– Понимаю…

Она всегда поддерживала стремление сына сделать карьеру. И верила, что сын сможет добиться гораздо большего, чем нынешний его пост. И стоило Шерхану заговорить о будущем, мама сразу становилась добродушной и мечтательной. И на все была согласна. Шерхан часто пользовался этим. Именно так он и действовал, когда вынудил маму уговорить Батухана покинуть страну навсегда.

– Понимаю, Шер… Ладно, иди отдыхать. Сам говорил, что завтра у тебя тяжелый день… Я тут еще со стола уберу, потом тоже лягу.

Обычай не велел сразу после ухода гостя убирать со стола. Иначе гостю не будет в этот дом дороги. И слова мамы подчеркнули, что она больше не хочет принимать у себя старшего сына.

Она его отправила…

Шерхан ушел в спальню. И застал Гульчахру сидящей в кресле у окна.

– Не ложилась?

Он сам почувствовал, как звучит его вопрос. Словно извинения просит. Так, конечно, не надо. Так собака виновато хвостом виляет, когда ее бьет хозяин. Но поделать с собой ничего не смог. С женой он всегда разговаривал только так.

– Не ложилась.

Ее голос не предвещает ничего хорошего. Это голос сурового армейского командира, а не жены.

– Не сердись… – Шерхан всегда сам старается сгладить шероховатости в отношениях. Знает, что жена на попятную не пойдет никогда. Может месяц разговаривать сквозь зубы и отворачиваться в постели.

– Надеюсь, твой братец не остался у нас ночевать?

– Он разве оставался хотя бы раз?

– От него всего можно ждать.

– Он уезжает насовсем.

– Куда? – теперь в голосе звучит недоверие и надежда.

– В Турцию. К своей семье.

– Слава Аллаху!

Он добродушно усмехнулся. Шерхан отлично знает, что у Гульчахры нет причин так плохо относиться к Батухану. Тем более что сам Батухан всегда относился к ней хорошо, разве что с некоторой долей равнодушия, пришедшего в ответ на неприятие его Гульчахрой. Но в первое время и она не тяготилась им. До той поры, пока он однажды не стал рассказывать ей, как заботился о нем брат после смерти отца. Как воспитывал его, как защищал и учил быть мужчиной. Она поняла, что Батухан имеет на Шерхана сильное влияние, и это Гульчахре очень не понравилось. Ей не нравится даже то, что властная мама имеет на него влияние. Жена всегда сама старается править. Муж должен принадлежать только ей, и никто больше не смеет управлять им.

Чтобы избегать ссор, Шерхан с женой соглашался, улыбался ее властности, но делал, не переча на словах, по-своему. Так как он находил нужным. Сам он всегда видел, кто и в какой ситуации пытается править им. И давно научился якобы соглашаться со всеми и поступать иначе. Это было еще в детстве с братом и с мамой. Теперь это же происходит с женой. И точно так же, как мама не должна знать, что творится в душе у сына, так и жена не должна знать этого. Они действуют исходя из эмоций, а он всегда опирается на расчеты разума. И оказывается правым.

– Мы еще увидимся с ним перед отъездом…

Шерхан начал раздеваться.

– Опять приедет?

Он выдержал паузу, аккуратно вешая брюки на спинку стула.

– Нет. Мы с мамой съездим в Асамги. Там и встретимся с Бату.

Теперь она выдержала паузу, подыскивая, должно быть, довод против этой поездки. Но довод сразу не пришел, и она сказала просто:

– Тебе это очень надо?

– Очень. Он оставит мне пятьсот тысяч долларов…

С этой фразой он забрался под одеяло, зная, какое беспокойство поселил в душе жены, любительницы считать деньги.

– Мне завтра идти к президенту. Надо как следует выспаться.

Она не ответила. Должно быть, уже начала считать.

Утро нового дня началось обычно.

Машина с охранником и следующий за ней «уазик» с милиционерами сопровождения подъехали к воротам. Милиционер внутренней охраны открыл калитку, обменялся рукопожатием с приехавшим охранником. Вышел Шерхан. Дверца заднего сиденья «Волги» уже распахнута. Он сел, охранник закрыл дверцу и дернул за ручку, проверяя, как дверца закрыта.

Привычный маршрут, выполняемый в привычное время.

Шерхан думал об утреннем разговоре с женой.

– Полмиллиона долларов… И что ты собираешься с ними делать?

– Это не наши деньги. Бату дает их на пять лет, чтобы я вложил их в строительную промышленность. Через пять лет предприятия перейдут к его сыну.

Гульчахра оторопела.

– Полмиллиона долларов…

У нее с утра слегка припухло лицо. Должно быть, долго не спала и мечтала о домике на Кипре. Это ее старая мечта. Шерхан соглашается, когда-нибудь ей нужен будет этот домик. Но не сейчас. О домике будет известно всем и сразу. И это может повредить карьере и общественному мнению. Конечно, он сыграл с женой злую шутку, не рассказав ей всего вечером. И она очень рассердилась за это.

– Успокойся, – положил Шерхан ей руку на локоть. – Я сумею обернуть эти деньги так, что нам достанется не половина, а несколько миллионов… Но, учти, не сразу…

Она удивленно подняла глаза.

Шерхан ответил мягкой улыбкой. На том и расстались.

Машина миновала район приличных особняков и въехала в городские кварталы.

Министру строительства положено чаще смотреть на разрушенный город. Эти дома с проломленными стенами… Окна без стекол… С него за это спросят. И он готов ответить. Он знает, что является хорошим и знающим свое дело министром. К сожалению, на него взвалили еще и коммунальное хозяйство. Но и с этим Шерхан разберется. До всего руки дойдут. Сейчас главное – приготовиться к зиме. Отремонтировать то, что можно отремонтировать. Что нельзя – снести. Снос уже идет в городе полным ходом. Как, например, жить вот в этой пятиэтажке, если у нее развален взрывом целый угол? Угол – связующее звено всего здания. Это знает каждый строитель. Значит, надо сносить безжалостно…

Шерхан присмотрелся к полуразрушенному дому. Ему показалось, что он увидел в пустом чернеющем окне огонек сигареты. Неужели там кто-то еще живет?

…И в это время раздался треск пробиваемого стекла машины. Из окон здания стреляли два автоматчика.

Шерхан почувствовал боль в плече. Он упал на сиденье, чтобы избежать следующих пуль, и почувствовал, как резко возросла скорость «Волги». Водитель попытался уйти из-под обстрела.

Откуда-то сзади раздались новые автоматные очереди. Милиционеры из машины сопровождения открыли ответный огонь. Шерхан хотел приподняться, чтобы посмотреть сквозь заднее стекло.

– Лежать! – решительно и даже грубо рявкнул охранник, в руках которого появился неизвестно откуда взявшийся пистолет-пулемет «узи».

А вторая рука набирала кнопки на трубке «мобильника».

– Больница! Алло! Больница? Приготовьтесь к приему. Совершено покушение на министра строительства. Министр ранен. Сейчас будем у вас.

Ранен? Только тут Шерхан сообразил, что боль в плече – это ранение. Пуля, должно быть, прошла навылет потому, что он сидел, развернувшись в сторону окна. Если бы он сидел так, как сидит обычно, ему наверняка пробило бы пулей шею или голову…

Он задрал голову и посмотрел на стекло. Оно не разбилось, пропустив пули через себя. Четыре отверстия, вытянутые цепочкой.

Машина приблизилась к больнице. На крыльце стояли два врача, два санитара, поставившие стоя раскладные носилки, и два дежурных милиционера. Автоматы милиционеров смотрели в стороны.

Возвращаясь от австрийских врачей, Разин сделал небольшой крюк и увидел свет в знакомом окне районного отдела ФСБ. Он не надеялся застать нужного человека так рано.

Дверь была уже открыта. За дверью солдат-часовой, сразу шагнувший навстречу с вопросом в лице, который он произнести еще не успел. Но одновременно такой же шаг с другой стороны сделал и дежурный по отделу, протянул руку для рукопожатия. Солдат отступил.

– Смотрю, у Страхова свет в окне…

– В час ночи приехал. Ночевал здесь, – ответил дежурный. – Пройдите, товарищ подполковник. Если свет горит, значит, уже проснулся.