Возвращаться той же дорогой, вероятно, было ошибкой, но единственный выбор – петлять по малознакомым улицам в поисках другой дороги к аэродрому, майор решительно отверг.

Наши машины, вынужденные двигаться со скоростью старого микроавтобуса, то есть чуть быстрее бегущего человека, уже приблизились к окраине города, когда стало понятно, что так легко нам не отделаться. Дорогу перегораживали наспех наваленные камни и мешки с песком, которых не было час назад. Чуть дальше, поперек проезжей части стояли два пикапа, полные вооруженных людей. По обеим обочинам толпились туземцы; то ли бунтовщики, то ли просто любопытные.

Демьянову или кому-то из пассажиров микроавтобуса хватило ума приказать женщинам лечь на пол, прежде чем мы приблизились к импровизированному блокпосту. Командирский «ГАЗ» остановился метрах в пятидесяти от преграды. Шемякин, жестом показав нам, мол, сидите спокойно и не провоцируйте, вышел из машины и направился к группе боевиков. Тех было не меньше десятка человек, все с автоматами нашего или американского производства. А майор один и без оружия, не считая пистолета в кобуре на поясе.

В боевиков, судя по вооружению и остаткам обмундирования, дополненным ярко-красными повязками на головах и рукавах, переквалифицировались бывшие солдаты армии Вальверде. На том и строился хрупкий расчет Шемякина – попробовать договориться, как военный с военными. Теплилась надежда, что у них еще сохранились некие понятия о дисциплине и чести. М-да, тогда мы еще не до конца понимали, с кем имеем дело и насколько эти люди опьянены вкусом восстания, ненавистью и чувством безнаказанности.

Майор обратился к преграждающим путь боевикам по-английски, хотя в этом и был некоторый риск. Как-никак, американцы насолили местным побольше нашего. Но вряд ли кто из бывших солдат армии Вальверде хорошо владел русским языком, а уж на пиджин-инглиш балакали многие. Да и различали они белых не лучше, чем мы различаем жителей разных африканских стран. Я не расслышал всех слов майора и его собеседника, но о содержании разговора вполне можно было догадаться.

– Послушайте, товарищи, – спокойным тоном начал Шемякин, игнорируя направленные на него стволы автоматов, – Могу я поговорить с вашим командиром? Мы вам не враги…

– Все белые наши враги! – гаркнул в ответ один из боевиков, выходя из-за пикапа и потрясая «калашниковым», – Вы пришли в нашу страну, лишь чтобы грабить ее, а из нас сделать рабов! А теперь, вы говорите, что не враги?!

На самом деле он сказал по-английски что-то вроде «весь белый враг для мы» и так далее, но я передаю речь туземцев в сравнительно литературном переводе, чтобы не ломать язык. Впрочем, я и сам говорил на английском немногим лучше.

– Я вполне понимаю и разделяю ваше негодование. Но я и мои люди, – майор махнул рукой в сторону наших машин, – просто солдаты, такие же, как вы. Мы выполняем приказы, но не хотим воевать с вами.

– Тогда, зачем вы приезжали в город? – спросил туземец уже не столь резко и опустив ствол автомата, – Что вам надо? Почему не сбежали сразу, как остальные?

Шемякин, должно быть, решил, что на верном пути, и решил сыграть на честолюбии и гордости главаря боевиков. То, что тот поддерживал разговор и держал в узде своих головорезов, казалось хорошим знаком.

– Мы всего лишь забрали несколько человек, которые не успели сбежать. Все, чего все мы теперь хотим – покинуть вашу страну, – изобразив на лице кроткую улыбку, сказал майор, – Я так понимаю, и вы этого хотите – чтобы все белые убрались прочь. Так пропустите нас к аэродрому, и больше вы нас не увидите. Мы улетим и не вернемся.

– Лжешь, военный, – ухмыльнулся боевик, но без особой злости, скорее с презрением, – Вы слишком жадные и потому всегда возвращаетесь. С пушками и бомбами, с напалмом и ракетами. Что ж, если вернетесь – вас будет ждать горячий прием. Мы покажем вам, как умеет воевать народ Вальверде!

Майор Шемякин не перебивая выслушал хвастливую тираду главаря боевиков.

– Но сейчас, – продолжал тот, успев, по-видимому, разглядеть и подсчитать количество вооруженных людей в трех машинах и прикинув, во что выльется боестолкновение с нами, – ты прав. Нет нужды стрелять в тех, кто бежит. Убирайтесь! И передайте своим, что если они пришлют больше солдат – будет просто больше могил. Вальверде – наша земля!

Последнюю фразу-клич подхватили стоявшие позади главаря боевики. Только кричали по-своему, потрясая оружием над головами. Наоравшись вволю, они неохотно принялись отталкивать с дороги камни и мешки с песком, освобождая проезд.

Все это время я сидел на сидении «ГАЗа», истекая потом, как в бане, держа палец на спусковом крючке и стараясь смотреть сразу во всех направлениях. Орава местных, не боевики, а просто всякий сброд, обступили наши машины плотным кольцом, держась, впрочем, на почтительном расстоянии. И все равно, находиться в окружении этих смуглых, грязных, искаженных нескрываемой ненавистью лиц и под немигающими взглядами расширенных зрачков было все равно, что в озере, полном пираний. Вроде умом и понимаешь, что они не нападут, пока не почуют вкус и запах крови в воде, и в то же время осознаешь, что для этого достаточно крошечной царапинки… Они пялились на нас, что-то бормотали, сплевывали и показывали на нас пальцами, снова бормоча по-своему. Мне стоило немалых усилий делать безразличный вид, словно меня это ничуть не беспокоит.

– Спасибо, – кивнул Шемякин, стараясь не выдавать радостного волнения.

– Но сперва мы проверим, что и кого вы везете! – остудил радость майора голос главаря, – Пусть все выходят из машин и сложат оружие.

Он сделал знак рукой, и трое или четверо боевиков направились к нашим машинам.

– В этом нет никакой необходимости, – твердо сказал Шемякин, положив руку на кобуру с пистолетом.

Несколько секунд длилось молчаливое противостояние. Наш майор и главарь боевиков сверлили друг друга взглядами; хладнокровный и уверенный с одной стороны, полный ненависти, но с примесью страха – с другой.

– А, к дьяволу этих… – боевик вставил какое-то заковыристое словечко на своем языке и сплюнул, – Пусть уезжают!

Не успел я перевести дыхание, как что-то заставило всколыхнуться придвинувшуюся к нашим машинам гурьбу местных. Я скорее ощутил это напряженными до предела нервами, чем увидел или услышал. Инстинктивно оглянувшись, я успел заметить мелькнувшую над бортом микроавтобуса рыжую шевелюру и испуганное лицо одной из женщин. Длинноволосый американец, кажется, пытался пригнуть или заслонить ее голову, но было поздно. Толпа разразилась воплями. Ну все, пиши пропало…

Последующие события заняли гораздо меньше времени, чем требуется для того, чтобы о них рассказать. Не помню, кто выстрелил первым, и это не так уж важно, потому что через секунду-другую стреляли все, у кого было оружие. Майор Шемякин успел выхватить пистолет и уложить двоих из боевиков, что ринулись мимо него к машинам, прежде чем его изрешетили автоматными очередями.

Саша Абрамцев надавил на газ и вырулил на обочину, а я, выставив ствол автомата в окно, ловил в прицел красные повязки боевиков и жал на спуск. Позади грохотали «калашниковы», значит, ребята во втором «газике» и микроавтобусе тоже приняли бой. Невооруженные туземцы с воплями отхлынули от машин, но далеко не разбежались. Спереди в нас летели пули, с боков и сзади – камни и проклятия.

Мы могли бы прорваться, не будь с нами этого чертова микроавтобуса и его пассажиров. Колеса микроавтобуса забуксовали, едва он свернул с дороги на неровную глинистую обочину. У меня, как и остальных бойцов, даже мысли не мелькнуло, что можно оставить автобус, бросить Серегу, Тимура, трех женщин и еще двоих мужчин, и спасти свою шкуру. «ГАЗы» остановились, мы высыпали наружу и стали помогать пассажирам автобуса вылезти и укрыться за его корпусом. Женщины держались неплохо, во всяком случае без истерик и обмороков. Толстый профессор и переводчик тоже не паниковали. У американца даже в такую минуту с лица не сходила улыбка, а двигался он быстро и ловко, будто ему уже доводилось бывать под обстрелом.