– Что это значит? Куда вы отправляетесь, мистер Смит?
– Простите, мисс Ллойд, – голос Джозефа смягчился, как и выражение его лица, – мне срочно нужно ехать по делам в Шотландию.
В Шотландию? Это было в сотнях миль отсюда. Другая страна, другой мир!
– Да, в Шотландию, – повторил он. – Экипаж уже ждет меня. Я должен успеть к ближайшему поезду.
– О, – только и могла вымолвить растерянная Констанс. – Я понимаю.
– Да. – Он долго смотрел ей в глаза. – Мисс Ллойд, я желаю вам благополучной поездки. Надеюсь, мы увидимся в день вашей свадьбы.
– О да.
Ей казалось, что все плывет перед глазами. События менялись так неожиданно и быстро, что она не могла разобраться в сумятице чувств, охвативших ее.
– Нам пора ехать, мисс Ллойд, – напомнил ей Кримминз.
Уокер поддакнул, кивнув головой.
Джозеф уже сделал несколько шагов в сторону своей кареты. Она видела лишь его широкую спину. Внезапное прозрение испугало ее: она больше никогда его не увидит. А если они и встретятся, то она уже будет замужем…
– Мистер Смит!
Он остановился и повернулся к ней. Лицо его было непроницаемым. Констанс сама преодолела те два шага, что разделяли их, Она протянула ему руку. Они оба смотрели на эту протянутую руку.
– Спасибо вам за все, – прошептала Констанс.
Какое-то мгновение он был неподвижен, но потом схватил ее ладонь и крепко сжал. В этом жесте было нечто большее, чем простое прощальное рукопожатие. Его пальцы обхватили всю ее ладонь, она чувствовала исходившее от них тепло, и он так нежно сжимал ее. Но это было лишь мгновение, одна секунда, совсем короткая, слишком короткая… И вот его уже нет. Без единого слова, не оглядываясь, он ушел.
– Итак, мисс Ллойд. – Мистер Кримминз даже хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание Констанс.
Медленно, словно оцепенев, она повернулась к ним.
– Не хотите ли чашечку горячего крепкого чая?
Позднее Констанс пыталась вспомнить, поблагодарила ли она джентльмена за предложение, сказала ли что-нибудь? Собственно, она не помнила и того, как очутилась в уютной гостинице, в постели под теплым одеялом и выпила обещанную чашку горячего чая.
Когда она натягивала на себя одеяло до подбородка, то не могла не думать о прошлой ночи. Она спала в объятиях чудеснейшего из мужчин, которого ей будет так трудно забыть.
В полдень карета катила по гравию подъездной аллеи поместья Гастингс-Хаус. На небе не было ни единой тучки.
Констанс была полна впечатлений: заботливо ухоженный парк, аккуратно подстриженные газоны, сияющая на солнце, как драгоценность, большая высокая беседка из витого металла.
Но больше всего Констанс поразил человек, сидевший на дереве. Она увидела его задолго до того, как за поворотом наконец появился дом. Это был старик, одетый в нечто похожее на черную с синим форму наполеоновского солдата. Он сидел совершенно один на ветке дерева и, должно быть, занимал это место так часто и подолгу, что даже листья поредели.
Лестницы, по которой он мог бы взбираться так высоко, почти на двадцать футов над землей, девушка, однако, не заметила.
Из любопытства она высунула голову из окна, чтобы получше разглядеть этого странного джентльмена. Когда они проезжали мимо него, он медленно помахал им рукой. Констанс тоже махнула ему в ответ, и ей показалось, что он еле заметно улыбнулся.
Констанс повернулась к мистеру Кримминзу и мистеру Уокеру, сидевшим напротив.
– Я видела человека на дереве! – воскликнула она.
Мужчины перекинулись недоуменными взглядами, что, впрочем, они не раз уже делали за время их путешествия, однако ответить не соизволили и опять уткнулись в газеты.
– Человек был в военной форме! – не унималась Констанс.
На сей раз лишь мистер Кримминз мельком взглянул поверх газеты, но тут же снова вернулся к чтению.
За все время оба джентльмена едва обмолвились с ней несколькими словами и явно пугались каждого ее слова или вопроса. От этого положение становилось крайне неловким, и Констанс была рада, что скоро все кончится.
Несмотря на то что она думала о Филипе и готовилась к встрече с ним, ей не удавалось отогнать мысли о Джозефе Смите. Чем больше она вспоминала о нем, тем больше ей казалось, что его главной заботой было всего-навсего не дать ей замерзнуть. А все остальное – это плод ее воображения.
Она смотрела в окно, но уже не замечала красот парка и лужаек, потому что ей казалось, что мистер Кримминз и мистер Уокер читают ее мысли. Если бы не их внезапное появление, Констанс попросила бы Джозефа поцеловать ее. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки, и краем глаза заметила, что мужчины наблюдают за каждым ее движением.
Ей так и не удалось расспросить своих спутников хотя бы о том, откуда они знают Джозефа Смита и кто они сами. Лишь одна деталь ей стала известна, когда менее осмотрительный мистер Уокер проронил фразу:
– Итак, мы все же успеем вернуться вовремя и попадем на бал к Гиллисам?
Но Кримминс так посмотрел на него, словно хотел, чтобы тот сгинул с его глаз. И Констанс, которой очень хотелось спросить их, кто такие Гиллисы, знают ли они Филипа, не осмелилась на это.
Карета катила дальше, и Констанс снова любовалась диковинами поместья Гастингс-Хаус. Наконец она увидела дом.
Нет, не дом. Это был огромный особняк, таких она не видела даже на обширных плантациях Виргинии. Не верилось, что в мире нашлось столько мрамора и стекла и все ушло на то, чтобы создать Гастингс-Хаус.
Клонившееся к закату солнце заливало теплым янтарным светом стены огромного особняка столь ласково и любовно, словно он был живым существом. Десятки огромных окон отражались в пруду за домом, где, должно быть, тоже был вход в особняк.
У Констанс перехватило дыхание. В этом доме вырос Филип, здесь прошло его детство, здесь он стал взрослым мужчиной. От одной только мысли о жизни в этих великолепных стенах на нее повеяло чем-то чужим и холодным. Еще более пугающим показалась ей мысль, что отныне она будет считать его своим домом.
– Что ж, мисс Ллойд. – Уокер даже слегка подмигнул Констанс. – Вот вы и дома.
– Я… я не знаю.
Сознание того, что это так и есть, не только оглушило, но даже напугало ее.
Карета ехала по подъездной аллее, огибающей дом. Констанс была рада, что она войдет в дом с черного хода. Парадный вход, насколько она успела заметить, был пугающе роскошен своей лепниной, вычурной резьбой и обилием мраморных бюстов суровых волосатых и бородатых предков. Если бы она вошла в дом с парадного входа, ей бы показалось, что она входит в свадебный торт.
Наконец, карета остановилась. После стольких часов убаюкивающего путешествия в обществе двух проглотивших языки джентльменов Констанс с облегчением ждала момента встречи со своей новой семьей.
Глубоко вздохнув, она распрямила плечи и пригладила волосы. У нее, она знала, был совсем не тот вид, в котором бы ей хотелось предстать перед нею. Но после того как был разбит ее сундук и все его содержимое выброшено в грязь, чудом уцелело лишь ненавистное серое платье гувернантки, столь унылое и невзрачное, что превращало любого в подобие чучела. Даже веточка лавра у шеи и новые перчатки не смогли прибавить к нему ни красоты, ни шарма.
«Но что я могу поделать», – безнадежно пробормотала себе под нос Констанс.
Огромные двери, щедро украшенные резьбой, были распахнуты. Констанс успела разглядеть на ней хороводы резвящихся нимф, прежде чем на пороге появилась пожилая дама. В ее осанке, прямых плечах чувствовалась уверенность знатной особы.
Ее свекровь. Мать Филипа.
Когда дама спустилась по мраморным ступеням, Кримминз и Уокер помогли Констанс выйти из кареты. Чем ближе к ней подходила старая герцогиня, тем больше Констанс обретала уверенность в себе. Ибо она не могла не заметить явную приветливость и улыбку на лице герцогини, когда их глаза встретились. Ее свекровь нельзя было назвать красивой, но приветливость и радушие делали ее привлекательной.
У Констанс от волнения перехватило горло. Этой женщине отныне предстоит заменить ей мать, она будет наставлять ее и вводить в мир аристократов, где так важно не нарушить установившиеся правила и нормы.
