Снова колеблюсь, но у меня есть право защищать себя.

— Анна Тимшина.

Следователь записывает, но на середине её фамилии замирает.

— Почему это имя кажется знакомым? — бормочет он, глядя на запись. Он заканчивает писать, моргает, а затем поднимает на меня глаза. — Подождите секунду.

Он встаёт, подходит к картотечному шкафу и выдвигает средний ящик. Он просматривает то, что похоже на сотню папок. Смотрю, сбитая с толку, желая, чтобы он уже дал мне формы, чтобы я могла с этим покончить. Мне не терпится уйти отсюда.

Вернуться домой.

Наконец, он снова садится в кресло, перебирая бумаги. Он проводит пальцем по форме, заполненной чёрными чернилами, и снова замирает.

Он поднимает глаза.

— Суда, очевидно, не было, поэтому единственный раз, когда я столкнулся с этим именем, был, когда я брал показания свидетеля, и позже, когда их печатал. Что было уже давно. Вот почему оно только смутно показалось знакомым.

— Свидетель? — говорю я. — Я запуталась.

Следователь Гребенщиков поворачивает бумагу в руке ко мне лицом и указывает на середину страницы.

— Анна Тимшина была свидетелем, который видел, как машина Вашего мужа сбила Соловьёвых.

Глава 40

Сейчас

— ОВД, чем могу Вам помочь?

— Здравствуйте. Могу я поговорить со следователем Гребенщиковым?

Это мой второй звонок за два дня, но прошло уже три дня с тех пор, как я лично к нему ездила.

И ничего.

Ни звонков.

Ни вестей.

Определённо, никакого охранного предписания. Чувство беспомощности и нарастающей паники душит меня, словно невидимая петля.

— Следователя Гребенщикова сегодня нет. Может, кто-нибудь ещё Вам поможет?

Вздыхаю, и этот звук кажется мне невыносимо громким в тишине моей квартиры.

— Не думаю.

— Хотите оставить сообщение на его голосовую почту?

— Эм, конечно. Спасибо.

Женщина соединяет меня.

Голос следователя Гребенщикова, записанный на автоответчик, что-то бормочет о звонке 112 в случае чрезвычайной ситуации, а затем раздаётся длинный, ровный гудок. Обычно я собираюсь с мыслями, прежде чем оставить кому-то голосовое сообщение, но сейчас мне уже всё равно. Я знаю, что не смогу звучать спокойно и собранно, и мне плевать. Мой психиатр внутри меня кричит о необходимости контроля, но я слишком измотана, чтобы слушать.

— Здравствуйте, следователь Гребенщиков. Это Марина Макарова. Я надеялась получить новости по поводу предписания, потому что, ну… мне нужно сегодня идти на работу. Я отменила приём пациентов последние два дня, но больше так продолжаться не может. Я нужна моим пациентам. И у меня закончилось молоко. — И вино, хотя этого я не говорю. — В общем, я не могу сидеть взаперти в своей квартире, так что мне придётся выйти. Но, честно говоря, одна эта мысль ужасает меня до дрожи. Я имею в виду, почему они это со мной делают? Чего они от меня хотят? — Нервно расхаживаю по квартире, говоря без остановки. Когда мой взгляд падает на блестящие новые замки, которые я попросила установить вчера, я сглатываю. — Если Вы могли бы перезвонить мне, как только получите это сообщение, я буду очень признательна. Спасибо.

Отключаю телефон и вижу, что пришло новое сообщение от Софы.

Софа : Доброе утро, босс. Просто хотела убедиться, что сегодня мы работаем.

Мне хочется напечатать в ответ: «Отмени всех пациентов до дальнейшего уведомления». Но я не сделаю этого. Мне нужна моя практика так же сильно, как и я ей. К тому же, стены этой квартиры буквально давят на меня, сужаются, грозя раздавить. Поэтому вместо этого я печатаю, что буду в офисе к восьми, и пытаюсь замазать тёмные круги под глазами.

Это, конечно, бесполезная попытка. Потому что «глаза панды» — это только половина проблемы. Я ещё и похудела. Больше, чем мне казалось. И я давно не видела солнечного света. Мои глаза запали в бледное, осунувшееся лицо, которое выглядит больным. Что, полагаю, и есть правда.

Выхожу из квартиры, как беглая преступница — сначала заглядываю в глазок, прежде чем открыть три замка, которые теперь висят на моей двери, смотрю по сторонам на улице, прежде чем метнуться к ожидающему Яндекс.Такси. Даже когда я внутри машины, я не чувствую себя в безопасности. Мои глаза шарят по улицам, выискивая их.

Глеба.

Анну.

Когда вхожу в офис, лицо Софы вытягивается.

— Ох, Мара. Ты выглядишь ужасно.

— Я не очень-то хорошо спала.

— Или вообще не спала… — Она качает головой и выходит из-за своего стола. — Ты уверена, что это хорошая идея? Может, стоит подождать, пока тебе не позвонит следователь, прежде чем возвращаться к работе?

Выдавливаю улыбку.

— Я в порядке. Правда. Будет хорошо, если я буду занята сегодня.

Софа даже не успевает уличить меня во лжи. Да ей и не нужно. Я доказываю, что несу чушь, когда дверь офиса открывается, и я вздрагиваю, словно от удара током.

Сердце колотится в горле, а это всего лишь госпожа Радченко.

Моя первая пациентка.

Киваю в знак приветствия и проскальзываю в свой кабинет, где на столе меня ждёт большая чашка ромашкового чая и бублик. Слава богу за Софу. Она также задерживает мой первый приём на несколько минут, что, я уверена, было сделано, чтобы дать мне возможность собраться с мыслями, в чём я отчаянно нуждаюсь.

Моя первая сессия начинается неровно. Сначала мне трудно сосредоточиться, но со временем втягиваюсь и начинаю приходить в себя. К полудню я снова чувствую себя немного собой.

Здоровый обед помогает.

Я перестаю вздрагивать каждый раз, когда вибрирует телефон. Когда мой последний сеанс на сегодня заканчивается, закрываю дверь за пациенткой, и Софа улыбается.

— Ты справилась.

— Благодаря тебе. Я бы не смогла выпутаться из этой последней недели без тебя, Софа. —

Она отмахивается. — Да ладно. Это неправда. Ты крепкая, как стальной гвоздь, женщина.

Показываю на дверь.

— Почему бы тебе не пойти домой? Я, кажется, останусь ещё на некоторое время и допишу заметки о пациентах.

— Нет, всё в порядке. Я могу остаться, пока ты не будешь готова уйти.

Сегодняшний день придал мне мужества, и я уже достаточно полагалась на свою ассистентку.

— Нет, я настаиваю. Иди домой. Я справлюсь сама.

Она колеблется.

— Ты уверена?

Я улыбаюсь.

— Да, уверена. Мне нужно это сделать.

Софа на мгновение вглядывается в моё лицо, прежде чем кивнуть.

— Ладно. Но запри за мной.

— Обязательно.

И я делаю это. Запираю обе двери — внешнюю и внутреннюю в мой кабинет. Погружаюсь в набор заметок за день, и прежде чем успеваю осознать, прошло больше полутора часов, и мне осталось написать только о последнем пациенте.

Но тут я слышу стук.

И это не внешняя дверь моего офисного блока, которую я заперла.

Это моя внутренняя.

Кто-то внутри.

Звук настолько слабый, что я убеждаю себя, что мне это показалось.

Пока это не происходит во второй раз.

— Я знаю, что Вы здесь, доктор Макарова.

Анна.

О Боже!

Перестаю дышать и не двигаю ни единым мускулом.

Как она сюда попала?

Софа заперла внешнюю дверь, когда уходила, а я открыла её, думая, что делаю наоборот? Или Анна взломала дверь?

И, о Боже.

Тот раз, когда моя дверь в квартире была открыта — это тоже была она?

В комнате такая тишина, что я жалею, что не слышу тиканья часов.

Может быть, она уйдёт.

Если я буду молчать, может быть, она уйдет.

Ручка двери дёргается.

— Я просто хочу поговорить, доктор Макарова.

Тянусь к мобильному телефону и набираю «сто двенадцать», но моя рука так сильно дрожит, что я роняю эту чёртову штуку на стол, прежде чем успеваю нажать последнюю цифру.

Телефон громко ударяется.

Я больше не могу притворяться, что меня здесь нет.

— Уходи! — кричу я. — Я звоню в полицию!

— Я не собираюсь причинять боль. Просто хочу рассказать всю историю, заполнить все недостающие кусочки. О Глебе. — Она делает паузу. — И о Елене. И о маленькой Алине. Вы всё ещё мой доктор, и я доверяю Вам.