— Действие лидокаина заканчивается.

— Ещё один укол сделаем? — предложила медсестра.

— Куда тут колоть? Заморозку брызгай. Только кровь убери.

И снова я плевался, у мне меняли тампоны, потом брызгали обезболивающим. Заморозка — хорошая штука, быстро действует. Но только у поверхности, в глубине раны от неё проку мало. А именно туда доктор и совал щипцы. И таки ухватился за что-то. О, как я хорошо это ощущал! О боли и не думал уже, только молил эскулапа: ну тяни же, тяни быстрее!

Доктор тянул. Пыхтел, кряхтел от натуги, вертел щипцы и так, и эдак, щеки покраснели, пот на лбу выступил. И — вдруг сдался.

— Не вытащу, — признался, подставляя мокрую физиономию медсестре, взявшейся промакать его салфеткой. — Очень крепко сидит. Не пойму, за что он там держится?

— На рентген направим? — робко предложила блондинка.

Правильно, отправляйте меня! А я сбегу. Потому как хватит с меня на сегодня экзекуции. Даже не сбегу, — просто уйду и не вернусь. Вряд ли у них свой рентген-аппарат есть, скорее всего, в районную стоматологию направление выпишут. Какова вероятность, что я туда попрусь? Верно, нулевая. Что ж, что корень? Сидит, и пусть себе сидит.

Врач окинул меня взглядом довольно скептичным, видно, догадался, что у меня на уме. Махнул рукой. Отпускает⁈ Без всякого рентгена, как отпустила меня когда-то в детстве его коллега?

Щаззз! Мордатый зубодёр положил щипцы на столик, взял другой инструмент. Аккуратный, маленький, сверкающий хромом, словно игрушка. Но очень похожий на долото. Скомандовал помощнице:

— Брызни ещё заморозки и крепко держи ему голову.

Вот тут они и взялись за меня в четыре руки. Это и было долото! Ошарашенный от неожиданности, я вытаращился на врача, замычал, когда жало инструмента вошло в меня, дёрнулся…

— Крепче держи!

Никогда бы не подумал, что в руках у блондинки окажется столько силы. Вцепилась в мою голову, прижала к подголовнику, врач вонзил долото ещё глубже, налёг на него всем весом. Заскрипело, заскрежетало так, словно он не корень зубной выворачивает из лунки, а челюсть целиком. Кажется, я закричал…

В обморок я не грохнулся, но перед глазами плыло, и голова соображала туго, когда под руководством медсестры снова и снова сплёвывал красные от крови тампоны. А врач с умилением разглядывал извлечённый корень и приговаривал:

— Смотри-ка, он раздвоился. Три корня получилось, а не два! Ещё и за соседний зацепился, оттого так крепко держался.

Только налюбовавшись вдоволь, отправил останки моего зуба в плевательницу, перешёл к письменному столу.

— Я сейчас квитанцию выпишу, на регистратуре оплатите, — пояснил. — Но вы не торопитесь, посидите немножко.

Сидеть в этом кресле хоть одну лишнюю минуту⁈ Вот уж спасибо! На автопилоте я вырулил из кабинета, сунул купюры брюнетке, спрятал сдачу обратно в кошелёк. Удивительно, что сумки свои не забыл. Когда проясняться в голове начало, понял неожиданно для себя, что вхожу в ворота парка. Зачем, спрашивается?

А затем, что денёк выдался солнечным, тёплым, но не жарким. Самое то на лавочке посидеть, очухаться. «Два часа ничего не ешьте!» — напутствовала меня медсестра. Шутница! Я пока не загадывал, через сколько дней куснуть что-то решусь. На смену острой зубной боли пришла тупая, но зато ломило теперь всю правую челюсть, аж в ухе отдавало.

Лавочку я выбрал в стороне от главного входа, в боковой алее за деревцами, чтобы перед глазами никто не шастал. Подставил солнышку щеку, зажмурился как твой кот…

— Молодой человек, сигаретой угостишь?

Принимать «молодого человека» на свой счёт было несколько самоуверенно, но один глаз я всё же приоткрыл. Да, именно меня спрашивали. Перед лавкой стояла женщина лет сорока. Среднего роста, сухощавая, чёрные волосы прикрыты синим платком, тёмная юбка до лодыжек, пиджак. На смуглом лице улыбка, но тёмно-карие глаза смотрят цепко, как на добычу. Не женщина — цыганка!

Внутри ёкнуло нехорошо. Мгновенно подобравшись, я буркнул:

— Не курю! И денег у меня нет, иди, куда шла! — добавил, покрепче прижав к себе сумки.

Не люблю я этот народец, счёт у меня к ним имеется. Ещё со студенческой моей молодости счёт.

Историю эту вспоминать я не люблю. Не удивительно — дураком я в ней себя показал полнейшим. Но не забывается она, и всё тут, хоть столько времени прошло с тех пор, когда я, молодой здоровый лоботряс, отслуживший срочную и поступивший в физкультурный техникум, заканчивал свой первый курс. Был месяц май, послеполуденное солнышко припекало по-летнему, я шёл по городу, улыбаясь во все свои… — сколько их у меня тогда было? — зуба. По какому поводу радость? Не помню. Много ли нужно для хорошего настроения, когда тебе едва исполнилось двадцать один и ничего плохого в твоей жизни ещё не случилось? Может, потому что погода хорошая. Или зачёт «автоматом» получил.

Всё случилось внезапно.

— Молодой человек, сигаретой угостишь? — окликнули меня.

Наперерез по аллейке сквера ко мне двигалась дородная матрона в цветастых одеждах. По обе стороны от неё — две девчонки лет двенадцати-тринадцати. Матрона улыбалась, девчонки тоже. Обидеть их отказом совсем не хотелось.

— Не курю, — я развёл руками.

Улыбка цыганки сделалась ещё шире.

— Молодец, — похвалила она. — Не надо тебе курить. Ты вон какой высокий, красивый. Спортсмен, наверное?

— Есть немножко, — скромно подтвердил я. Не хвастать же на улице каждому встречному и поперечному, что у меня первый разряд по плаванию?

— Молодой, красивый, спортсмен, а девушки у тебя почему нет? Девушку тебе нужно хорошую.

Вот тут цыганка в самую точку попала. Девушек вокруг тьма тьмущая, а пока ни с одной не сложилось. Дружить — дружим, а вот дальше никак. Может, робкий я чересчур с противоположным полом? Да вроде не замечал за собой робости.

— А хочешь, скажу тебе, как твою суженую зовут? — продолжала наседать цыганка.

— Скажите, — согласился я.

— Тогда руку давай, ладонь. Да не эту, правую!

В способности её к ясновидению не поверил я ни на секунду. Но почему бы не подыграть в этом спектакле? Я отдал правую руку в полное распоряжение цыганки, с интересом наблюдая за игрой. Она тут же вцепилась в неё, принялась водить пальцем по ладони. Малолетки тоже придвинулись ко мне вплотную, сосредоточенно вслушиваясь в объяснение. А голос матроны становился всё более озабоченным:

— Вот, значит, твоя линия жизни. Длинная! Это линия судьбы. А это что у тебя? Охо-хо-хо-хо-хо, не будет у тебя девушки, милый ты мой.

— Почему? — опешил я.

— Сглазили тебя, вот почему. Женщина есть нехорошая среди твоих знакомых, зла тебе желает, потому что завидует. И зовут её Клавдия. Знаешь такую?

Что за чушь? Никакую Клавдию я знать не знал!

— А может, и не тебе завидует, а родителям твоим. Или бабке твоей, что у неё внук такой красавец пригожий. Вот и сглазила. Соседка, наверное.

В школьные годы я проводил у бабушки в посёлке каждое лето, но из соседей её мало кого знал. Может, и была среди них какая-то завистливая Клавдия, чем чёрт не шутит? Червячок сомнения шевельнулся в душе. И цыганка его тут-же заметила.

— Ты эту Клавдию не бойся, я её сглаз легко сниму, — пообещала доверительно. — Дай пять рублей, сейчас сделаю.

Такого поворота я не ожидал, не готов к нему оказался. Хоть знал прекрасно, что цыгане бесплатно свои спектакли не разыгрывают, облапошивают людей за здорово живёшь. Но я ж не лопух какой, не поведусь на их разводы.

— Нет у меня пяти рублей, — пробормотал я, пытаясь высвободить руку.

Цыганка уставилась на меня. Казалось, она не может поверить своим ушам. И лица девочек изображали изумление вполне натурально.

— Тебе пять рублей жалко, чтобы сглаз снять? Разве это большие деньги? Ко мне вчера майор приходил, пятьдесят рублей дал, чтобы я ему помогла. Но ты же не майор?

— Не майор.

— Вот. Потому я и не хочу с тебя такие большие деньги брать, только пять прошу.