С этим я ошибся.

— Эй, Петровна, это что, племянник твой? — окликнул мою работодательницу сутулый мелкорослый парень явно не славянской наружности.

— Кто племянник? — удивилась тётка. — Этот? Я думала, он из твоих, Рафик.

Парень на это не сказал ничего, но пошёл за нами. Когда я сгрузил ящики в подсобке, крикнул кому-то:

— Сеня, иди Петровне помоги! — Меня же поманил пальцем: — Пошли, друг, поговорим.

— Куда?

— Недалеко. В сторонку отойдём, чтобы не мешали. Да ты не бойся.

Я — «не бойся»? Не этого ли заморыша мне бояться? Пошёл, ясное дело.

Рафик провёл меня к калитке в тыльной стороне рынка. И дальше. Шёл он не оглядываясь, уверенный, что иду за ним. А я оглянулся. И увидел, что вслед нам пристроились два битюга. Ну, как, битюга? Грузчики рыночные, крепкие ребята. Тема предстоящего разговора мне сразу не понравилась.

Рафик завёл меня на пустырь между рыночными подсобками-сараюшками и станционным пакгаузами. Кое-где на пустыре росли хилые деревца и пыльная травка, но большую его часть торговый народ превратил в автостоянку для своего транспорта. Остановился, обернулся. Спросил, уставившись на меня тёмными, чуть на выкате глазами:

— Ты кто такой? Что тут делаешь?

— Я помочь хотел…

— Друг, есть кому помогать. Тут моя бригада работает. Ты пришёл цены сбивать? Ты откуда? Не местный?

— Я с Малого Утёса…

— Вот иди на свой Утёс, а на моём рынке я чтобы тебя больше не видел. Ты понял?

Парни сзади придвинулись вплотную, дышали мне в шею, готовые заломать по первой команде. А я уже не в той кондиции, чтобы нарываться. Да и было бы из-за чего!

— Понял, понял. Я только…

— Много разговариваешь, друг. Иди!

Я пожал плечами, обернулся, готовый идти через рынок обратно на вокзальную площадь. Но битюги не пропустили, стояли на пути, сомкнув плечи.

— Эй! — Рафик толкнул меня в спину, заставив повернуться обратно. — Я сказал: на мой рынок — ни ногой! Туда иди!

Он махнул рукой вдоль засыпанной щебнем дороги, тянущейся мимо пакгаузов. Куда она выводила, я понятия не имел, но куда-то же выводила. Я снова пожал плечами, пошёл. Хотел на прощанье пожелать бригадным чего хорошего, но передумал.

Пройти я успел шагов десять, когда меня окликнули:

— Гена? Ты, что ли?

Словно током шарахнуло. Или как ледяной водой окатили. Да такой, что я и сам мгновенно в сосулю превратился. За полтора года моей жизни в Крыму у Андрея Семашко появились знакомые, и кто-то из них наверняка мог оказаться здесь и сейчас. Гену Карташова не должен был знать никто в Симферополе.

Я через силу, буквально ощущая, как трескается и осыпается лёд, в который меня вморозило, повернул голову. У видавшего виды «опеля», прибывшего в Крым не иначе как с немецкой свалки, стоял мужик, смахивающий на медведя, изрядно заросшего салом. Стоял и смотрел на меня удивлённо и недоверчиво.

— Геныч? — повторил он. — Не узнал? Это я, Димка Бобров, физкультурная «бурса».

Лёд осыпался и растаял, я перевёл дух. Едва удержался, чтобы не вытереть выступившую на лбу испарину. Правду сказать, узнать друга молодости было нелегко. Но ведь и меня жизнь не украсила!

Я шагнул к нему, он — ко мне, схватили друг друга за руки, пожали крепко. Я думал, и обнимемся, но как-то не срослось.

— Вот это да! — воскликнул я, радуясь и неожиданной встрече, и тому, что неведомая опасность стороной прошла. — Ты тут какими судьбами?

— Так работаю, «точка» у меня здесь.

Память уже раскручивалась, подсказывала, — нет ничего странного в нашей встрече, Димыч ведь крымчак, с какого-то села со смешным названием. А вот и название вспомнил — село Маленькое!

— Торгуешь, что ли? Ты же, помнится, тренером хотел стать? — напомнил я ему.

— Э, брат! — Бобров отмахнулся. — Какое тренерство в девяностые? На покушать надо было зарабатывать. Одно время вышибалой в ночных клубах работал, пока самого так не «вышибли», что едва живой остался. Вернулся к родителям, начал в «аграрном бизнесе» помогать. Спасибо отдыхающим, «поднялся» немного. А ты? Так в школе физруком и работаешь?

— Угу, — промычал я. — Работаю.

Врать старому приятелю не хотелось, да, собственно, и не соврал я. Гена Карташов летом две тысячи первого как раз в школе и работал.

Бобров вздохнул непонятно. Произнёс:

— Уважаю. Стойкий ты человек, братан, я это ещё в «бурсе» понял. А жена как поживает?

— Нормально. Хорошо поживает. Тоже работает.

— Ну, это главное, что работа есть. Здесь отдыхаете, вдвоём?

— Угу. В Малом Утёсе.

— Знаю, знаю этот посёлок. Как по мне, то на любителя. Слушай, а с дочкой вашей чем закончилось? Нашли вы её?

Я аж дёрнулся от такого вопроса, кулаки сжались невольно. Нашли⁈ Конечно, нашли! Мёртвую, под колёсами машины…

Бобров мою реакцию заметил, вскинул руки, прося прощения.

— Извини, извини, брат! Понял, — больной вопрос. Закрыли тему. А чего это мы на ногах разговариваем? Пошли хоть к прилавку, там у меня стульчики есть. — Тут же стушевался, скривился досадливо. — А, тебя же Рафик на рынок не пускает.

Добавил, понизив голос и опасливо поглядывая в сторону калитки, за которой скрылись бригадные:

— Задрали эти черномазые! Житья людям не дают.

— Татары, что ли? — уточнил я.

— Они. Хозяевами себя почувствовали, землю отжимать начинают, самые лакомые кусочки. Сталина на них нет!

Рукой махнул, прекращая бесперспективные жалобы. Снова посмотрел на меня неуверенно. Предложил:

— Так может, зайдём куда-нибудь, посидим? Я думал ещё часик поторговать, но раз такая встреча… Я, правда, в завязке, за рулём к тому же… Ты подожди тут, я сейчас товар уберу…

— Не, не! Мне уже ехать давно пора, — остановил я его. Добавил, стараясь не сфальшивить: — Светлана заждалась. Я за обратными билетами на вокзал приезжал.

— Ну да, само собой, раз ждёт, надо ехать, — в голосе давнего приятеля прозвучало едва ли не облегчение, что встреча наша скоро закончится. — Привет ей передавай от меня. Я бы тебя подбросил, но машина барахлит…

— Да я троллейбусом доеду, нормально всё. Только…

Я замялся, не зная, как сказать. У прежнего Димыча попросил бы не задумываясь. Но у этого отяжелевшего дядьки мало осталось от моего давнего друга. Всё же признался:

— Понимаешь, я деньги умудрился потерять. Я ж и на рынок зашёл, думал заработать какой червонец, чтобы домой добраться было за что.

Бобров, напрягшийся было, выдохнул облегчённо, улыбнулся.

— Это не беда! — Расстегнул замочек-молнию на висевшей на ремне пузатой, как и он сам, борсетке, пошарил, вытащил пятидесятигривенную купюру, помедлил, вытянул вторую, сотенную. Протянул мне: — Держи!

— Зачем так много?

— Так это я тебе долг отдаю.

— Какой долг?

— А помнишь, я к вам на свадьбу приезжал? И ты мне червонец на такси занял. Вот, возвращаю. С процентами!

Я пожал плечами. Не помню я такого долга. Если и был, я его забыл давно. Но сейчас деньги кстати.

— Ну, хорошо, спасибо. Так я пойду? Слушай, Димыч, проведи меня через рынок. Не хочется с этими связываться.

Сказал и вдруг увидел в глазах у Боброва едва ли не страх. Он, что, испугался⁈ Никогда подобного не водилось за нашим старостой курса.

— Нет, не надо, — замотал он головой. — Обойди лучше. Вон по той тропинке прямо на перрон выйдешь. А там, через вокзал — к троллейбусу. Ну, то ты знаешь.

Протянул мне лапищу для прощания.

— Будешь в Симферополе, заглядывай, я каждый день кроме понедельника тут. А, да, тебе ж нельзя… Ладно, может, ещё, когда свидимся. Земля круглая!

Когда я вышел из троллейбуса на остановке «Малый Утёс», солнце уже садилось за горы. Ждать маршрутку, чтобы спуститься от трассы к посёлку, не стал, пошёл пешком. Много всего за день случилось, следовало обмозговать, в голове по полочкам разложить. Почему Бобров о Ксюше вспомнил? Ну да, был он у нас со Светланой на свадьбе, и о том, что дочка у нас родилась, знал. Даже переписывались мы с ним какое-то время. Но в начале девяностых как закрутилось всё, потеряли друг друга. Никак он знать не мог, что Ксюша…