– Я бы хотела узнать адрес какого-нибудь психиатра, Джорджетт, – сказала она наконец.

Возвратившись после работы в подвал, Кей увидела, что мать, как обычно, сидит в старом, выброшенном из вестибюля кожаном кресле, починенном Маком; темные глаза женщины тупо уставились в голое пятно на стене. Они были одни: Лили и Мак обычно работали, пока постояльцы не кончали ужинать. Кей хотела выпалить радостное известие насчет работы – теперь они смогут больше откладывать на первый взнос за дом. Но вид Локи лишал всякого желания поделиться радостью.

– Мама, – окликнула Кей, – о чем ты думаешь, когда сидишь здесь целыми днями?

– Ни о чем.

Кей много раз задавала Локи этот вопрос и никогда не получала связного ответа. Но сегодня она не намеревалась легко сдаваться.

– Так не бывает, – настаивала она. – Если человек проснулся, его мозг всегда работает…

– Оставь меня в покое, – пробормотала Локи, свернувшись калачиком.

– Ты весь день провела одна. Нельзя же постоянно молчать! Скажи, в чем дело? Что произошло? Ну скажи мне!

Локи медленно отвела глаза от стены и неожиданно улыбнулась Кей.

– Хочу вернуться и жить, как прежде.

Кей потрясенно застыла, только сейчас осознав горькую истину: произошло то, чего она больше всего боялась, – неисправимая порча, семя порока, проникшее в душу матери, пустило глубокие корни, побуждая ее вернуться к Трейну, несмотря на унижения и издевательства, которым тот ее подвергал.

Кей, не желая ничего больше слушать, отправилась к себе и попыталась готовиться к экзаменам. Но слова матери неотвязно преследовали ее, не давая сосредоточиться.

Может, Локи имела в виду не годы, проведенные с Трейном, а далекое прошлое? И мать просто хочет начать жизнь сначала?

На следующий день Джорджетт сунула девушке листочек бумаги, с именем и телефоном.

– Доктор Льиюс Паркер – единственный психиатр на острове, но, говорят, он хороший специалист. Работает в больнице Хило.

Закончив работу, Кей направилась в гостиничную кухню, где Лили готовила десерты к ужину. Как и системы отопления, питаемые геотермической энергией ближайшего вулкана, печи тоже нагревались горячим воздухом, идущим по трубам от самого кратера. Лили часто повторяла, что сама Пеле помогает ей стряпать.

Кей отвела Лили в угол, показала листок бумаги с именем психиатра и объяснила, почему Джорджетт хочет, чтобы мать пошла к врачу.

– Я надеялась, что ты поговоришь с мамой об этом. Меня она не послушает, Лили. Но, может, если ты скажешь, что доктор ей поможет, она захочет пойти.

– Доктор для мозга? – подозрительно нахмурилась Лили. – Я слыхала о таких вещах. Но…

Она покачала головой.

– Мама должна поговорить с кем-нибудь, – умоляла Кей. – Иногда мне кажется… она сама почти как вулкан. Где-то глубоко у нее внутри бушует пламя, и, боюсь, если немедленно не попытаться помочь маме, оно уничтожит ее.

Лили медленно кивнула.

– Я надеялась, что злые духи, которые живут в ее душе, устанут преследовать Локи и уберутся. Но, думаю, ты права, мо'о. Нужно сделать что-то, и поскорее.

– Значит, ты поговоришь с мамой, попросишь ее пойти к доктору?

– Хорошо, Кейулани, – согласилась Лили.

В следующую субботу, когда Кей с утра сидела за стойкой портье, она заметила, что Локи и Лили, одетые в праздничные национальные платья, вышли из отеля. Кей не отрываясь следила за женщинами и заметила, что они сели в автобус, идущий в Хило.

В середине дня, когда Кей готовила уроки в своей комнате, кто-то вошел в квартиру. Девушка поднялась и отодвинула перегородку. Это оказалась Локи, державшая в руках маленький красный мешочек из тапы,[9] служившей Лили сумочкой.

– Поездка в Хило прошла благополучно, мама? – спросила Кей.

– Очень хорошо. Теперь мне станет лучше, Кейулани.

Кей улыбнулась матери. Локи призналась в том, что с ней не все в порядке – это уже шаг вперед. Но все-таки в поведении и манерах Локи было нечто странное, а выражение застенчивого смущения, казалось, говорило о том, что она что-то скрывает.

– Где Лили? Разве она не вернулась с тобой?

– Вернулась, конечно. Переоделась и пошла на кухню, у нее еще полно работы.

Подозрения Кей вспыхнули с новой силой. Что пытается утаить Локи?

Но, прежде чем девушка попыталась расспросить мать, та объявила, что очень устала и хочет прилечь.

Кей возвратилась к письменному столу, все еще продолжая размышлять о необычном поведении матери. Несомненно, что-то изменилось, но что?! Или Локи просто казалась более живой, жизнерадостной, почти как прежде? В конце концов, она не скорчилась, как обычно, в кресле и не уставилась в стену с такой унылой безнадежностью. Может, вполне естественно, что Локи не желает говорить о визите к доктору. Если все прошло хорошо, значит, она, возможно, открыла ему душу… но, наверное, не хочет больше ни с кем делиться сокровенными мыслями. Ну что ж, пока есть кому выслушать маму, пламя, бушующее в глубине, может вырваться наружу и благополучно погаснуть. Вулкан не проснется.

Всю первую половину лета Кей со своего места за стойкой в вестибюле наблюдала, как мать в сопровождении Лили каждую субботу выходила из отеля, чтобы отправиться в Хило. Кей разбирало любопытство – сумеет ли доктор Паркер помочь матери? О чем они беседуют? Иногда Кей подумывала о том, как бы поменяться сменами с Джорджетт и Селией и тоже поехать с матерью, но в конце концов решила, что не стоит вмешиваться.

Каждый раз, когда Кей касалась этой темы, Локи ясно давала понять, что не желает обсуждать ни доктора, ни курс лечения.

– Как, по-твоему, долго тебе еще ездить туда? – спросила как-то Кей.

– Пока не скажут, что больше ездить не надо, – отрезала Локи. – И прекрати задавать вопросы, на которые я не могу ответить.

Единственное, что удалось узнать Кей, – визиты к доктору Паркеру обходились недешево.

Мистер Свенсон предложил класть деньги, заработанные Маком и Лили, в банк, чтобы на них шли проценты. Не привыкшие иметь дело с банками, Кей и остальные согласились переводить чеки на имя Свенсона, чтобы тот открыл на их имя сберегательный счет в гостиничном банке. Он вкладывал или снимал деньги по их желанию, вел перечень доходов и расходов, который показывал по первой просьбе. Изучая как-то этот реестр, Кей обнаружила, что Лили еженедельно снимала со счета пятьдесят долларов – единственный постоянный расход, поскольку за жилье и питание не приходилось платить. Кей поняла, что, если это будет продолжаться слишком долго, они смогут купить дом лишь года через два. Однако она не сомневалась в пользе лечения. Локи, очевидно, чувствовала себя лучше, стала веселее, менее безразличной. Она больше не проводила целые дни одна, в полутемной квартирке.

– Что ты делаешь целыми днями, мама? – спросила Кей как-то вечером.

– Хожу гулять, осматриваю достопримечательности. На Большом Острове много интересных мест. Ты видела берега, усыпанные черным песком? Такой получается, когда вулкан проснулся. Но знаешь, что бывает и зеленый песок? И кроме того, тут много heiaus.

Так назывались тщательно отделанные каменные платформы, обычно расположенные на просторном открытом поле и служившие храмами или жертвенными алтарями в древних ритуалах туземцев.

– Самые старые heiau на островах недалеко отсюда, – объяснила Локи. – Часто я остаюсь там на целый день и представляю, что испытывали наши предки, когда приходили туда. Я чувствую, как их духи окружают меня. Поедем вместе, Кейулани. Ты тоже сможешь ощутить это.

Вновь возрожденная гордость наследием гавайцев, так часто оскорбляемая в прошлом из-за того, что Локи считалась полукровкой, тоже сыграло свою роль в выздоровлении матери. Она с удовольствием рассказывала Кей о легендах и традициях, которые читала в книгах по гавайской истории и религии, взятых в местной библиотеке. Локи толковала об Алгалоа, Боге небес, предсказывающем людям будущее посредством облаков, которым придавал определенные формы, Милу, Боге подземного мира, Укипанипо, Боге акул, который иногда усыновляет человеческих детей и награждает их даром превращаться в акул. Но, конечно, больше всего она говорила о Пеле, богине вулканов, самой сильной и могущественной среди всех высших существ.