Старики хотели поглядеть на гостей и пришли как раз в тот момент, когда у Ярассимы зарезали последнего барана.
От Ярассимы Охво и Стахвей шли мрачные и молчаливые. Только вздыхали. За семьдесят лет они научились понимать друг друга без слов. Проходя по деревне, старший из братьев, Охво, повернул к избе, где жили красноармейцы.
— Надо сказать.
— Только попробуй.
— Я знаю, что сказать, — рассердился Охво. Молод еще брат, чтобы учить его.
Дома оказался лишь один красноармеец, самый молодой из них, Саша. Парень хотел немедленно броситься к Ярассиме, но Охво от лица всей деревни упросил его не ходить туда. Разве одному справиться с двумя вооруженными бандитами? Да и не стоило в деревне затевать войну… Саша послушался старика и поскакал в соседнюю деревню, куда ушли на танцы его товарищи. С Охво они договорились, по какой дороге старики поведут бандитов. Охво, конечно, догадался, что финны теперь попадут в засаду. Главное, чтобы в самой деревне все было тихо. А там что угодно пусть случится…
Однако, дожидаясь на другом берегу озера Ярассиму, который должен был переправить своих непрошеных гостей через озеро, старики засомневались, правильно ли они поступают. Саша-то совсем еще мальчишка. Хорошо ли будет, если с Сашей на чужой стороне, вдали от родного дома, по их вине что-нибудь случится? А если и не случится ничего, то все равно нехорошо, если уже в такие молодые годы на его совести будут две загубленные жизни…
На озере показалась лодка. При тусклом лунном свете, пробивающемся из-за туч, можно было различить Ярассиму, сидящего на веслах, да торчащие через борт удилища. «Да разве кто в такое время ездит удить?» — посетовали братья. Но, кроме них, Ярассиму никто не видел.
Лодка пристала к берегу, и с днища ее поднялись два человека с рюкзаками в руках.
— Быстро в лес! — скомандовал Ярассима.
Отойдя немного от берега, связные остановили своих проводников и строго предупредили их, что если старики вздумают их предать, то разговор с ними будет коротким.
Старики привели связных к краю большого топкого болота, через которое вели мостки из жердей, и советовали им идти как можно осторожнее. Жерди скользкие, местами совсем вросли в мох. Один неверный шаг — и сорвешься.
Напрасно Саша со своими товарищами ждал в засаде появления белых лазутчиков. Они так и не появились. Когда красноармейцы вернулись в деревню, Охво объяснил, что случилось. Шли, шли они по болоту и вдруг в темноте услышали: буль-буль… Ярассиме они тоже рассказали. И тоже довольно коротко. Да и разве виноваты они перед богом или людьми, сетовали старики, если эти чужаки не сумели идти осторожно. Вот и пришлось старикам вернуться с полдороги. Остался от чужаков лишь рюкзак, в котором были какие-то бумаги. А второй рюкзак, в котором было мясо барана Ярассимы, так и ушел в трясину. Да, чужим людям по карельским болотам ходить опасно.
Больше об этом происшествии и не говорили.
Милиционер с письмом от Липкина на следующее утро пришел в ЧК, и из Сороки немедленно был послан отряд красноармейцев, но склада оружия на месте уже не оказалось. Выкопавшие оружие так торопились, что даже не успели уничтожить следы пребывания в яме тайного склада: на дне ямы в земле валялись обрывки картона с финским клеймом «Патронный завод Рийхимяки».
— Видно, там бандитов полно! — рассказывал Липкину один из красноармейцев, Григорий Антипов, или Рийко, как его звали товарищи. — Скоро мы их оттуда выкурим. — Потом, понизив голос, Рийко спросил у Липкина: — Слушай, ты не знаешь, чего это Самойлов из ЧК спрашивал у меня, где теперь мой брат — Васселей? Они же и так знают, что он с бандитами…
Липкин знал Васселея. Ему также было известно, что Васселей ушел с белыми в Финляндию. Но если ЧК очень интересуется местопребыванием Васселея, значит, Васселей где-то здесь, поблизости. Знал Липкин и о том, что Васселей весной переходил границу и при переходе тяжело ранил ножом пограничника. В особом отделе армии об этом, разумеется, было известно, но Рийко они ничего не говорили, не хотели расстраивать парня.
— Что ты ответил Самойлову? — спросил Липкин…
— Что я мог сказать? — нахмурился Рийко. — Знаю лишь, что попадись он мне, так не пришлось бы больше краснеть за него.
Хотя Рийко уже исполнилось двадцать три, он был стройным, тонким, как подросток. Но на мужественном его лице залегли возле рта резкие, слишком глубокие для его возраста складки. Задор, только что светившийся в его глазах, сменился грустью. Липкину стало жаль парня. Рийко, как и он, в октябре семнадцатого был в Петрограде и тоже сражался с юнкерами. Товарищи любили его. Он был отчаянно смелый, отзывчивый, настолько открытый, что по выражению его лица всегда было видно, о чем он думает. Правда, порой, рассказывая о чем-то, мог малость и преувеличить, чтобы то, что ему казалось важным, выглядело и для других главным.
Вместе с красноармейцами Липкин шел в Сороку. Его вызывали в ЧК. Он послал туда докладную об обстановке в Тунгуде и считал совершенно естественным, что, кроме того, с ним хотят еще побеседовать.
В ЧК его встретил усталый мужчина в поношенной кожанке. Он представился Самойловым.
— Браток, у тебя есть расческа? — спросил Самойлов, приглаживая пятерней седые волосы. — Понимаешь, торопился и свою забыл дома.
Побриться он, правда, успел, но, видно, тоже наспех. На подбородке белел кусочек газеты, прилепленный к месту пореза. Причесавшись, Самойлов достал из ящика стола кипу коричневых листков, нарезанных из оберточной бумаги. Липкин узнал свою докладную.
— Что ты можешь к этому добавить? — спросил Самойлов, разравнивая широкой ладонью края кипы.
— Пожалуй, ничего, — ответил Липкин. — Я, кажется, написал, что я бы не доверял Королеву.
— Какие факты ты имеешь против него?
— Он предлагает нам быть более жестокими, взять кое-кого в ежовые рукавицы, мол, чтоб другим было неповадно.
— Ну, таких леваков и без него полно. — Самойлов махнул рукой.
— В кооперативе была ревизия. Вроде и там у него рыльце в пушку.
— Не все жулики являются политическими врагами Советской власти.
— Кроме того, человек он образованный и…
— Значит, ты считаешь, что всех образованных надо поставить к стенке?
— Ты брось шуточки! — рассердился Липкин. — Я бы Королеву не очень-то доверял. Вот и все. А на каком основании ты его так упорно выгораживаешь?
— Я выгораживаю? — В своих подозрениях ты исходишь лишь из личной антипатии, так?
— Слушай! — возмутился Липкин. — Мы с Королевым из-за бабы не ссорились, за бутылкой не спорили…
— Зря ты сердишься, — улыбнулся Самойлов. — Как ты думаешь, куда все ниточки отсюда ведут? — и он положил большую ладонь на докладную Липкина.
— В Финляндию.
— Значит, каждый укрывшийся в лесу, каждая бабка, поднимающая бузу на собрании, получают указания прямо из Хельсинки?
Самойлов так обезоруживающе улыбнулся, что Липкин уже не мог на него сердиться.
— Ну и лиса же ты! Это ты обязан знать, кто на месте руководит этим делом.
— Кое-что мы знаем. — Самойлов взял со стола какую-то папку и начал перелистывать ее.
Липкин тем временем рассказывал о том, что в деревнях сложилось такое положение, что люди боятся оказать какую-либо помощь органам Советской власти. Ну, а чтобы кто-то пришел да разоблачил организаторов беспорядков — уже о том не может быть и речи…
— Ты так полагаешь? — Самойлов опять загадочно усмехнулся. — А мне, наоборот, думается, что это не совсем так. Знаешь деревню Кевятсаари? Из Финляндии в Тунгуду приходили два связных. Они возвращались обратно, но мужики в Кевятсаари помешали им вернуться. И кое-кто еще. Вот почитай. Эти бумаги мужики забрали у связных.
Липкин пробежал глазами бумаги и буквально остолбенел. В ту самую ночь, когда он ушел от Королева и Королев проводил его до околицы, в деревне состоялось заседание тайного Военного комитета Тунгуды, а Королев был на этом заседании секретарем и вел протокол, который Липкин сейчас держал в руках. Выходит, контрреволюционное подполье ждало, когда он, представитель ревкома, закончит собрание, чтобы они могли провести свое заседание. И одним из руководителей подполья является, тот же Королев. Значит, в деревне знали об этом, но не посмели сказать Липкину. Даже тот незнакомец, пожелавший остаться неизвестным, который посоветовал ему быстрее уходить, тоже не решился на это. Но почему ему позволили уйти из деревни? Ах вот почему:
