Значит, через неделю санитары в масках потащат его в крематорий. Санитарам, впрочем, тоже захочется спать. Знаешь ли ты, Габриель, что такое сон? Легкий, звенящий, белесоватый, как этот город. Когда в глазах зияние и сигарета выпадает из пальцев. Ах, сон, сон!.. Моя бедная девочка, если бы ты знала, как мне хочется спать!..

Но, нет, не бойся. Я совсем здоров. Я могу бегать и плакать. Я могу любить. Еще сильнее, чем прежде. Я хожу вдоль пустых, оловянных каналов порта. Северное море пахнет сыростью и тишиной. Я ищу твои губы, смоляные, сухие, горькие, твои южные губы, Габриель! Я решил бросить все. Я приеду к тебе. Добраться, говорят, не легко. Но это вздор. Я должен быть с тобой. Ты помнишь ночи-в Эйс-берге, когда выла сирена и с неба сыпался золотой горох звезд. Я уже тогда понял: не просто любовь — иное. Если не мы, то кто же?.. Человек с ракеткой сейчас уснет. Они все уснут. А мы должны продлить… Нет, я не умею писать об этом. Скажу, когда увижу, вдохну в розовую раковину твоего уха, Габриель, мы назовем его Сандро!..

Я не лягу спать сегодня. Я буду на страже. Поцелуй меня, Габриель!»

Письмо второе.

«Габриель, я еду к тебе. Весь день я боролся с этим лживым дыханием воды. Легко понять — даже море зевает. Июнь. Белые ночи. Надо щипать себя, чтобы не уснуть. Я нашел лодку. Я еду вечером. Я слышу Париж. Итальянские бульвары. Гудение стальных жуков. В кафе звон стаканов. Смех. Кафе ведь у вас открыты до утра? Лишь бы не уснуть! Твои губы, Габриель! Только не дай мне уснуть! Еще три часа, и я отчалю. Лодочник спит. Санитары в масках на грузовике. С ними пастор. Пастор тоже зевает. Ты ведь знаешь это чувство — когда приятно холодеют ноги и в голову кто-то льет густой тягучий мед. Нет, это — смерть!.. Молю тебя, разбуди!..»

Письмо третье.

«Надо ехать. Не могу. Мама делала медовые пряники- слон с хоботом. Хобот был вкусней всего. Помнишь, когда я тебя поцеловал в плечо, ты засмеялась: «Я хочу спать». Милая, я тоже! Все спят. Поздно. Спокойной ночи. Надо мной стоит какой-то человек в маске. Мне кажется, что это…»

IV. Описание в № 316 чикагского журнала «Весь мир» сонной болезни.

«Симптомы: бледность, одутловатость. Глаза тускнеют. Движения ленивы. Внезапная сонливость. Слабый пульс.

Течение болезни: зевота. Сон до двадцати часов в сутки. В первые дни болезни больные еще пробуждаются для принятия пищи. Потом наступает полный сон без перерывов.

Микробы сонной болезни в течение четырнадцати — восемнадцати дней перерождают мышечные волокна в жир».

V. Отчет о последнем заседании норвежского стортинга 29 октября 1938 года.

Председатель. Объявляю заседание открытым. Голоса. Нет кворума.

Председатель. Восемьдесят девять депутатов скончались. Почтим их память вставанием. Слеп а. На правой сидят.

Депутат Гопсон (консерв.). Сидит только депутат Трольке. Он спит.

Перерыв. Санитары выносят депутата Трольке.

Председатель. Слово принадлежит депутату Ар-гену.

Депутат Арген (крайн. левый). Страна гибнет. Ожирение происходит от излишеств буржуазии. Мы больше не можем ждать. От имени партии, профсоюзов и завкомов объявляю правительство низложенным. Стортинг распускается. Власть переходит…