Джек пожал плечами и, оглянувшись, посмотрел на Уоррена.

— Пожалуй, это идея, — произнес Джек. — Интересно, он согласится?

— Ты этого никогда не узнаешь, если не спросишь, — поддразнила Джека Лори.

— Не стану с тобой спорить.

— Мне кажется, что у него есть подруга, — задумчиво произнесла Лори.

— Сказать по правде, не знаю, — признался Джек.

— Ты хочешь уверить меня в том, что, просидев с человеком в карантине неделю, ты так и не выяснил, есть у него подруга или нет? Никогда не поверю. О чем вы вообще с ним разговаривали?

— Не помню, — ответил Джек. — Подожди, я сейчас вернусь.

Подойдя к Уоррену, Степлтон спросил, не поужинает ли он сегодня с ним, и с Лори, и со своим «хвостиком».

— Если он у тебя есть, — добавил Джек.

— Конечно, есть, — заверил Уоррен. Он посмотрел на Джека, потом перевел взгляд на Лори. — Это ее идея?

— Да, — не стал врать Джек. — Но я думаю, что это хорошая идея. Я сам не предлагал раньше ничего подобного только потому, что не думал, что ты согласишься.

— Где мы будем ужинать?

— В ресторане «Элиос» на Ист-Сайде, в девять часов. Я плачу.

— Успокойся, — остановил его Уоррен. — Как мы туда поедем?

— Возьмем такси от моего дома.

— Не стоит. У меня машина на ходу, я заеду за вами без четверти девять.

— Будем ждать. — Джек повернулся и направился к Лори.

— Только это не значит, что я уже простил тебе сегодняшнюю игру, — крикнул ему вслед Уоррен.

В ответ Джек только улыбнулся. Вернувшись к Лори, Степлтон сообщил ей, что Уоррен принял его приглашение.

— Вот и чудесно.

— Согласен, мне будет приятно поужинать в компании двух людей из четырех, которым я обязан жизнью.

— А где еще двое?

— Слэма уже нет в живых, — грустно ответил Джек. — Эту историю мне еще предстоит тебе рассказать. А Спит — это вон тот парень в ярко-красном свитере.

— Почему бы нам не пригласить и его? — поинтересовалась Лори.

— В другой раз, — ответил Джек. — Сегодня будет не праздничная вечеринка. Я жду серьезного разговора. Надо же, ты узнала об Уоррене за две минуты больше, чем я за несколько месяцев.

— Никогда не пойму, о чем говорят между собой мужчины, — заметила Лори.

— Послушай, мне надо принять душ и переодеться, — сказал Джек. — Ты не поднимешься ко мне?

— Конечно, поднимусь. Кроме того, мне любопытно посмотреть, как ты живешь.

— У меня не очень уютно, — предупредил Джек.

— Веди, — скомандовала Лори.

К великому облегчению Джека, на лестнице не спали бродяги, но крики из-за дверей квартиры на втором этаже были громче обычного. Однако Лори не обратила на шум никакого внимания, и они без приключений добрались до квартиры Джека.

Оглядев его апартаменты, Лори вопреки ожиданиям похвалила обстановку.

— У тебя уютно, как в оазисе, — одобрила она.

— Через пять минут я буду готов, — обещал Джек. — Что тебе предложить? Разносолов у меня, правда, нет. Хочешь пива?

Отказавшись, Лори сказала, чтобы Джек быстрее приводил себя в порядок. Он попытался предложить ей что-нибудь почитать, но она отказалась и от этого.

— Телевизора у меня нет, — извиняющимся тоном произнес Степлтон.

— Это я уже заметила.

— В этом доме телевизор — страшное искушение, — начал объяснять Джек. — Не успеешь оглянуться, как он исчезнет.

— Кстати, о телевизоре, — заговорила Лори. — Ты не видел рекламу Национального совета по здравоохранению, о которой теперь твердят на каждом углу? Ну ту, где говорят, что не надо ждать врача?

— Нет, не видел.

— Стоит посмотреть Она удивительно эффектна. Говорят, что это классика рекламы. Там есть еще бегущая строка «Мы ждем вас, а не вы — нас». Умно придумано. Можешь не верить, но говорят, из-за этой рекламы поднялись акции Национального совета.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь еще? — взмолился Джек.

— Конечно, — ответила Лори и лукаво склонила голову, искоса посмотрев на Джека. — Я что-то не так сказала?

— Нет, дело не в тебе, а во мне, — буркнул Джек. — Иногда я бываю очень чувствительным. Медицинская реклама всегда вызывала у меня раздражение, а теперь больше, чем обычно. Не переживай, потом я тебе все объясню.

Одри и Барбаре с благодарностью за то, что они такие чудесные матери.

3 марта 1997 г.

15.30

Кого, Экваториальная Гвинея

Над докторской диссертацией по молекулярной биологии, защищенной в Массачусетском технологическом университете, Кевин Маршалл работал, почти не вылезая из главной больницы штата, а потому очень стеснялся того, что любая медицинская процедура вызывала у него тошноту. Хотя он никогда и никому в том не признавался, но для него было сущей пыткой сделать анализ крови или прививку. Иглы вызывали особый, животный страх. Стоило Кевину их увидеть, как ноги делались ватными, а широкий лоб покрывался холодным потом. Как-то раз, еще в колледже, он даже в обморок упал, получив прививку от кори.

Доктор Маршалл надеялся, что к тридцати четырем годам, после многих лет аспирантских биомедицинских исследований, часть которых проводилась на животных, он преодолел свои страхи, но, увы, этого не произошло. Именно поэтому в данный момент он находился не в операционной 1А или 1Б, а предпочел остаться в общей для обеих подсобке-моечной, где и стоял, опершись о раковину умывальника. Отсюда через угловые окна было хорошо видно, что происходило в операционных, – пока чутье не подсказывало, что лучше на творившееся там не смотреть вовсе.

Уже около четверти часа пациентов в операционных готовили к назначенным процедурам. В сторонке стояли, потихоньку переговариваясь, две хирургические бригады. Медики, одетые в операционные халаты, с руками, затянутыми в перчатки, готовы были начать.

О делах говорили мало, разве что анестезиолог с двумя анестезистами, поскольку пациентам предстояла операция под общим наркозом. Единственному анестезиологу приходилось переходить из одной операционной в другую, наблюдая за работой подручных, и быть в готовности оказаться на месте при первых же тревожных признаках.

Впрочем, причин для тревоги не было никаких. Во всяком случае, пока. И все же на душе у Кевина кошки скребли. Удивительно, но куда-то пропало ощущение триумфа, что охватывало его прежде, во время трех аналогичных процедур: тогда он мысленно славил силу науки и собственные творческие способности.

Нет, не ликование, а беспокойство поднималось в нем, будто тесто на дрожжах. Встревожился он почти неделю назад, но только сейчас, наблюдая за пациентами и прикидывая, сколь различно будущее каждого из них, почувствовал всю остроту охватившего его смятения. Примерно то же случалось с ним при мысли об иглах: пот выступал на лбу, в ногах появлялась дрожь. Ища опору, он покрепче ухватился за край раковины.

Неожиданно, едва не перепугав Кевина, распахнулась дверь операционной 1А, и перед ним возникла фигура, на лице которой в прорези между низко надвинутой на лоб шапочкой и широкой марлевой повязкой бледно голубели слегка прищуренные глаза. Кевин сразу узнал: Кэндис Брикманн, хирургическая сестра.

– Все внутренние вивисекции начаты, пациенты спят, – доложила Кэндис. – Не хотите ли заглянуть в операционную? Там вам будет гораздо лучше видно.

– Благодарю, мне и здесь хорошо, – ответил Кевин.

– Как угодно, – произнесла Кэндис.

Дверь за вернувшейся в операционную Кэндис затворилась. Кевин видел, как она стремительно прошла через комнату и что-то сказала хирургам. Те, выслушав ее, обернулись и вздернули кулаки с поднятыми большими пальцами, успокаивая Кевина: все, мол, в порядке. Тот, смущаясь, ответил им тем же жестом.

Хирурги вернулись к своим разговорам, но бессловесная связь с ними обострила у Кевина ощущение соучастия во всем этом. Выпустив раковину, он сделал шаг назад. К беспокойству добавился страх. Что он наделал?!