— Здравствуйте. Очень приятно.

— Кто из ваших работников, — Панов с многозначительным видом достал из кармана красивую гильзу и протянул директору. — Может этим баловаться?

Директор артели повертел гильзу, глянул на донце, вернул Васе, подмигнул.

— Ну, этим… Давно служили?

— Это образцовая гильза, — ополчился Вася, догадавшись, что директор прочёл год по клейму под капсюлем, и увидел, что гильза свежая.

— Что же вы ко мне с такой… мишурой? — укоризненно спросил директор, глядя на Панова как на мальчишку, вздумавшего пошалить, но облапошившегося.

«Опер должен быть везде атакующим, — Вася представил, как это говорит Чирков, и в нём закипела кровь. — Опер должен нападать и кусать, а не уходить в защиту».

Чирков был прав.

— А давайте я вас закрою? — деловито предложил Вася и положил гильзу в карман. — Отправим сейчас всех в кутузку на трое суток для выяснения личности? А за это время, может, чего и найдётся? Если не найдётся — тоже не беда. Сорванный график, план поставок, да и рабочие разбегутся.

Директор слушал и серел лицом. Он опустился на стул, будто из него медленно выпустили воздух.

— Чего вы хотите-то, Василий Васильевич? — спросил он совсем другим голосом.

— Ответов на вопросы хочу по существу.

Спустя минут тридцать жизни Вася понял, что из ошарашенного мужика подробностей досуга и пристрастий работяг, шурудящих в цеху, не добыть, и милосердно избавил директора артели от своего присутствия.

Артельных мастерских металлической группы Вася выписал из книги «Весь Ленинград 1932» целых шестьдесят шесть штук.

Сегодня он наметил посетить ещё одну — «Сербско-румынскую», производящую починку и лужение медной кухонной посуды. Располагалась она в прямо противоположной стороне — на Большой Охте. Там Вася планировал закончить обход адресов и переключиться на агентурную деятельность.

Вася шёл по пустым тротуарам Лесного, где город как будто вымер — все работали.

С пересадками на трамваях он доехал до улицы Васильевской и в кирпичном домике, из которого исходил стук и звон, угадал артель медянщиков. Он толкнул засаленную дощатую дверь и оказался в большом помещении, жарком и пахнущем нашатырём и припоем. Несмотря на ясный день, в мастерской было мрачновато. На вошедшего устремились блестящие белки глаз и засверкали жёлтым коронки зубов.

«Чёрт побери, одни цыгане, — Вася даже ошалел. — Почему они на Выборгской стороне, а не в Красном Селе?»

Однако теряться в «Сербско-румынской» артели было тем более нельзя, и молодой опер прошёл к прилавку, из-за которого внимательно смотрел седой цыган с длинным чёрным лицом.

В адресной книге председателем значился просто Гучан, без инициалов. Вася интуицией сотрудника уголовного розыска понимал, что этот человек не заморачивается с погонялом. Так его и надо звать. Так все зовут.

— Ты Гучан? — сходу спросил Вася.

— Я Гучан. А ты кто? — старик не удивился заходу. — Ты — мент?

— Я - мент.

Быть активным, а не пассивным государственным служащим с цыганами оказалось естественным и приятным делом. Панов услышал голос интуиции, о которой с утра говорил Колодей, и понял, что чувствовал начальник бригады. У Васи исчезли сомнения. Здесь вполне могли набить шариками от подшипников револьверную гильзу. Снарядить её капсюлем и зарядить порохом.

— Были сомнения? — криво усмехнулся Вася, достал гильзу и постучал донцем по прилавку. — Сделаешь таких шпалер зарядить, чтобы выстрелил?

Гучан взял гильзу, осмотрел опытным взглядом. Гильза была хорошая.

— Сколько тебе надо, семь? — равнодушно спросил председатель посудной мастерской.

— Надо сто. Сто сделаешь? — как-то иначе, кроме как повышать ставки, играть с цыганами было нельзя — не поймут.

— Сделаем что скажешь. Заплати за десять!

У заклёпочников и лудильщиков не могло быть шарикоподшипников, но говорил цыган так уверенно, что Вася отвечал, как загипнотизированный.

— Гильзы ты сам достанешь или принести?

— Принеси. Неси гильзы, и порох, и капсюли.

«Пули. Он не сказал про пули!» — Вася вспотел, но не был уверен, что из-за духоты.

— Возьмёшься? Вечером принесу.

Гучан равнодушно смотрел ему в глаза. Вася торопливо кивнул и спиной вперёд выкатился за порог.

«Надо доложить Яков Санычу!» — заполошно думал он, вышагивая к остановке.

После «Сербско-румынской» артели Вася чувствовал себя вышедшим из цеха термической обработки металлов.

«Хорошо, что карманы не обчистили», — ошалело думал опер, второпях ощупывая пиджак.

Удостоверение было на месте. Деньги, выданные с утра начальником бригады, тоже. Панов добрался до бывшего Главного штаба и разыскал Колодея. «Мастерская!» — думал он.

— Получается, гильзу-то он у тебя замылил? — ироничным тенорком спросил Колодей, когда Вася закончил доклад об обходе металлических артелей Выборгской стороны.

Панов покраснел, как при цыганах в цеху.

— Понимаю. Сработал хорошо, — утешил Колодей. — Только нам это не годится, — он сел на стол, покачал ногой, покивал головой, подумал: — Заказ ему сдать можно, но денег товарищ Гучан тебе не вернул бы. Процыганены были бы денежки. Ну, мы их назад забрали бы, конечно. Потом. А так бы Гучан тебя кинул. Он знает, что жаловаться ты в милицию не побежишь. И по всему, взятки с него гладки. А если мы его задержим — он над нами посмеётся. Ну, вернул бы он тебе задаток, в крайнем случае. Хотя с цыганами я бы не был столь уверен. Артель эту надо взять на заметку, так что ты сегодня не зря потрудился. Мы их потом раскрутим. Ты всё сделал правильно. Теперь отправляйся по злачным местам, ищи вечером там. А эти две артели — вычёркивай.

Было страшновато после махания корочкой угро толкаться вечером в пивной с риском наткнуться на тех, кто видел тебя днём как лицо официальное. Однако поиски мастерской по артелям не отменяли задачу найти мастера в кабаках, поэтому Вася нацелился не светиться вблизи тех мест, где проводил обход, а снова отправился на Пороховые.

Это был полноценный рабочий день. Вася окончательно умотался, пока ехал на трамваях с пересадками на Выборгскую сторону. Стемнело и зажглись фонари, когда он толкнул дверь рюмочной и зашёл в её тусклое и пока ещё чистое нутро. Работяги только-только начали возвращаться со смены, но ждать не имело смысла. В злачном месте успел скопиться тёмный элемент. И этот элемент признал Васю.

— О, малой пожаловал!

К своему неудовольствию Вася углядел старого пропойцу в компании молодых хулиганов, а те с наглым любопытством уставились на него.

«Нападай и кусай, — подумал Вася. — Я — сотрудник уголовного розыска».

Он теперь не мог включить задний ход и смыться.

Позор в сербско-румынской артели заставлял его отыграться хоть на ком-то. Вася борзо подвалил к столу, сунул Мутному Глазу руку:

— Здорово! А ты чё здесь?

Мутный Глаз даже стушевался.

— Да забрёл. Пропустить…

— Здорово, братва, — приветствовал хулиганов оперуполномоченный Панов.

«Фабрично-заводская школа, — подумал Вася. — Лесные каникулы…»

«Летние каникулы, — спохватился он. — О чём я…»

«…Или прогулы…»

Каждый из них стал подозреваемым.

Хулиганы поздоровались в ответ, предполагая свою вежливость и присматриваясь к незнакомцу. Но они ещё не решили, бить, говорить или пить, но для начала решили пропустить. Вася каждому пожал руку, сдержанно представляясь, и услышал в ответ имена и клички, которые навсегда ухватила цепкая память опера. Он не забудет установочные данные и после раскрытия уголовного дела. А когда к персональному пенсионеру МВД полковнику Панову приедет корреспондент газеты «Ленинградская правда», Василий Васильевич назовёт их поимённо, будто познакомились они вчера.

А в 1933 году молодой человек в тесноватом пиджачке вернулся за стол к гужбанящим придуркам, поставил кружку пива и стопарь водки.

— Будем здоровы, пацаны, — молвил он и отпил водоньки немного.

И все сказали: «Будем». И выпили.