Хотя ничего здесь, в общем-то, и не изменилось. То же самое здание, построенное еще в конце восемнадцатого века, и те же огромные деревянные двери, которые я открывал тысячи раз. Изменилась только табличка справа: теперь под Андреевским флагом, двуглавым имперским орлом и гербом города красовалась новая надпись.

«Российский императорский флот. Морской Корпус имени светлейшего князя генерала-фельдмаршала Владимира Федоровича Градова».

Интересно как… И — чего уж там — приятно. Спасибо потомкам.

Потянув на себя тяжеленную створку, я будто вернулся домой…

И застыл, едва переступив порог. Снаружи Корпус остался прежним — зато внутри изменился, как теперь говорит молодежь, чуть менее, чем полностью. От того, что я помнил, остались только общие очертания, да и те местами будто разошлись в стороны, чтобы дать побольше простора убранству. Центральная лестница, конечно же, никуда не делась, но теперь вместо ветхого гранита, до блеска отполированного ботинками гардемаринов, курсантов и мичманов, на ней лежал светло-серый мрамор. Он же облицовывал пол и кое-где даже стены, уходя в коридоры по бокам.

За прошедшие десять лет кто-то не поленился сделать в здании капитальный ремонт, который наверняка обошелся казне в десятки тысяч рублей. И этот же кто-то, вероятно, заплатил художнику и рабочим, водрузившим прямо напротив входа огромную картину.

Надо вестибюлем возвышалась гигантская фигура в усеянном орденами белом адмиральском кителе. Погоны с жезлами и коронами, ворот и петлицы выглядели сравнительно достоверно, а вот вышитый золотом якорь на плече я не носил как раз примерно с тех самых пор, как выпустился из Корпуса. И уж конечно я никогда без надобности не полез бы в парадной форме на палубу эсминца, где художнику вздумалось меня изобразить.

Впрочем, несмотря на некоторые фактические неточности, портрет мне скорее нравился. Во всяком случае, в нем было все: и размах, и пафос, и блеск золота на пуговицах и пряжке ремня. Суровый взгляд, устремленный куда-то вдаль, горделивая поза, буквально излучающая силу и незаурядные таланты и, конечно же, густая седина, за которую я уже в сорок лет получил прозвище Серый Генерал. Не хватало, пожалуй, только одного: сходства. У плечистого богатыря, буквально воплотившего собой суровую мужскую красоту, со мной-прежним оказадось не так уж много общего. Впрочем, разве на парадных портретах бывает по-другому?

Разглядывая картину и погрузившись в свои мысли, я даже не сразу понял, что вдруг заставило меня напрячься. И только потом замер, прислушиваясь, и вдруг почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом, как у взявшей след борзой.

Голос.

Кто-то сзади меня говорил. Громко, со злостью, и этот тембр я мог узнать из тысячи других — так крепко он въелся в память. Низкий, хриплый, будто его обладатель в свое время изуродовал гортань криком и так и не смог полностью вылечить.

За моей спиной стоял человек, который командовал «Кречетами» в больнице Пятигорска.

Стараясь не привлечь к себе внимания, я бросил аккуратный взгляд через плечо. Хриплый как раз закончил говорить: выдохнул напоследок что-то емко-сердитое, убрал телефон в карман пиджака и быстро зашагал по вестибюлю к лестнице.

Высокий, под два метра, с наголо бритым черепом и длинной расходящейся надвое бородой с проседью. Одет в штатское — черный костюм с лакированными ботинками. Идет так, будто здесь не в первый раз и даже не в десятый — до окружения и окружающих хриплому явно не было никакого дела.

Дождавшись, пока он пройдет мимо, я мысленно досчитал до десяти и последовал за ним, стараясь не привлекать к себе внимания. Что было не так уж и просто: в байкерской «броне» и с шлемом на локте я наверняка еще как выделялся среди окружающих меня курсантов и офицеров в черной форме.

Впрочем, хриплый почти не смотрел по сторонам, так что опасаться мне было, похоже, нечего. Добравшись до проходной, он махнул дежурному, толкнул турникет и проследовал дальше. Без всякой записи и даже без вопросов — видимо, его тут уже давно и хорошо знали.

У меня так, само собой, не получилось. Пришлось задержаться.

— Добрый день! — Усатый мужик с широкими боцманскими лычками на погонах лениво протянул ладонь. — Документы, пожалуйста.

Я, то и дело поглядывая на удаляющуюся темную фигуру, просунул в окошко паспорт.

— Владимир Острогорский, — прочитал дежурный. — К кому и по какому вопросу?

— К Разумо… к начальнику Корпуса, — тут же поправился я. — По поводу поступления.

— Так набор уже завершен. Учебный год начался, молодой человек.

— Не сомневайтесь, меня он примет, — буркнул я. — Записывайте.

Дежурный хотел было огрызнуться и даже вдохнул, но наткнулся на мой взгляд и тут же осекся и сдулся, разом потеряв желание спорить.

Разумно: в таком месте никогда не знаешь наверняка, кто перед тобой — то ли наследник древнего рода, то ли обычный малолетний шалопай. И даже если фамилия не красуется на первых страницах общего гербовника дворянских родов, это не значит, что к ее обладателю не следует относиться с осторожностью.

Поджав губы, дежурный записал меня в журнал. Я выдернул паспорт из его пальцев, засунув руку в окошко чуть ли не по самое плечо, и сорвался с места, торопясь поскорее догнать хриплого. К счастью, он пока никуда не свернул, и уже скоро впереди снова показалась рослая фигура с блестящим черепом. Замедлив шаг, я двинулся следом, прикрываясь снующими туда-сюда курсантами и стараясь не отставать.

На мгновение где-то в области затылка даже промелькнула мысль дождаться, пока хриплый окажется в чуть менее людном месте или… Нет, слишком опасно. Вряд ли сейчас можно придумать что-то глупее, чем лупить Молотом в стенах Корпуса. Да и не факт, что получится: драться с Одаренном третьего-четвертого ранга этому телу пока рановато.

Оставалось только шагать за хриплым след в след, и выискивать подходящий момент хотя бы получше рассмотреть лицо. Но и это у меня почему-то никак не получалось: поднявшись на второй этаж, хриплый вдруг прибавил шагу и свернул за угол. Я снова перешел на бег, метнулся следом…

И тут же налетел на упитанного светловолосого коротышку в черной форме с двумя унтер-офицерскими лычками на погонах.

Второкурсник — и по совместительству нарушитель внутреннего устава Корпуса: он то ли не дотерпел до подходящего места, то ли зачем-то решил перекусить прямо на ходу, и теперь со скорбным видом разглядывал то здоровенное белое пятно у себя на груди, то завернутую в промасленную бумагу шаверму у моих ног.

— Прошу меня извинить, — буркнул я, обходя беднягу.

Времени на полноценные расшаркивания не было: рослая фигура пока еще не затерялась, все так же возвышаясь над толпой курсантов и офицеров Корпуса чуть ли не на две головы, но в любой момент могла зайти в какую-нибудь дверь. Или вовсе свернуть на одну из бесчисленных лестниц, и тогда искать хриплого пришлось бы буквально наугад. И я уже собрался было пуститься бегом…

Но так и не смог.

— Не так быстро, сударь, — строго проговорил коротышка. — Мы с вами еще не закончили.

Белая пухлая рука держала меня за ворот «брони» — и держала неожиданно сильно. Настолько, что я был бы вынужден или тащить упрямого курсанта за собой волоком, или стукнуть, чтобы отцепился. Чего он, судя по упрямой и решительной физиономии, делать явно не собирался.

— Закончили! — буркнул я, опустив ладонь на сжимающие куртку пальцы. — Я опаздываю.

— В таком случае, для нас обоих будет лучше, если это досадное недоразумение решится как можно быстрее. — Коротышка натужно запыхтел, но сдаваться явно не собирался. — И вам, сударь, придется выслушать, желаете вы того, или нет.

— Ну так говорите быстрее! — рявкнул я. — И отпустите уже — я не собираюсь сбегать!

— Увы, я никак не могу в это поверить.

Коротышка зачем-то изъяснялся так, будто мы оба с ним были не безусыми пацанами, а аристократами, которые находились в затяжной ссоре и вдруг столкнулись нос к носу на приеме у общего знакомого, да и еще и так, что избежать неловкой беседы никак не получалось. Со стороны это наверняка выглядело до нелепого комично, однако странный второкурсник то ли планомерно нарывался, то ли в целом по жизни отличался.