– В прошлый раз все остальное было иначе, вот вы и попадали на другой поверх Яви. А здесь я хозяйка.

– Леля? – осторожно шепнул Ратибор и взял Мару за руку.

Богиня кивнула и с улыбкой смахнула со лба золотистую прядь.

– Но почему мы попали именно сюда? – Ратибо-ру так и чудился во всем этом какой-то подвох.

Он готов был драться во тьме с десятками чудищ, защищая жизнь Мары, но столь приветливое место явилось для него полнейшей неожиданностью.

– Какой ты глупый… – в самое ухо шепнула Ма-ра. – Ну кто может попасть прямо к Леле в гости?

Она улыбнулась богине, и та улыбнулась в ответ. Ратибор наморщил лоб и попробовал забрать руку у Мары, но девушка сжала пальцы и не пустила.

– Пойдем ближе, – ласково сказала она.

Ратибор сделал шаг вперед, чувствуя, как ослабели ноги. Это не было страхом, но неуверенность и неловкость охватили его, как если бы на пиру ему незаслуженно крикнули здравицу.

Мара крепче сжала ладонь, и идти стало легче – от девичьих пальцев струилось ласковое тепло и сила, равной которой Ратибор еще не встречал. Они подошли к богине и встали перед ней.

– Значит, и он меня любит? – спросила у Лели Мара.

– Если бы не любил, не стал бы ради тебя между жизнью и смертью.

У стрелка щеки залились жаром, с которым он не мог совладать. Он почувствовал себя странно, какое-то забытое ощущение подкралось к глазам и защекотало ноздри.

– Это правда? – спросила Мара, обращаясь к нему. – Ты меня любишь?

– Правда… – ответил стрелок и понял, что это слезы подкрались к глазам. – Я полюбил тебя в ту ночь, на болоте…

– Почему же не говорил?

– Не знал, что ты можешь ответить-…

– Вот глупый… Неужели ты сразу не понял? Слезы выплеснулись, но стыда от них не было —

лишь облегчение и нарастающее с каждым мигом ощущение счастья.

Леля вытянула руку вперед, и в ней появилось яблоко – маленькое и даже на вид кислое. Она легко разломила его на две равные половинки.

– Люди в свадьбу разламывают сладкое яблоко, – с легким укором сказала она. – Но я завещала разламывать кислое. Ведь если двое не убоятся вкусить кислого от одного и того же плода, то сладкое они и сами смогут себе устроить.

Она протянула половинки Ратибору и Маре, каждый откусил по разу и бросил остатки через левое плечо. О г кислой оскомины на зубах слезы проступили еще сильнее.

– Поклянись, что любишь ее. – Леля посмотрела в глаза Ратибору.

– Клянусь, что люблю ее больше жизни, что отдам ей и детям все до последнего!

Это были обычные свадебные слова, но Ратибору их показалось мало. Он повернулся к Маре, обнял и прижал к себе.

– Ты будешь единственной, кого я люблю, – шепнул он, глядя в ее глаза, полные счастливых слез. – И единственной, кому я отдам свои ласки. Ни одна из женщин не сравнится с тобой, так зачем мне другие?

Леля подняла руки, и солнечный свет раздробился на тысячи золотых лепестков, закружившихся вокруг Ратибора и Мары. Стрелок никак не мог решиться коснуться губами губ Мары, и она сделала это первой, прижалась к нему всем телом и обвила его ноги своими.

– Любите друг друга, – с улыбкой сказала Леля и вежливо растаяла в воздухе.

Но великая сила жизни уже соединила Ратибора и Мару в единое целое – та сила, которая росточком пробивает каменную плиту мостовой, та сила, которая продолжает род и через многие тысячи лет. Жаркий вихрь страсти охватил их обоих и, казалось, оторвал от земли, ласки рук и ласки губ окутали их сплошным покровом, прочно отгородив от всего мира. И лес, словно верная стража, стал заставой вокруг, и трава оказалась ковром под телами, и небо – самой надежной крышей.

Утомившись от ласк, Ратибор раскинул руки в высокой траве, рядом счастливо улыбалась Мара, сощурившись на солнце. По небу плыли легкие облачка, которые вдруг неправдоподобно быстро начали превращаться в тучи – серые и грозные.

Ратибор сел и надел рубаху.

– Странно как… – сказал он. – Посмотри. Мара открыла глаза.

– Это знак, – уверенно сказала она. – Похоже, с твоими друзьями беда.

– Какие они друзья, если на тебя руку поднять хотели?

– Не горячись. – Девушка оделась, нашла в траве Ратиборовы портки и бросила ему. – Они не знали, что делали. Ошибиться может всякий.

– Тут хорошее место. – Стрелок нехотя оделся и натянул сапоги. – Может, сюда уже и не попадем никогда.

– Наш дом на земле, – коротко ответила Мара и, подняв свой меч, коснулась навершием Ратиборовой рукояти.

Стрела, вонзившись в дерево, еще не перестала дрожать, когда прямо у пещеры колыхнулся воздух и выпустил Ратибора с Марой.

– Что за стрельба? – Ратибор поднял брови, глядя на гудящий лук в руках Волка.

– Тварь… – сокрушенно качнул головой певец. Стрелок больше ни о чем не стал спрашивать – скрылся в пещере и через мгновение выскочил, держа одну стрелу в зубах, другую в руке.

– Лук! – Он протянул ладонь и крепко ухватил еще поющее дерево.

Его цепкий взгляд заметил, какие ветви качались сильнее других – место, куда сломя голову бросился лесной охотник. Все замерли, боясь шевельнуться, а Ратибор наложил стрелу и медленно потянул на себя тетиву. Сделалось так тихо, что слышно было, как поскрипывают напряженные волокна лука.

Дива закусила губу, а Микулка прикрыл ладонью морду коня, чтобы не фыркнул. Волк очертил над головой круг указательным пальцем.

Ратибор не стал закрывать глаза. Он не верил, что цель можно нащупать какой-то неведомой колдовской силой, он старался представить, как бы сам побежал через лес, пытался по едва заметным приметам определить это на глаз.

А рука тянула тетиву до треска.

И тут стрелок понял, что не знает, куда стрелять, что все, чему он пытался выучить Волка, – пустая болтовня и никчемная трата сил. Не может быть умения зрить через непрозрачное, нет силы видеть без глаз…

Но в следующий миг он вспомнил про Жура. Ведь видит, леший его понеси! Так чем же он, Ратибор, хуже?

А Микулка стоял и шептал еле слышно: «Дай ему неведомый взгляд, дай ему неведомый взгляд…» Сам не зная, к кому обращаясь. Паренек вспомнил, как разглядел звездочки во лбу у всех – такие же, какие видел Жур. И у Ратибора такая была, только тусклая… Почему же он не может ею смотреть?

Ратибор так пристально вглядывался в темную стену леса, что ему вдруг показалось, будто заросли стали приближаться, все быстрей и быстрей, как будто это сам Ратибор летел навстречу трепещущим листьям. Он хотел было помотать головой и отогнать наваждение, но понял – не надо.

Его странный взор вломился в лес и полетел по следу, отыскивая ветви, еще дрожащие от недавнего касания с телом. След был извилист – охотник путал следы. Но, проникая взглядом в чащу все глубже и глубже, Ратибор разглядел спину, затянутую старой медвежьей шкурой.

«Сто шагов», – прикинул стрелок и разжал пальцы.

Он никогда не думал, что стрела так долго летит до Цели. Ждать было больше нельзя, Ратибор наложил вторую стрелу и выстрелил, чуть отклонив наконечник влево.

От напряжения у стрелка заломило под черепом и странный взгляд иссяк, как иссякает шипящая на жаровне вода.

– Ну? – Волк ухватил Ратибора за руку.

– Ну? – Микулка вопросительно повернулся к Журу.

– Не знаю… – Стрелок отложил лук и присел на корточки, растирая ладонями лоб.

– Это уже прошлое, а в прошлое я зрить не могу, – пожал плечами слепой волхв.

Мара подняла меч и первая бросилась в лес.

– Не пускайте ее одну! – выкрикнул Жур. – Поодиночке тварь может убить любого!

Ратибор побежал вслед за девушкой, а за ним с места сорвались Микулка с Дивой и Волк. Жур остался стоять в одиночестве, только Ветерок рядом пытался отыскать травинку среди камней.

Через сто шагов Мара заметила стрелу, торчавшую из ветки дуба, с которой почти облетели листья.

– Это вторая, – глянув на перо, определил Ратибор. Пробежали еще шагов двадцать, и Дива отстала – ей в платье было трудно бежать. Микулка подхватил ее на руки, но без прежней могучей силы он уже не мог бегать так быстро с человеком на руках. Другой стрелы нигде не было видно.