Суханов встал с места и голосом повелительным заговорил:
– Так вот что, мужички-земляки, вам скажу: перво-наперво, господин Епанчин, наш чиновный человек-экзекутор, произведет всем вам перекличку. Супротив каждой фамилии поставит знак присутствия каждого из вас и отберет от всех паспорта на все время исполнения договора. Он будет называть поименно и пофамильно, а вы откликайтесь и сюда к нему кладите паспорта. Начинайте, Епанчин, действуйте!..
Экзекутор достал из сумки список, разграфленный на тридцать апрельских дней, очки – на нос, карандаш – в руки и начал перекличку:
– Алексашка Петухов Черепанин!
– Здеся, куды пашпорт класть?
– Мишка Сизов!..
– Туточки как есть…
– Паспорта все кладите в одну кучу на сохранение и как ручательство… Следующий Володька Брязгин Крошечный… Подходи… У Суханова всем крошечным и великанам работки хватит. Казанская богоматерь достроена, скоро за Исаакия примемся.
– А у меня нету пашпорта, я не в годах, я пришел с тятькой.
– Не знаю, не знаю… Как вот господин подрядчик распорядится, – замешкался экзекутор.
– Отец здесь? – спросил Суханов.
– Здесь, – ответил мужик крайне малого роста, конопатый. – Христом богом прошу взять малого в работу. На подноску чего, на разные побегушки или в кузнице меха раздувать, да и топоришко из рук не вывалится.
– Сделай отметинку, – кивнул Самсон экзекутору, – пусть к труду привыкает. За треть цены сойдет…
Когда все четыреста человек были отмечены в списке и паспорта отобраны и сложены экзекутором в сумку, Самсон Суханов, посовещавшись с членом Управы благочиния, начал было соображать о пунктах договора, чтобы диктовать их стряпчему в запись, а рабочему люду на полное согласие и подписание.
В это время в барак вошел архитектор Воронихин, снял шляпу и, к присутствующим обратясь, поздоровался:
– Здравствуйте, добрые люди! Мир да лад вашей беседе…
– Встать! Шапки долой! – словно скомандовал Суханов. – К нам пожаловал сам архитектор профессор-академик господин Воронихин. Добро пожаловать, Андрей Никифорович, садитесь с нами, послушайте. Подряд по всей законной форме проводим…
– Сидите, мужички, сидите. А ты, Самсон, продолжай свое дело, да земляков-то не обижай, не будь прижимистым.
– Я по-божески, Андрей Никифорович, на законных комиссионных орудую. Больше других подрядчиков себе не беру, – сказал Суханов и почувствовал стыдливость перед архитектором, и стало ему неудобно оглашать заранее продуманные пункты договора. «Вот не в добрый час пришел, – подумал Суханов. – При нем, действительно, в договоре лишнего не укажешь, не постесняется при мужиках меня одернуть».
Пользуясь минутной заминкой, Воронихин спросил мужиков, где бы они желали работать – на каменоломнях или на строительстве. Поднялся старый, но еще с виду крепкий, здоровый закоперщик и ответил ему за всех:
– Мы, барин, промежду собой думали Казанскую богоматерь доделывать. Прослышаны, что с южной стороны тоже рвы копать, фундаменты класть и колонны ставить…
– Эх, мужички, старатели, боюсь, что до этой работы многонько времени еще пройдет. Денег пока нет на такое дело. Но о работе не вам беспокоиться: в столице есть где силу и уменье приложить. Вот Самсон Ксенофонтович – он всех вас расставит. Сам господь-бог велел тут вам потрудиться. Сотворил бог здесь болото. Да спустя пору и призадумался: недоделка получилась!.. И подал он мысль в умную голову беспокойного государя Петра Великого: строить город надо. Да такой, чтобы всему миру на славу… По библии и ветхому завету, сами знаете, бог одну только неделю трудился над мирозданием. А теперь у нас людей полный достаток, и сотню лет и больше мы и потомки наши будут строить и строить. В былые, старопрежние времена, к примеру скажем, Греция, Италия, Египет цветущи и богаты были по причине нахождения их в благоприятных природных условиях; в наше время и после нас богатой будет та держава, где народ упорен, трудолюбив, умен и духом крепок. Усилия человеческие и разум преодолеют все трудности и достигнут желаемого… Прошу извинить меня, что отвлек вас малость от деловых разговоров. Продолжай, Самсон Ксенофонтович, я поприсутствую… – сказав это, Андрей Никифорович отодвинулся немного в сторону от Суханова и экзекутора, дал понять им, что подряд рабочей силы – это их дело, а он касательства к тому не имеет и помехой быть не может.
– Ну, так вот, мужички, начнем… – запинаясь на каждом слове, неторопко продолжал Суханов. – Первая статья нашего договора должна гласить о том, что вы государевы, не помещичьи крестьяне, архангелогородцы и вологодцы, паче того земляки мои красноборские, по вступлении на работы обязаны оные производить по моему, Суханова, приказанию и моих приказчиков, поставленных ради смотрения за вами. Во всем слушаться безоговорочно, работать безленостно… Так? Приемлемо? Отвечайте только десятники да закоперщики, дабы лишнего шума и крика не было…
– Приемлемо, – отвечал опять один за всех тот закоперщик. – Испокон этого уставу держимся.
– Верно говоришь! Пиши, Епанчин, этот пункт, – приказал Суханов; заскрипело перо экзекутора. Самсон передохнул и, ободренный добрым началом, при общем молчании произнес: – На работу выходить всем по самый Покров день до первого октября в четыре часа утра, завтрак – в восемь, обед – в двенадцать, шабашить в девять часов вечера… Согласные? Пиши, Епанчин!.. По воскресениям и двунадесятым праздникам на работу не ходить, а если понадобится, то обязуемся и в праздники за особую плату, как в обыкновенный день…
– Можно и в праздники, – отвечал опять закоперщик, – раз подрядчик берет грех на свою душу, мы не против лишнюю копейку добыть…
– С приходом на работу, куда бы ни было, фатеру-барак общий, дрова к отоплению, инструмент – все готовое за счет строительства…
– Подходяще, согласны. Всегда так. Только чтоб жилье было непродувное, со стеклами да крыши не промокали…
– Добро, будет так. Пиши, Епанчин… Следующий пункт: кто станет болен, тому не платить. Пусть сами берегут здоровье и не потворствуют болезням. Кто не выйдет на работу по пьянке либо по личному интересу, с тех вычет вдвое против платы. Если с кем смерть приключится, а он мне, Суханову, должен, то за долг усопшего обработать сообща.
– Ну уж, Самсон Ксенофонтович, туту тебя креста на шее нет. С мертвых взятки гладки! – Не поднимаясь с места, возразил один из нанимаемых, кузнец, мастер ковать стержни и гвозди, по годам постарше Самсона Суханова, родом из тех же красноборских мест. – Позволь, позволь, тут нам, Самсон, слово молвить. Мы согласные пьянству потачки не давать, а что касаемо случаев смерти – особая статья. Человек, значит, уходит в жизнь вечную и со здешним миром счеты покончены. Его из списка долой – и конец делу. Но ежели ты ему должен остался, то деньги отослать семье, отколь он, покойный, сюда прибыл. Вот так будет справедливо, душевно.
Хотел Суханов сказать что-то противное этому, но кузнец не дал ему и рта раскрыть, стал припоминать стародавнее, затрагивающее затвердевшую душу подрядчика:
– Ты припомни-ка, Самсон, сам-то кем был? Из кого ты произошел в люди?!. Я ведь тебя годков на десяток постарше. Помню тебя и нищим под окнами, и подпаском в поскотине… Ты теперь гильдии купец, поди-ка и забыл, как за пастьбу получал по пятаку за лето с коровы да по два пирога и по три яйца… Не богато жилось… Знаем, и за то тебя уважаем, что из простых вышел. Так ты хоть с мертвых-то не дери; совесть имей, себя не порочь в глазах наших…
Прислушался Самсон к словам кузнеца, задумался. В памяти мелькнули воспоминания неотрадного детства, а кузнец, словно бы помогая ему припомнить, говорил:
– А я помню: у тех хозяев, что сытно тебя кормили, ты, бывало, ихним коровам на рота из цветов венки плел… Идет такая скотинушка во двор, на рогах венок разноцветный, что те корона у царицы… Умел за добро добром платить с малых лет, не разучись и сейчас…
Воронихин, слушая кузнеца и поглядывая на Самсона, сдержанно смеялся. Не по себе стало подрядчику, устыдился, махнув рукой, сказал экзекутору:
