Я поворачиваюсь к двери.
— А знаешь, что тебе будет после уроков? — спрашивает директор школы, продолжая смотреть в окно.
— Ага!
— Проводить до дома?
— Зачем? У меня товарищ есть. Руслан Дубинин.
— Мне кажется, тебе лучше перейти в другую школу. В центр. Там публика потише, хулиганства поменьше. — В голосе Макара Моисеевича слышатся настороженные нотки.
В ответ я ковыряю пальцем штукатурку на стене.
— Не хочешь?
Я чувствую, что он доволен моим упрямством.
— Ну иди!
В коридоре, переступая от нетерпения с ноги на ногу, стоит Вовка.
— Здорово, Гришка! — кричит он и жмёт мою руку. — Говорил, что встретимся. В городе народу раз-два, и нет никого. Так что всегда встретимся! Вот. Видел, как ты Лёньке Блину по глазу дал. Не бойся! Со мной не пропадёшь. Такой проход в развалинах знаю, никто не догонит. Надо будет только с последнего урока удрать.
— Не буду я убегать.
— Чего? Ха! Это же Шишимора! Шпана! Он и ножом может полосануть. Не бойся! Проведу, никто не увидит.
— А завтра?
— Опять убежим.
— И так всё время?
— Да нет, почему? Потом кого-нибудь узнаешь, тебя узнают, слово скажут.
Коридор гудит от ребячьих голосов. При нашем приближении ученики замолкают и с интересом разглядывают меня.
— Они тут все друг друга знают, — продолжает убеждать Вовка. — Одного тронешь, сразу набегут. Я в пятом классе сильнее всех, а никому слова не скажи. Ну, я пошел!
Я с удивлением смотрю, как Вовка семенит по коридору, точно кого-то испугался, — быстрее, быстрее, от меня подальше. Может быть, он испугался этого пятиклассника, что идёт вразвалку навстречу? Пожалуй, его. Лобастому крепышу все уступают дорогу.
Пятиклассник подходит и презрительно оттопыривает нижнюю губу.
— Шишимора велел передать, что после уроков метелить будут.
— Что?
— Метелить.
— По-русски умеешь говорить?
— Бить будут!
— Это ещё посмотрим кто кого.
Больше ничего не остаётся делать, как, в свою очередь, запугивать.
Крепыш толкает локтем в мой живот.
— Дай пройти!
Его наглость и самоуверенность выводят меня из равновесия. Я никогда не бил никого слабее себя. Но тут… Размахиваюсь и даю леща зазнавшемуся пятикласснику.
И он сразу становится нормальным ребёнком. Отскакивает в сторону. Хлюпает носом. Глаза у него по-детски обижены и полны слёз.
— Сладил, да? Сладил, да? Братке скажу!
Коридор вздрагивает от смеха. Смеются все, и громче всех Вовка. Он дружески хлопает меня по спине, чего-то говорит, потом даёт пинка пятикласснику.
— Перестань! — останавливаю я Вовку. — Маленьких нельзя обижать!
Я говорю это серьёзно, но ребята начинают смеяться ещё громче. Даже жалко пятиклассника.
Звенит звонок. Коридор пустеет.
— Седьмой класс на первом этаже, — это говорит идущий за мной следом парнишка с жёлтыми, как пшено, веснушками. — Меня Сашкой зовут. Здорово ты Колгана! Он такой вредный — превредный! Хочешь, я тебя провожу до класса?
— На уроки опоздаешь.
— У нас ещё нет учителей. Из эвакуации не приехали. Все четыре часа физкультура. Физкультурник заведёт в рощу, потом как крикнет: «Воздух!» Мы по домам. Здорово?
— Всё равно не болтайся по этажам! Иди в класс!
— Я с физкультуры домой не пойду. С тобой пойду. Давай дружить?
— Хорошо.
В классе меня встречает мрачный Руслан. Мы садимся на последнюю парту и обсуждаем создавшееся положение.
— Нашёл с кем связываться! Шишимора, он… Его все знают. Теперь будет доказывать свою силу. Уступать тоже нельзя. Тогда школу бросай.
…Уроки тянутся долго. Из школы мы выходим в толпе учеников, но сразу как-то получается, что я и Руслан остаёмся одни на голом месте. Нет, ребята совсем не уходят. Они добегают до первых улочек и останавливаются.
— Ждут!
Руслан забинтованной рукой показывает в конец пустыря. Там у водопроводной колонки стоит группа парней. На одном хорошо виден зелёный китель.
— Что делать будем?
— Раньше надо было думать! Может, без драки обойдётся?
— Я здесь! — вдруг слышится мальчишеский голосок. Из окна вылезает Сашка с ржавым штыком за поясом.
— Ты чего здесь?!
— Ведь мы дружим, да? Я штык нашёл.
Руслан поднимает с земли камень и прячет под забинтованной рукой.
— Пошли!
За нами идут девчонки. Молчаливые, сочувствующие, но бесполезные в случае драки.
Парни всё ближе. Ближе.
С каждым шагом крепнет злоба. Шесть человек на двоих с половиной. Хотя эти могут и десять на одного. Могут и ногами лежачего.
Я сую руку в карман галифе, нащупываю Андрюшкин подкосок. В случае нападения можно будет двинуть хоть одного.
Всё ближе.
Ближе.
Мы подходим к колонке, не замедляя шага. Впереди Сашка. Он наверняка не подозревает, что нас могут на глазах двух школ избить до полусмерти, искалечить.
«Стрельцы» стоят с палками. Шишимора молча крутит козью ножку.
Нам молчать нельзя!
Я расправляю рукой отцовскую гимнастерку под поясом и говорю парню в немецком кителе:
— Ну-ка, Лёня, открой кран! Товарищ пить хочет.
Брагин, с синяком под глазом, нерешительно берётся за ручку, оглядывается на Шишимору.
И я замечаю, что Шишимора не спускает глаз с моего кармана, в котором я держу руку. Да, там может быть и нож и парабеллум. Время такое.
— Лёнчик, уважь! — глухо приказывает Шишимора.
Парень всем телом наваливается на ручку. Течёт вода. Но Руслан не пьёт: пора уходить.
Мы идём дальше по узкой улочке, не оборачиваясь. «Стрельцы» могут напасть и сзади, но наши спины надёжно охраняют девчонки. Они предупредят криком в случае чего.
За углом с забора чуть не на головы нам спрыгивает Вовка.
— Ух! Еле догнал! — Вовка тяжело дышит. — За вами Макар из окна наблюдал. Честно! С телефонной трубкой. Вы пошли, он трубку повесил. Честно!
— А ты в школе прятался? — спрашивает Сашка.
— Брат Колгана приходил. Колган ему за пинок нажаловался. Теперь всегда буду с вами ходить.
— Ладно, ходи! — великодушно разрешает Сашка.
На лице у Сашки солнце, в руках штык. Так, наверное, учатся ходить в атаку.
ВОВКИНА ТАЙНА
Продать на базаре хотя бы свою собственную хлебную карточку — надо уметь. Я продаю первый раз в жизни, и мне стыдно даже торговок газетами. Голоса у них простуженные, за пазухами пачки газет. Газеты прошлогодние. Их не читают. Их берут на курево.
Базар шумит. Просто удивительно, сколько здесь народу! Многие пришли сюда послушать единственный в городе громкоговоритель, узнать новости с фронта, другие толкутся просто так, наскучило жить в одиночку на целой улице.
Рядом со мной старая женщина, повязанная дырявым шерстяным платком. Она тоже стоит в стороне и что-то прячет в рукав пальто.
— Что у вас? — интересуюсь я. Спрашивать всегда легче, чем отвечать.
— Часы, от мужа остались. Он машинистом был…
Женщина показывает серебряную луковицу.
— «Павел Буре»! — чмокаю я губами с видом знатока. — Отличная машина!
— Ходят-то минута в минуту! — оживляется женщина. — Мужу на свадьбу подарили. А разве кто понимает.
— Вы не держите часы в кулаке, — советую я. — Их никто не увидит. Пускай на цепочке висят. Вот так! Товар лицом показывать надо.
— Сын из госпиталя письмо прислал, — продолжает женщина. — Письмо от него, а рука чужая. По-чужому написано. У сына буковки острые, а на письме кругленькие. Пишет, чтоб не волновалась. Плохо ему! Мать-то не обманешь. У тебя-то есть мать?
Я молчу. Какое ей дело, кого у меня убило, кого покалечило?
Из толпы неожиданно выныривает Вовка. Руки у него пустые. Значит, уже продал лампочки, которые вывернул вчера в подъезде серого дома.
— Всё стоишь? — удивляется он.
— Никто не спрашивал.
— Давай сюда! — бодро говорит Вовка и вырывает карточку. — Так. Прикинем. За два дня получено вперёд. Минус восемьсот грамм. Так. Раз, два, три… — он шевелит губами, закатывает глаза, складывая граммы в килограммы, и быстро всё переводит на деньги.
