Сидя под грибком они за разговором выпили всю отпущенную мальвазию.

Едва дождь немного перестал Ирокезовы пошли на передовые позиции. Бочки с порохом уже стояли за небольшим холмом. Под ногами хлюпала грязь, последние лучи солнца освещали бастион, а за ним высилась плотина, а за ней шумело море…

— Ну, давай, папаша, хлебнем колдовского зелья, — потирая руки, сказал Ирокезов младший. Папаша приложился первым. Выпив тремя глотками свою долю, он прислушался к своим ощущениям.

От горла и вниз, к пупку, скользнула холодная молния, в одно мгновение ставшая огнем. Он на выдохе сообщил сыну.

— Ром! Ямайский ром! Я в восторге.

Ирокезов младший, допив остаток, только ахнул. Несколько минут они стояли на постепенно слабеющих ногах и вскоре очутились на земле, у бочек.

— Что сынок, действует?

Прежде чем ответить Ирокезов младший несколько долгих мгновений овладевал своими губами.

— Оказывает влияние, — неопределенно ответил он.

— А я уж себя и не чувствую! — радостно сообщил папаша.

— Растворяемся, батя! — бодро сказал сын и упал рядом с бочкой лицом прямо в мокрую жижу.

— Достиг границы проникаемости, — отрапортовал он отцу. — Стою на грунте.

— Следую за тобой, сынок.

Ирокезов младший ерзал в грязи, пытаясь подняться на ноги.

— Ты, папенька поострожнее. На шею мне не наступи…

Ирокезов-старший таращился в темноту, стараясь извлечь из этого хоть какую-то пользу.

— Дьяволы… — выругался он. — Хоть бы головешек нашвыряли…

Темнота вокруг висела неестественная. Дождь прекратился, но небо затянутое тучами не светилось звездами. В воздухе пахло дымом. Только это и напоминало о том, что где-то существуют еще костры, свечи и факелы и вообще свет.

— Мокро, папенька! — жалобно сказал Ирокезов младший, уже начавший мерзнуть. Ром не согрел его, а только ударил в голову. Вытащив голову из лужи Ирокезов старший отозвался.

— Не журись, сынок. Это лечебные почвенные воды. Пойдем?

Ирокезов младший, однако остановил отца.

— Подумать надо, батя…

Ирокезов-старший соглашаясь кивнул. Сын этого не увидел, но понял, что папаша готов его слушать.

— Провалились мы или нет? — спросил сын.

Почти минуту Ирокезов старший оглядывался, но облака, высокий горизонт и пол ведра мальвазии обманули его.

— Так, сынок, — согласился он. — Провалились.

— А почему дальше не проваливаемся?

Ирокезов старший топнул ногой и в темноте чавкнуло.

— Стоим на чем-то…

— Что значит «на чем-то»?

— На земле стоим!

— И не проваливаемся? — ехидно переспросил сын.

Ирокезов-старший задумался. Что-то тут было не так, чувствовалась какая-то логическая неувязка..

— Мы стоим не на земле, а на воздухе! — торжественно изрек Ирокезов младший. — Мы теперь воздух как землю ощущаем…

Несколько секунд Ирокезов старший пытался пристроить эту странную мысль в голове, но у него ничего не получилось.

— И-и-и-и-и, — сказал он своим прежним тоном, но спорить не стал. Он напрягся, и, выкатив бочку из грязи, покатил ее вперед. Следом загремел бочкой и сын. Они шли, изредка переругиваясь на мертвых языках народов двуречья, пока не уперлись в плотину. В темноте они сбились с пути и траншеи испанцев остались правее.

— Никак дошли?

Ирокезов младший ощупал стену рукой. Стена уходила высоко вверх.

— Точно, папенька, окоп.

— Какой, к черту окоп, ежели стена вверх идет? — возразил папаша, так и не въехавший в логику сына.

— Да нет же, папенька! Окоп он воздуху полон, а мы его как стену ощущаем. Понятно?

Ирокезов-старший недоверчиво высморкался.

— Не верю я колдунам. Дурит он нас… Я вот даже ветер чувствую… Может быть под землей ветер?

Но сын сразил его неоспоримым доводом.

— Да если б мы не под землей были, то нас подстрелили бы давно. Сморкаешься как бегемот в трясине…

Довод был хорош.

Положив бочки друг на друга Ирокезов старший поджег фитиль и они пошли обратно.

— Удивительно, что нам не мешают корни деревьев, — заметил папаша.

Ирокезов младший обернулся.

Фитиль светился маленькой звездочкой. Порыв ветра раздували огонь, красной точкой стремительно бежавший к бочкам. Окончательно возвращая все на место, ветер бросил им в лица горсть дождинок, и молния расколола небо на несколько частей. В ее свете Ирокезовы разглядели унылый пейзаж: несколько деревьев, плотину и бочки около нее.

— Господи! — ужаснулся Ирокезов младший.

Следующий удар грома заглушил взрыв и рев, вырвавшейся на свободу воды..

Так была потоплена испанская армия.

Шхуна Глейн, корабль флота её Величества, пересекала Тихий океан, направляясь из Глазго в Иокогаму. Доверху забитый скобяными товарами корабль умудрялся все-таки делать шесть узлов — помогал ветер, упорно дувший в корму. Уже неделю ровным, мощным дыханием он относил корабль все южнее и южнее, к проливу Дрейка.

Капитан, опытный моряк проплававший уже лет двадцать, не видя необходимости в своем присутствии на мостике поручил команду первому помощнику и спустился в каюту. В теплом уюте он расположился с кружкой грога, но приложиться к нему не успел — в дверях появился вестовой:

— Корабль слева по борту, сзр!

С сожалением посмотрев на грог, капитан вышел. На мостике первый помощник доложил:

— Американец, сэр.

Капитан усмехнулся — янки… Выскочек из Нового Света он не любил, считая их вех молодыми нахалами, однако, чувства чувствами, а морские законы всегда останутся морскими законами. По фалам потянулись вверх флажки телеграфа. Шхуна приветствовала встречный корабль, но американец молчал. С парусами то раздуваемыми ветром, то безвольно полоскавшимися на реях, он топтался на месте, разворачиваясь к ветру то одним, то другим бортом.

— Сопляк, — проворчал капитан. — Молокосос.

Капитан был доволен, что капитан встречного корабля не улучшил его мнения об американских моряках.

«Глейн» слегка изменило курс, сближаясь с кораблем. Первый помощник, вооружившись подзорной трубой исследовал корабль, заинтересовавший его полным пренебрежением к морским законам. Вскоре он прочел название:

— Перед нами «Мария Целеста»

На корабле не было видно никакого движения. Даже в отличную подзорную трубу помощника капитана не удалось найти ни одного из членов команды. Корабль был необитаем как заумленная деревня.

Суда сближались. Повинуясь капризам ветра «Мария Целеста» повернулась кругом, показывая себя целиком. У рулевого колеса никого не было.

При всей нелюбви к американским морякам капитан «Глейн» понимал, что они все же моряки. В первую очередь моряки, а уже потом американцы. Никто из моряков на мог, находясь в здравом уме оставить рулевое колесо без присмотра. Если не матрос, то хоть кошка должна была сидеть у штурвала.

А сейчас там не было никого. Даже канарейки.

«Глейн» легла в дрейф и спустила шлюпку. Первый помощник и десяток матросов подошли к борту корабля.

Они обследовали корабль от трюма до марсовой площадки, но ничего не нашли. Ну не то чтоб совсем никого. Нашли канарейку. В клетке. На камбузе весело полыхал огонь. Ветер разносил по кораблю запах кипящего кофе. В котлах, на медленном огне, томилась пшенная каша. Слабый луч света на происшедшее проливало только отсутствие на талях одного баркаса. Было ясно, что люди исчезли совсем недавно, но совершенно не ясно было куда они исчезли…. Помощник крикнул в мегафон:

— Господин капитан, на судне никого нет.

На «Глейн» это известие встретили суеверным молчанием. Только второй помощник, образованный человек, шепотом пробормотал за спиной капитана:

— Пришельцы….

Капитан усмехнулся наивности молодежи и так же шепотом, боясь накликать несчастье, сказал:

— Ирокезовы…

Последние двести лет, перед началом освободительной войны американских колоний, Ирокезовы прожили в Европе, ничем особенно не занимаясь. Время для бессмертных не существует. Не считая его Ирокезовы бродили по странам, занимаясь чем придется — строили каналы, плотины, дороги, и, конечно, воевали. В карманах своего кафтана Ирокезов-младший теперь таскал пригоршню медалей, полученных в бесчисленном множестве войн.