– Стой! Стой, гад! – выкрикнул Колька и тут же понял, что зря это сделал.

Марков встряхнулся, глянул через плечо и… дал деру.

Очень быстро он бежал. Или время для них шло по-разному? Колька видел с отчаянием, что расстояние между ними не сокращается, а, наоборот, все больше увеличивается.

Оставалось надеяться на свою выносливость и на то, что Марков не знает местности. Надо было просто бежать за ним, не выпуская из виду. И если он живой человек, то все равно выдохнется.

Они неслись по пустым кварталам, где домов не было, одни остовы, развалины да гнилые дровяные сараи. Марков несся без тени усталости, но было видно, что он как бы понятия не имел, куда податься – то в одну сторону бросится, то в другую, напарываясь то на тупики, то на внезапные стены, на другие препятствия. Если он так будет соваться, то ухнет в выгребную яму, и тогда в одиночку его оттуда не вытащить, факт.

Или же он все-таки искал что-то?

Тем временем дистанция между ними сокращалась. Пару раз, срезав путь, Колька его чуть не сцапал, но Марков, легконогий и в казенных новеньких ботинках, снова оторвался.

Кстати, о ботинках. Чертова подошва все же отлетела. Некоторое время Колька пробежал, волоча за собой и подметку, и портянку, потом запрыгал на одной ноге, сдернул тряпку и только потом сообразил, что собирается бежать босым по земле, из которой черт знает что может торчать. Не было времени ни соображать, ни пугаться за свое здоровье, ведь деньги вот-вот пропадут пропадом. А «дефективный» мелькал меж деревьев и был так тощ, что терялся за стволами, и Колька боялся упустить его из виду.

«Ничего, не уйдет. Некуда ему скрыться, не зная дороги» – и это было справедливо, ведь впереди уже заканчивалась полоса леса и начинались железнодорожные пути, отводы, где формировали грузовые составы. Там полно народу, Кольке стоит только крикнуть – сразу люди сбегутся и помогут поймать беглеца… Он уже предвкушал, как поддаст ему раз-другой.

Тут поднялся ветер, в небе грохотнуло, правда, еще далеко, как бы разминаясь. Марков тем временем сгоряча взлетел вверх по гравию, по крутому откосу, но тотчас взревел паровоз – и «дефективный» шарахнулся в сторону, заметался. Но соображал он очень быстро и бросился туда, где над путями уже были перекинуты конструкции будущего мостового крана. Прыгнул, ни секунды не колеблясь, ловко, по-кошачьи цепляясь за металлические скобы, проворно полез вверх.

Колька, пусть и разгоряченный погоней, ужаснулся – куда же он, дурак? Гроза же на подходе! И отчаянно завопил:

– Слезай! Дурак, слезай!

Но все бесполезно. Марков упрямо и ловко карабкался все выше, причем очень ловко, будто земля не тянула его к себе. Колька понял: если парень сейчас доберется до верха и перебежит пути, то не факт, что кто-то успеет встретить его на той стороне, кричи не кричи. И по земле за ним не поспеть – чертовы поезда идут плотно, без просвета, и это не пассажирские, которые можно пробежать насквозь по тамбурам, все грузовые.

Он, наконец, решился, плюнул на все и полез следом.

Тут загрохотало еще громче и ближе, сразу хлынул ливень.

Все, голой пятке кранты. Она, вся сбитая, стертая, истыканная невесть чем, теперь еще и скользила на мокрой конструкции, а следом за ней начали скользить и ладони. И когда это происходило одновременно, сердце ухало, казалось, что он уже срывается, вот-вот слетит вниз или на покатые мокрые крыши вагонов, чтобы тут же скатиться под колеса… Было страшно до чертиков, но Марков лез и лез, и Колька не мог отстать, просто старался не смотреть вниз. А на земле уже сбегался народ, все кричали и матерились. «Дефективный» добрался до моста, перекинутого над путями, пробежал по нему довольно далеко – и тут вдруг опомнился, замер, завертел головой и намертво вцепился в балку.

Обеими руками! – подумал Колька и тут же похолодел: «Сумки-то нет. Нет сумки. Когда он ее скинул, где?!»

От отчаяния и злости сил прибавилось, он сделал рывок и оказался на том же мосту. Теперь до Маркова было недалеко, а тот судорожно цеплялся за железяки.

Колька трусил не меньше, ведь если сейчас молния шандарахнет в мост – ему уже будет ни до чего – ни до денег, ни до Маркова. Да что там, его самого не будет. И все-таки, стиснув зубы, Колька неумолимо приближался.

Ливень все усиливался, на верхотуре свистел сильнейший ветер. Он хлестал по глазам, а конструкции вибрировали, ходили ходуном. Руки от этой дрожи слабели…

Вдруг Марков застыл на полпути на ту сторону. Он был похож на проснувшегося лунатика, который опомнился на крыше и не понимает, что здесь делает и куда теперь идти.

Колька громко свистнул. Парень вздрогнул, обернулся, тотчас потерял равновесие и намертво обхватил балку.

– Давай руку! – позвал Пожарский.

– Зачем? – спросил Марков.

– Не дури! Гроза ведь. Вниз надо, – Колька говорил и постепенно, по полшага, подбирался, протягивая руку.

Снизу заорали в голос:

– Спускайтесь!

– Уши оборвать!

– Сгорите!

Из тучи полыхнуло так ослепительно, что Колька зажмурился. Но стоило открыть глаза, как разразился такой гром над головой, что на секунду показалось: мост сложился и они сейчас оба слетят в тартарары. До Маркова уже было рукой подать, и можно было ухватить его за рубаху, которая как раз выпросталась из брюк и болталась, как тряпка на швабре. Но Колька боялся делать резкие движения. Он просто продолжал тянуться и звать.

– Ну, не дури! Давай руку!

Однако «дефективный» не спешил. Видно было, что он окончательно пришел в себя, потому что отцепил одну конечность от балки и теперь тер ладонью лицо.

Снова сверкнула молния, над головой грянул гром. Подавляя желание ринуться обратно к опоре, скатиться вниз и бежать без оглядки, Колька рявкнул:

– Хватайся, дурак, пропадешь!

Марков повернулся, и они оказались теперь лицом к лицу. Выражение на его тощей физиономии было такое, как раньше у Наташки, когда ее будили за чем-нибудь хорошим – угостить мороженым или отправиться в парк. Улыбаясь, он, несмотря на грохот, отчетливо сказал:

– Уходи. Я сам.

Снизу набирал скорость состав с каким-то ломом, конструкции моста заплясали, как чокнутые, и Колька машинально ухватился за них. Марков тоже взялся обеими руками, но для другого – подтянувшись, как на турнике, он перевалился через балку и полетел вниз.

То ли молния треснула, то ли в голове взорвалось, но Колька, ничего не соображая, рванул прочь с моста…

Народ, который толпился внизу, первым делом оттащил Кольку подальше от опоры, а потом уже его поприветствовали от души, разнообразно. Кто-то обматерил, кто-то сгоряча надрал уши, иные, напротив, ощупывали его и спрашивали, цел ли.

В последнем имелись серьезные сомнения. Сгоряча Колька спрыгнул на гравий и пробежался по нему, но когда запал схлынул, его так пробило, что он, заорав, свалился сначала на бок, потом, когда к горлу подступило и начало рвать, перекатился на живот.

В перерывах между приступами тошноты Колька слышал, как кто-то начальственно гудит:

– Прекращаем балаган! Не толпиться! – и прочее.

Народ, наконец, расступился, образовав круг, и тут же дождь прекратился, тучи унеслись, и улыбнулось солнце. Как будто и не было ничего.

А Марков умчался куда-то на одном из этих вечно пробегающих и как будто не останавливающихся поездов, его и след простыл.

Колька поднял голову – здрасьте-пожалуйста, а вот еще головная боль. Перед ним стоял тот самый Яковлев, муровский лейтенант, который как-то заграбастал Пельменя с Анчуткой. Мозгов у него хватило ровно на то, чтобы обвинить мужиков в посягательстве на несуществующую честь известной гулены.

Тотчас возникла мысль о том, что и на этот раз добром дело не кончится. Лейтенант Яковлев, то ли не узнав его, то ли сделав вид, что не узнал, заговорил быстро, отрывисто:

– Фамилия, имя? Что произошло? Что делал на мосту? Отвечай толком.

Колька и попытался, но, поскольку зуб на зуб не попадал, получалось невнятно: