Девчонка вздрогнула, сжалась сильнее.

— Надо…

И зарыдала. Во весь голос теперь, со слезами. Корчась, царапая чёрными ногтями палас.

— Геннадий Викторович, не убивайте меня, пожалуйста… Я дура, дура… но я не хотела так… Пожалуйста… я никому не скажу, что вы здесь.

Я не удержался, захохотал. Смешно стало. И от обещания её «не рассказывать», и оттого, что до сих пор верит искренне, что убить её собираюсь.

— Ты и правда дура! Валерия, вот скажи, если бы я тебя убить думал, стал бы разговоры разговаривать? За кого ты меня принимаешь? Хотеть — хочу, спорить не буду. Так и свернул бы тебе шею, как курёнку, заслуживаешь. Но разве я бог, чтобы чужими жизнями распоряжаться? Это ты себя богом возомнила. И майор твой.

Рёв прекратился. Мандрыкина даже посмотреть на меня отважилась.

— Так вы меня не будите убивать?

— Сказал же — не буду.

Она поспешно села, затем на ноги поднялась. Одёрнула блузку, попыталась бочком протиснуться мимо меня в коридор. Спешила, пока не передумал?

— Ты куда?

— Я… пойду.

— На вызов?

— Домой.

Да уж, куда в таком виде «нянчить». Я тоже выпрямился.

— Куда ты пойдёшь с такой рожей? В ванну иди, умойся. И пуговицы пришить надо, а то лахудра-лахудрой.

Мандрыкина закивала благодарно. Шагнула к ванной и снова оглянулась.

— Геннадий Викторович, если хотите, я для вас бесплатно сделаю, что скажите. Я хорошо умею, я…

— Что⁈ — Она осеклась на полуслове, будто язык прикусила. — Брысь в ванну! Лучше расскажешь мне об этом твоём майоре. Всё, что знаешь.

На следующий день я нашёл дом, где жил Сергей Олегович Мазур. Дом добротный, двухэтажный. Не крепость-дворец, как строят «новые русские», — или как их там звать начали, пока я «в коме» был? — без излишеств, но добротный. Красным кирпичом обложенный, крыша под черепицей. Во дворе — гараж, тоже добротный. Правда, сам дворик невелик, пяти соток не будет. Ну да не картошку на нём выращивают! Я заглянул, полюбопытствовал — клумбы цветочные, кустики декоративные. Понятно, что в конце октября любоваться особо нечем, а вот весной и летом наверняка там всё цветёт и благоухает. Чтобы гражданину майору приятно отдыхалось после охоты на бандюганов.

Мазур человеком оказался семейным. Жена и сын, пацанчик лет пяти-шести. Пацана я мельком видел, а жену рассмотрел. Высокая, подтянутая, но плоская, что твоя шпала. И лицо фигуре под стать. Лошица, одним словом. Думаю, в её возрасте даже Ирина симпатичней была, а со Светланой вообще не ровняю. Забавный вкус у гражданина майора. Хотя… что ему до жены? Ему любая из его девочек бесплатно даёт, по первому требованию.

До вечера изучил я все подходы к дому Мазуров, вдоль и поперёк. Подходов нашлось два: по улице, тихой, спокойной, но асфальтированной — это в частном секторе редкость; и с противоположной стороны, с тыла, так сказать. Там шли дворы, выходящие на другую, параллельную улицу, узенькую, грунтовую, заросшую пожухлыми бурьянами. Участок, соседствующий с майорским, нежилым оказался. «Продаётся», — сообщала жирная меловая надпись на заборе. И плотно закрытые ставни на окнах это подтверждали, и заброшенный огород. Видно, жила старушка, да померла, или дети к себе забрали. А домишко не нужен, вот и продают. Очень удачно для меня.

С чердака этого дома я и следил, что делается у соседей. Видел, как мадам привела сына из садика, как возилась со своими клумбами, то и дело оттопыривая мосластую, обтянутую джинсами задницу. Как зазывала в дом кота — а собаки у них нет, ещё удача! И как вернулся с работы хозяин, увидел. Мазур открыл ворота, загнал машину в гараж. Перед тем, как зайти в дом, постоял на крыльце. Курил, разглядывая соседский двор. Что ж ты тут разглядишь, в темноте-то?

Зато над крыльцом мазурского дома горел яркий фонарь, и я гражданина майора рассмотрел прекрасно. И вспомнил. Всё тот же проклятый две тысячи первый…

Он встретил меня, когда я выходил со школьного двора. Занятия пока не начались, но середина августа — пора для учителей горячая. Подготовка к новому учебному году вовсю идёт, в спортзале ремонт заканчивается — покраска, побелка. Потом городские методобъединения пойдут, педсоветы. В общем, работы хватало. Она помогала отвлечься, не слететь с катушек…

— Геннадий Викторович? Здравствуйте. Можно с вами поговорить?

Я смерил его недоуменным взглядом. Мужик лет тридцати пяти, высокий, моего роста, плечистый, коротко стриженный. Видно, что спортивный. Одет в брюки и рубашку, солидно. Туфли на ногах аж блестят, опять же. Не работяга. Первая мысль у меня была — из роно начальство новое?

— Здравствуйте, — кивнул.

— Меня зовут Сергей Олегович Мазур. Я товарищ Виталия Ковалевского.

У меня словно от лимона скулы свело. От одной фамилии этой, век бы её не слышать! Выдавил:

— Что вы хотите?

— Поговорить.

— О чём нам разговаривать? Ваш «товарищ» убил мою дочь!

— Это был несчастный случай…

— Да что ты говоришь⁈ Он наехал на неё на переходе, на красный свет. У него скорость была сто двадцать!

— Не сто двадцать, а восемьдесят. И со светофором не доказано…

— Как — не доказано⁈ Свидетели…

— Свидетели сегодня одно вспомнят, завтра — другое. Но я не об этом поговорить хочу. Вы же взрослый человек, понимаете, девочку не вернуть, что бы мы теперь не говорили и не делали. Так зачем и парню жизнь ломать? Ему двадцать пять лет только. У него карьера, семья…

— Семья?

— Да, он жениться собирается.

— Не на той ли, которую катал «с ветерком» по проспекту?

— Какая разница? Жизнь парню ломать не нужно. Я понимаю, если бы он в самом деле убить кого-то хотел…

— Не хотел бы, по правилам ездил.

— А вы всегда по правилам ездите?

— Я — да.

— Была бы у вас машина нормальная, а не «ижак» ваш допотопный, и работали бы вы в милиции, а не в школе…

— Что, ментам законы не писаны?

— Писаны, да не все. Чего вы добиваетесь? Хотите, чтобы Ковалевского посадили? Не посадят. Погоны снимут, из органов турнут — это могут. Оно вам надо? Легче станет?

— Это ещё посмотрим, посадят или не посадят…

— Не посадят, и смотреть нечего. Если бы милицию за превышение скорости сажали, страну охранять некому стало бы.

— А за убийство?

— Что вы заладили — «убийство, убийство»! Не было никакого убийства, забудьте эту глупость. И заявление заберите.

— Что?

— Заявление заберите. Виталий вам компенсацию за моральный ущерб и без суда выплатит. Десять тысяч долларов.

— Что⁈

— Десять тысяч, говорю. Не бумажек наших, а настоящих денег. Машину приличную купите…

— Десять тысяч за мою дочь?

— Не за дочь, за моральный ущерб, нанесённый вам и вашей жене. Мало? Назовите свою сумму.

— Ты мне деньги за дочь предлагаешь…

— Да не за дочь же, чудак человек! Чтобы ты жить нормально начал. Ты молодой ещё, и жена у тебя не старуха. Захотите — другого ребёнка родите…

Меня переклинило. Будто в мозгах потемнело на секунду. Ударил я его. Смачно, в скулу.

Мазур удара не ждал. Но здоровый, бычара, устоял на ногах. Только отшатнулся и схватился за начинающий багроветь кровоподтёк.

— А это ты зря, физрук. Я ведь тоже сотрудник милиции. Майор.

— Да пошёл ты! Все вы, менты, одним миром мазаны. Бандиты!

— Я мог бы сейчас опергруппу вызвать. Кинули бы тебя в обезьянник, и объяснили, что нехорошо на работника милиции руку поднимать. Но мы не бандиты. Мы страшнее, мы — власть, система. Ты что, против системы идти хочешь?

— Да плевал я на тебя и твою систему. А твоего лейтенантика я всё равно посажу!

— Смотри, физрук, не обплюйся. Ладно, я добрый пока. Разрешаю подумать.

— Да пошёл ты!

Послал его ещё раз. Далеко и матерно, хоть обычно не выражаюсь. Потом развернулся и пошёл прочь. А он остался. Крикнул мне в спину:

— Если передумаешь, забери заявление. Предложение в силе остаётся. Пока.