Разина слышат. Свет дважды пересекли тени. Словно там, за дверью, готовятся к встрече. Могли бы для приличия и выглянуть заранее. Полюбопытствовать. Не услышать такой звук трудно. Каждый шаг доходит, должно быть, и до противоположного крыла. Школьные коридоры обширные. Когда идет один человек, эхо гуляет. Странно, почему не гуляет эхо, когда здесь бывает множество школьников? Или гулкость шагов – атрибут ночи?

Стук в дверь здесь тоже явился атрибутом ночи. И потому звучит особенно громко, хотя подполковник стучит обыкновенно, без желания напугать властным зовом. Дверь открывается сразу. Наружу. И приходится сделать шаг назад, чтобы дать ей совсем открыться.

Человек за дверью тоже делает шаг назад, но не приглашает, присматривается. Высокий, сухощавый, белобрысо-седой, узкие очки в тонкой оправе. За очками мутно-зеленые, водянистые глаза.

– Добрый вечер, господин Кеслер. Я – подполковник Разин, Российская армия.

Разин умышленно не называет род войск. Для людей с Запада спецназ ГРУ – нечто пугающее. Это близко к набившему всем оскомину КГБ. Или то же самое, что для наших людей – ЦРУ. Пугать сразу ни к чему. Пусть сначала выслушает. Одновременно решается и другая задача. Почему свет из-под двери ложится так странно. Теперь это понятно. На полу в классе стоит какой-то медицинский прибор, похожий на большое перевернутое корыто. Белая глянцевая пластмасса отражает свет лампочки, как зеркало.

– Что вы хотели? – спросил Кеслер на хорошем русском языке, лишь с легким акцентом.

– Я хотел бы переговорить с вами.

За порог австриец по-прежнему не приглашает. Все еще смотрит, соображает: что может понадобиться здесь подполковнику Российской армии?

– Войти разрешите?

– Извините, мы ведем подготовку к монтажу оборудования. Его завтра необходимо будет установить в местной больнице. Оборудование разложено по всему кабинету, и я просто боюсь подпустить к нему постороннего. Мы сами здесь не ходим – летаем. Мы можем поговорить в коридоре?

– Конечно. Прошу вас…

Жест рукой приглашает пересечь коридор, чтобы посидеть на широком подоконнике. Теперь шаги подполковника легки и неслышны, будто он идет по горам во время операции – сейчас никого не надо предупреждать о своем приходе. И на ногах у него будто не тяжелые армейские башмаки, а легкие кроссовки. Звук зависит от того, как ставишь ногу. Господин Кеслер вообще обут в домашние тапочки. Но его шаг более слышим. Шуршит, и задники шлепают по полу.

Кеслер в самом деле сел на подоконник. Не солдат, не подчиненный. Чувствует себя раскованно. У Разина же привычка – когда окно выходит на улицу, не поворачиваться к окну спиной, даже если и стоишь в темном помещении. А сейчас – тем более! – они не в темном помещении. И в таком виде – мишень для любого стрелка. Объяснять это Кеслеру он не стал, но сам занял место в межоконном проеме, где можно прислониться к стене.

– Я вас слушаю, – Кеслер поправил тонкие очки на носу.

– По моим данным, ваша амбулаторная бригада на послезавтра планирует выезд в село Асамги.

– Да. Выезд запланирован на двенадцать часов. Мы собираемся работать там трое суток малой бригадой. Оповестили жителей. Они нас ждут. Вам не нравится такая акция?

Кеслер насторожился. Врачи международных миссий не любят, когда военные пытаются втянуть их в свои дела, а начало разговора предвестило именно это. Они прибыли в Чечню во многом именно для того, чтобы вернуть, что разрушила война. Медицина и боевые действия – противоположные понятия. Разин отдает себе в этом отчет, хотя, как воин по духу, врачей традиционно не любит и старается без необходимости к ним не обращаться.

Разин словно прочитал мысли Кеслера.

– По данным нашей разведки, полевой командир Батухан Дзагоев планирует захватить в селе вас и ваших специалистов с требованием последующего выкупа.

– …Мы едем с охраной, – сдержанно возразил врач.

И снова поправил очки, забыв, что поправлял их только что. Подполковник из этого жеста без труда сделал правильный вывод – Кеслер его сообщение принял к сведению. И не проявил, естественно, буйной радости. Заволновался до растерянности.

– Какая у вас охрана?

– В Министерстве внутренних дел Чечни нам выделили четырех милиционеров.

Усмешка подполковника насторожила врача еще сильнее. Она очень значительна, эта усмешка, и несет в себе больше информации, чем целая фраза. Он даже с подоконника спрыгнул и снова очки поправил.

– Вы считаете, этого мало?

Разин сам знает, что лицо у него серьезное. И всегда выражает то, что он хочет выразить. Если он хочет запугать человека, он его запугает только одним немигающим взглядом. Это привилегия военных – так смотреть. Опасность приучает. Врачам подобного, как правило, не дано. А в полумраке любое выражение лица можно принять даже за зловещее.

– Я не считаю это охраной. Могу гарантировать: боевики разоружат их без выстрелов, дадут каждому по паре увесистых пинков и увезут вас без помех.

– Мы не можем отказаться, потому что уже объявили жителям села о приезде амбулатории. Нас там ждут больные. Как нам поступать? Что вы посоветуете? Попросить усиленную охрану?

– Вам выделят еще пару милиционеров. И на этом помощь окончится. В МВД, к сожалению, еще верят по наивности в свою милицию.

Подполковнику хотелось добавить, что это касается всего МВД России. Но промолчал.

А Кеслер проявил рациональный европейский разум:

– Я понимаю, что вы пришли сюда не для того, чтобы предупредить нас о неизбежности плена. Я готов вас выслушать.

Подполковник умело добился того, чего желал добиться. И даже с меньшими трудностями, чем предполагал вначале. Теперь необходимо вторую часть плана исполнить так же.

– В настоящее время в заложниках у Батухана Дзагоева находится три человека – француз и два итальянца. Бывшие наблюдатели на выборах. Он готовит их к отправке в Грузию, где намеревается получить выкуп. Кажется, родственники уже собрали солидную сумму. Отправлять думает вместе с вами. Но нам неизвестно, по каким тропам он пойдет. К тому же устраивать засаду на тропе – подвергать жизнь заложников лишней опасности. Он их просто пристрелит, чтобы уйти самому.

– Радужная картина! Вы хотите сделать нас приманкой для поимки этого бандита?

Кеслер уже понял, зачем пришел этот подполковник.

– Вам самим выбирать… Без лишних слов. Коротко и ясно. Предельно жестко. Выбор может быть только один – или согласиться, или отказаться от поездки.

– Мы имеем возможность посоветоваться?

– Желательно, чтобы советы не выходили за пределы вашей миссии. Иначе может пойти слух, Дзагоев просто махнет на вас рукой и уйдет с тремя заложниками. По слухам, они в тяжелом состоянии. Особенно один из итальянцев. Его ударили прикладом и повредили позвоночник. Сейчас ему трудно ходить. И в дороге его, скорее всего, пристрелят, чтобы не задерживал других… Еще и это прошу учесть – без вашей помощи мы до них не доберемся.

Фантазия подсказала, как добавить красок для усиления колорита. Про поврежденный позвоночник Разин впервые услышал только что от себя самого.

– Мы подумаем… – сказал Кеслер. – Где мне вас найти?

– Я сам зайду к вам утром. В шесть часов вы уже встанете?

– Лучше в семь.

– В семь ноль-ноль я буду у вас. Откровенно говоря, я не рекомендую вам отказываться. Это для вас гарантия безопасности. Нам же поможет спасти заложников.

– Мы подумаем…

Разин вышел на школьное крыльцо, осмотрелся и достал трубку сотового телефона. Набрал свой домашний номер. Трубка два раза пискнула, и на табло высветилась надпись: «Номер абонента занят». Наверное, телефон дома не работает. Не может же жена без конца говорить по телефону. Это не в ее привычках…

Считая поломку телефона причиной, Разин сам себя успокаивает. Жене сейчас одной очень тяжело. И морально, и физически тоже. А он прочно застрял здесь. Правда, постарается, чтобы это «застрял» не стало хроническим. В такое время покидать дом надолго нельзя. Если операция против Меченого пройдет успешно, можно надеяться на быстрое возвращение.