Как уютно, как тихо было в сарайчике! После шальной метели здесь казалось теплее, чем дома. Сундук и ушат оказались на своем месте. Маланиэ села на сундук. «Если бы здесь можно было поместиться всей семьей….» Маланиэ размечталась, даже слезы на глазах выступили от приятных воспоминаний. Вокруг — и в лесу, и в деревне — бесновалась метель, буйствовал ветер, трещал мороз. А еще страшнее и громче, чем треск мороза, был треск выстрелов. Люди точно звери выслеживали друг друга. Лилась кровь, горели деревни. А здесь, в этой расщелине, царил мир и покой. К тому же можно было затопить и каменку, стало бы тепло. В углу лежали сухие дрова, были спички и соль. Но Маланиэ не могла задерживаться. На душе у нее было неспокойно. Она достала из-под шубы бутылку молока, выбрала из кадушки замерзшую рыбину и стала обедать. Был у нее с собой и кусок хлеба, но его она решила не трогать и принести обратно домой. Пусть уж лучше детишки съедят. Приглядывая место для мешка, Маланиэ заметила, что под настланным на полу камышом появилась наледь. Значит, сюда стекает вода. Ячмень здесь оставлять нельзя. Да и сани сюда не поместятся, длинные они.

Подняв сундук с одеждой повыше на кадку, чтобы он не подмок, Маланиэ закрыла вход в сарайчик и забросала расщелину снегом. Более тщательно замести следы ее пребывания здесь она предоставила метели. Потом она нашла среди скал такое углубление, в котором вода не должна была собираться даже в дождь, и спрятала санки с мешком.

Когда Маланиэ пошла обратно, уже начало темнеть.

Вдруг перед ней откуда-то появился лось.

«Был бы здесь Онтиппа с ружьем, мяса надолго бы хватило», — мелькнула мысль, но тут же Маланиэ устыдилась этой мысли: это был не лось, а лосиха, из-за спины которой с любопытством выглядывал симпатичный лосенок, такой же светлой масти, как и мать, пожалуй даже посветлее, только мордочка была чернее. Они остановились друг против друга. Лосиха невозмутимо смотрела на Маланиэ, а Маланиэ, улыбаясь, разглядывала это семейство. «Почему лосенок такой маленький? — удивлялась она. — Какой-то недомерок. Видно, и в природе такое бывает…»

— Ну, уходи, уходи отсюда. Теперь на белом свете стало слишком много ружей, — сказала Маланиэ лосихе. И ей показалось, что лосиха поняла ее слова, потому что свернула с дороги. Но до лосенка страшный смысл этих слов не дошел, он остался стоять, разглядывая стоящего перед ним снежного человека.

Лосиха вернулась, толкнула мордой лосенка в зад. Но лосенок ее не послушался. Тогда она куснула его за загривок и, подталкивая мордой, погнала упирающегося лосенка в лес.

— Так его, неслуха, — посоветовала Маланиэ. — Дай ему по попке, негоднику.

Метель усилилась, и стало совсем темно. Но деревня была близко.

— Стой! Кто идет?

За деревом стоял молодой солдат в белом халате.

— Убери ты свою пищаль, — проворчала Маланиэ. — Кто я — все знают, а вот кто ты и зачем ты тут стоишь — никому не ведомо.

— Я тебя спрашиваю, кто ты и откуда идешь. Отвечай, а то стрелять буду.

— Стреляй, стреляй, сынок. Это вы умеете.

— Ладно, не пугай бабку! — Из-за заснеженных кустов вышел второй солдат, постарше годами, и пригнул к земле направленный на Маланиэ ствол винтовки. Маланиэ он сказал: — Мы с бабами не воюем. Но если тебя подослали красные, то пеняй на себя. Пошли в деревню, там поглядим.

Маланиэ привели в ее собственный дом. Изба была полна финских солдат. Дети забились на печь, невесток заставили готовить еду на солдат, видимо только что пришедших в деревню.

— Бабушка пришла! — Дети осмелели и слезли с печи. — Гостинцы принесла?

— Принесла, принесла…

Солдат выхватил у нее кошель.

— Поглядим, что за гостинцы.

— Берите, жрите, хоть тресните, — рассердилась Маланиэ.

В кошеле оказалась пустая бутылка из-под молока, немного «весенней» рыбы и завернутый в тряпочку кусочек хлеба с примесью сосновой коры.

— Так вот что красные жрут.

В избу вкатился маленький толстопузый мужичок в черной надвинутой на глаза шапке, с маузером, болтающимся на узком ремне. Солдаты вскочили, вытянулись.

— Господин офицер…

— Вольно!

Это был командир четвертого финского батальона Антти Исотало. Он очень гордился своим именем, потому что так звали известного главаря «героев поножовщины», о котором даже в песнях пели:

— Господин офицер, — доложил солдат, задержавший Маланиэ. — Эта хозяйка задержана в лесу. Имеются подозрения, что ходила к красным.

Антти Исотало называли офицером, так как он командовал батальоном. Фактически он по званию был фельдфебель.

На маленьком лице Исотало появилось нечто вроде улыбки, его и без того узкие глаза сощурились в сплошные щелочки.

— Ясное дело, надо же мамаше повидать сынка. Ну, расскажи, хозяюшка, как там сынок поживает? Не простудился ли на таком морозе? А сынок-то, верно, все расспросил, и как дела дома обстоят, и кто гостит в деревне. Или как?

— Лишь об одном сыне я знаю, где он. О том, что в сырой земле лежит.

— Где была? Отвечай!

— За едой ходила.

— Куда?

— В лес.

— Можешь показать куда?

— Могу, да не покажу. Последнюю рыбу не отдам, хоть на месте убейте.

Тогда Натси с ревом кинулась к бабушке и начала умолять:

— Отдай, бабушка, им рыбу. А то убьют.

— За оказание помощи красным у нас расстреливают. Надеюсь, хозяйка это понимает? — грозно сказал Исотало.

— Раньше мы не понимали, а теперь вы научили…

На пороге появился запыхавшийся солдат:

— Господин офицер, главнокомандующий идет!

В избе начался переполох, хотя финны знали, что Таккинен должен сегодня заехать в Тахкониеми. Фельдфебель стал торопливо застегивать шинель.

Порывистым шагом Таккинен вошел в избу. За ним бежал его адъютант.

— Смирно! Господин главнокомандующий…

Встав также по стойке «смирно», Таккинен выслушал рапорт командира батальона. Во фронтовых условиях он обычно и не соблюдал эти воинские формальности, однако в этом батальоне он требовал их непременного выполнения.

— Вольно. Чем вы тут занимаетесь?

— Ведем допрос хозяйки. Есть подозрения, что она ходила к красным повидаться с младшим сыном. Только что вернулась.

Маланиэ достала из-за иконы бумажку, подписанную когда-то самим Таккиненом, и протянула ее главнокомандующему.

— Рад познакомиться, — Таккинен пожал руку Маланиэ. — Чего они от тебя хотят?

— Да вот орут на меня да ружьями пугают.

— Ну, ты не обижайся, — стал успокаивать Таккинен хозяйку. — У нас и такие болваны попадаются. Вместо того чтобы застрелить того, кто самовольно покинул деревню, при выходе из нее, они показывают свое геройство, лишь когда человек добровольно возвращается обратно.

Таккинен был страшно зол на роту Антти Исотало. И не без причины. Посылки, направленные в другие роты, почему-то оказывались в этой роте и исчезали без следа. Кроме того, имелись случаи кражи…

Маланиэ взяла веник и начала подметать пол, весь забросанный окурками. Таккинен увел фельдфебеля в горницу.

— Посты и у нас выставлены, — начал тот сразу оправдываться. — Ума не приложу, как она вышла из деревни.

— Может быть, ты думаешь, что я встану на лыжи и буду за каждой бабой следить, куда она идет? Ты молчи и слушай. Когда наконец ты наведешь порядок в своей банде?! Сколько сейчас времени? — неожиданно спросил Таккинен, и когда фельдфебель вытащил из нагрудного кармана часы с цепочкой, Таккинен тут же выхватил их из его рук. — Немедленно вернуть часы тому, у кого их украли. А за посылки, которые присвоили твои бандиты, заплатишь из собственного кармана.

— Я командую батальоном, и я не успеваю…

— Ты командуешь шайкой отъявленных негодяев.

— Так не я же их набрал…