В полумраке обозначился силуэт, а когда человек приблизился, я, едва успев ослабить нажим на спусковой крючок, с удивлением узнал странного переводчика, якобы из американского консульства. В его глазах отражался огонь горящего броневика, и они казались двумя маленькими раскаленными угольками на бледном, обрамленном темными космами лице. Рот переводчика кривился все в той же нелепой ухмылке, что запомнилась и не понравилась мне при первой же встрече возле дипмиссии. Желтый значок на джинсовой куртке тоже был на месте.
– Ты? Как ты тут оказался? – спросил я, закашлялся от скопившейся в горле крови и опустил ствол автомата.
– Стреляли, – ответил американец. Он уставился на меня, словно ожидая отклика, потом расхохотался, – Нет, ты понял шутку? Смешно ведь, правда?
Ничего смешного не было ни в его дурацких шутках, ни в самой ситуации. А когда я осознал, что переводчик говорит со мной на русском языке, хоть и со странным акцентом, стало вовсе не до смеха.
– Кто ты, черт тебя дери?! – вскрикнул я, снова вскидывая автомат, который теперь казался мне втрое тяжелее, чем до ранения, – Куда ты пропадал и как вернулся? Ты знаешь русский… Ты шпион?!
– Легче, легче, – дружелюбно произнес переводчик, – Не надо так волноваться, силы от этого убывают быстрее. Если тебя интересует мое имя, то можешь называть меня Роберт… или Ростислав, почему бы и нет. Ростислав неплохо звучит, а? Только не Ростик, договорились? У меня много имен, но Ростик среди них не значится.
На миг у меня мелькнула мысль, что все это мне просто мерещится, что от потери крови у меня начались галлюцинации. Но нет, человек, присевший напротив меня на корточки и медленно отклонивший ладонью направленный на него ствол автомата, был столь же реален, как боль в моем раненом боку. Был ли он при этом безумен? На первый взгляд казалось так.
– Так, что тут у нас? – поинтересовался тип со множеством имен, – Проникающее ранение, задета печень, кровотечение не останавливается. Еще минут пятнадцать – и тебе каюк, приятель.
– Я тебе не приятель, – сказал я, все еще пытаясь сообразить, как мне следует относиться к этому чудному молодчику. Стрелять в него вроде бы не было никаких причин, он не сделал мне ничего дурного и не угрожал. Просить его о помощи? Просить кого о помощи? Человека, который непонятно откуда взялся, непонятно с какими целями прибился к нашей группе, затем пропал в городе, полном жаждущих крови аборигенов, и вдруг вернулся живой и здоровый, пройдя при этом сквозь запертую на засов железную дверь…
– Я удовлетворю твое любопытство, – сказал Роберт (даже в мыслях называть этого типа славянским именем мне претило), – Но сперва надо что-то сделать с этой мерзкой дырой у тебя в боку. Не хочу разговаривать с покойником.
– Да что там сделать, – сказал я, – Сам же сказал: еще минут пятнадцать и все.
Я отложил неподъемный автомат и все-таки позволил Роберту осмотреть рану. Он склонился надо мной так, что его длинные волосы едва не коснулись моего лица, и меня пронзило чувство непередаваемого омерзения, заглушившее даже боль. Словно это были волосы полуразложившегося утопленника, на которого я наткнулся, нырнув в темный омут. Или щупальца и отростки уродливой ядовитой медузы; даже не знаю, откуда взялись такие причудливые ассоциации.
– Пожалуй, я мог бы спасти тебя, – сказал Роберт, и охватившее меня чувство отвращения при этих словах лишь усилилось, – Я спасу тебя, слышишь, солдат? Сохраню твою жалкую жизнь. Если ты, – он ухмыльнулся до ушей, продемонстрировав ровные белые зубы, – пав, поклонишься мне. Что скажешь?
– Да пошел ты, – выдавил я, тщетно пытаясь набрать в рот слюны и сплюнуть, – Лучше добей!
– А ты мне нравишься! – расхохотался Роберт, – Ну зачем же мне тебя убивать? Живой ты будешь гораздо полезней для моих планов.
И тут он быстрым движением прижал растопыренную ладонь к ране в моем боку. Вспышка боли была такой, словно меня разорвали пополам. Я захлебнулся криком, а когда вновь обрел возможность и кричать, понял, что в этом нет необходимости. Боль отступила так же стремительно, как появилась.
– Вот тебе сувенир на память, – услышал я голос Роберта, и он вложил мне в ладонь маленький металлический предмет, холодный, как лед.
Я перевел взгляд с пули, лежащей на ладони, на то место, где несколько секунд назад была оставленная этой пулей кровоточащая дыра, и увидел на коже лишь гладкое белесое пятно, словно давно заживший шрам. Боль ушла. Не скажу, что я вмиг почувствовал себя совершенно здоровым, все-таки сказывалась потеря крови, да и усталость. Но я определенно не ощущал себя умирающим.
– Кто ты такой на самом деле? – спросил я, убедившись, что ни глаза, ни внутренние ощущения меня не обманывают, и рана зарубцевалась не хуже, чем зашитая в госпитале, – Ты что – волшебник?
– В стародавние времена меня назвали бы чернокнижником или колдуном. Или, как знать, может, сочли бы святым. А сейчас, в век прогресса и безбожия, я просто странник, беспечный гуляка. Я там, где проливают кровь, но я не убийца. Я там, где борцы за свободу свергают ненавистный режим, но я, боже упаси, не революционер. Я там, где сплетаются страх и ненависть, но я смеюсь над ними, высасывая, будто коктейль через соломинку, и наслаждаясь их вкусом. И вместе с тем, я всего лишь скромная серая мышка, что «бежала, хвостиком махнула», как в вашей сказке.
Я запомнил его пафосную речь от первого до последнего слова, она будто бы оттиснулась в памяти. К этому времени, я уже почти утратил способность удивляться. Меня не покидало ощущение, словно я смотрю на экран, где сам же являюсь персонажем фильма, и все, что мне остается – следовать сценарию, произносить написанные кем-то другим реплики, задавать вопросы, выслушивать ответы. Потому что он так хотел.
– Ты… кто-то вроде искателя приключений? – спросил я неуверенно, – И за этим приехал в Вальверде?
Роберт взглянул на меня так, словно я бросил ему в лицо оскорбление. Я заметил, что сейчас, под этим углом, пламя уже не могло отражаться в его глазах, но они явственно светились красным.
– Что? Искатель приключений? Я творец приключений! Все это, – воскликнул Роберт, разведя руки в стороны, – Все это приключение – мое творение и мое детище. Не слишком красивое, не слишком разумное, но все в папочку.
Должно быть, у меня был недоуменный вид школьника, запутавшегося в сложной задачке, потому что Роберт снизошел до более подробных объяснений.
– Я уже говорил тебе – я не революционер. Быть вождем и идейным вдохновителем повстанцев – нет, это не для меня. Вожди скованны по рукам и ногам, пока революция несет их на гребне своей волны. И рано или поздно эта волна поглощает вождей так же, как до этого их врагов.
Обладатель истинной власти всегда держится в тени, позади вождя, неважно – сидит ли тот в президентском кресле или на варварском импровизированном троне из сваренных воедино автоматов и штыков.
Еще неделю назад для властей Вальверде я был своим человеком среди рядовых сотрудников американского консульства. В консульстве меня ценили за слухи и сплетни, приносимые из президентского дворца. Свежеиспеченные революционеры считали, что я работаю на них, собирая информацию о планах президента-марионетки и его белых хозяев. Люди из вашего КГБ верили, что завербовали меня, и то же самое думали люди из ЦРУ.
Вовремя сказанное в нужное ухо слово, тонкий намек, ловко слитая дезинформация и утаенные важные сведения. Подкуп кого нужно, тихое устранение того, кто не нужен, маленькая провокация с далеко идущими последствиями, фальсифицированные данные исследований об уровне заболевания раком среди рабочих урановых рудников, слухи о росте налогов и увеличении рабочего дня – и вот уже страна пылает в огне, на улицах валяются трупы, а две сверхдержавы в страхе бегут от кучки дикарей с автоматами, проданными им этими же сверхдержавами. Разве это не прекрасно? Разве это не повод для гордости?
– Но зачем тебе это?! – воскликнул я, – Какой в этом смысл? Хаос ради хаоса?
