Пусть крабы доедят остальное.
Жизнь никогда не останавливалась для меня…
Не здесь, в холоде…
Во тьме…
Когда прилив низкий и поверхность ближе…
Я вижу, как небо колышется надо мной…
Я вижу тебя там
мама
Прямо по ту сторону поверхности…
Ты стоишь на причале…
Смотришь на реку…
Посмотри вниз…
Я здесь…
Прямо под твоими ногами…
Тебе нужно только посмотреть вниз и
увидеть меня
Мои глаза резко открываются.
Небо тускло-серое. Солнце вот-вот покажется над горизонтом. Рассвет уже пробивается сквозь деревья на берегу.
Как долго я спала? Не больше чем…
— Доброе утро.
Генри сидит напротив. В утреннем свете он выглядит почти пепельным. Половина его лица висит клочьями, лоскуты губ болтаются на челюсти. Его рубашка пропитана кровью больше, чем тело, судя по всему, но в нём есть какое-то спокойствие, пока он держит Скайлера на руках. Если честно, он похож на кусок сырой курицы. На что-то, чем можно приманить крабов.
— Мы не хотели тебя будить.
Скайлер уже бодрствует. Конечно. Этот мальчик никогда не спит. Он прижимается к груди Генри. Внутри всё сжимается — мне хочется броситься через шалаш и схватить Скайлера, но видно, что ему хорошо в объятиях отца. Он просто хочет, чтобы его держали. Генри мягко покачивается, мурлыча сквозь разорванные губы.
— Скайлер, дорогой… — Я хочу сказать, что он может прийти ко мне, если захочет. Я обещала, что он будет в безопасности. Что защищу его. Но ему не нужно защищаться от Генри. Он хочет, чтобы мы оба были рядом.
— Как ты нас нашёл?
— Скайлер сказал мне, — отвечает Генри. Не поспоришь. Он всегда шепчет в наших мыслях, его голос такой тихий, что похож на ветер. Скайлер привёл нас обоих к утиному шалашу. Он хотел, чтобы мы были здесь.
Вместе.
Генри отключается. Сначала я думаю, что он потерял слишком много крови, но понимаю, что он просто ушёл в очередное путешествие в своей голове.
— Раньше мы приходили сюда с Грейс. Влюбились прямо здесь. Зажигали бенгальские огни всё лето. Смотрели, как они танцуют над водой… Блуждающие огни.
Скайлер смотрит на меня и улыбается. Из его уха выползает краб-скрипач. Его сплющенное тело выскальзывает из ушного канала, будто это нора в песке. Мальчик даже не моргает, пока краб бежит по его мочке вниз по шее, присоединяясь к группе крабов, ползущих по его плечам. Их клешни поднимаются в воздух, пока они шныряют по коже Скайлера. Я слышу тихое щёлканье их челюстей.
Этот мальчик. Этот странный, прекрасный мальчик… Кто он? Теперь это уже неважно.
Мы его создатели.
Его родители.
Я медленно поднимаюсь с досок и морщусь, прислонившись к одной из стоек шалаша. Болит буквально каждая мышца.
— Хорошо спала? — спрашивает Генри. — Что-нибудь снилось?
— Немного.
— Мне тоже, — кашляет Генри. — Думаю, это сны Скайлера.
Странно думать, что мы все видели одни и те же видения, но не удивительно. Они же свели нас вместе, верно? Были ли наши видения всё это время снами Скайлера?
— Прости за… — Я поднимаю руку и показываю на своё лицо, имея в виду его лицо, водя пальцем по кругу.
— Вода под шалашом, полагаю. — Даже сейчас он пытается шутить. Я не могу сдержать лёгкую улыбку.
— Что вернуло тебя назад?
Он улыбается — кажется, улыбается — его зубы видны сквозь щёку.
— Ты.
На мгновение воцаряется тишина.
— Это правда он? — приходится спросить. — Это Скайлер?
— Я хочу верить, что он — лучшие части нас. Наверное, и худшие тоже. Вся эта боль… в нём. Я не знаю, что именно это делает с ним.
Не могу не задаться вопросом: Какие худшие части есть во мне? Что Скайлер взял от меня?
— Он может остаться? С нами?
— Он захочет, чтобы ты принадлежала только ему, Мэди… Он не станет делиться.
Я думаю о Кендре в том большом пастельном доме. О выражении ужаса на её лице, когда она увидела, кто такой Скайлер. Я никогда никого не любила так сильно, как эту девочку, но у неё есть Донни. У неё есть целая семья. Я никогда не была для неё той матерью, какой нужно.
Она не нуждается во мне так, как Скайлер.
Мы можем начать заново.
Семья.
Семьи текучи. Семьи состоят из множества других семей, разорванных и сшитых заново. Лоскутные одеяла из разных родственников. Почему это не может быть наша семья?
Хватка Генри ослабевает, когда он садится. Кашляет. Он поднимает Скайлера с колен.
— Давай-ка. Дай мне на тебя посмотреть.
Скайлер стоит перед отцом. Генри остаётся сидеть, они теперь лицом к лицу. Генри обхватывает руками плечи мальчика и разглядывает его. Восхищается им.
Затем обнимает своего сына.
Все шесть рук Скайлера обвивают отца. Они держатся друг за друга, и я не могу не задаться вопросом, отпустят ли они когда-нибудь.
Генри наконец высвобождается из объятий сына.
— Почему бы тебе не… пойти к маме?
Скайлер шаркает боком через шалаш ко мне. Он забирается ко мне на колени, уютно сворачивается клубочком у моей груди. Мальчик просто идеально подходит.
— Прости, что втянул тебя в это, Мэди… — Его слова заглушает приступ кашля. Слёзы катятся по лицу. — Скайлер не мог жить без Грейс. Теперь я это понимаю.
Он достаёт из кармана нож для устриц.
— Генри…
— Мой сын мёртв.
Я прижимаю Скайлера к груди, закрывая ему глаза, когда Генри поднимает нож.
— Генри, прошу…
И вот я вижу, как он вонзает его себе в шею.
— ГЕНРИ!
Он делает это снова, прокалывая яремную вену, выпуская фонтан крови в воздух, вытаскивает лезвие и вонзает снова. Три быстрых удара — плюх-плюх-плюх . Кажется, он собирается нанести четвёртый, но его тело сдаётся, позвоночник обмякает у стойки.
Его рука падает на доски, выпуская нож. Тупое лезвие выкатывается из пальцев, оставляя кровавый след. Фиолетовые струйки брызжут из шеи, капая на доски, как дождь. Они собираются в чёрную лужу, затем просачиваются сквозь щели.
— Не смотри. — Я прижимаю Скайлера как можно крепче, закрывая ему глаза. — Не смотри.
Я наблюдаю, как жизнь покидает тело Генри. Он в последний раз мокро выдыхает. Рука расслабляется, соскальзывая на колени. Затем он уходит.
Генри нет.
Я наклоняюсь вперёд, протягиваю к нему руку, как вдруг…
Тело Скайлера напрягается у меня в руках.
— …Скайлер?
Позвоночник мальчика деревенеет, конечности дёргаются.
— Скай…
Его голова внезапно дёргается по доскам, ударяясь о крышу.
— Нет, нет, нет…
Он начинает светиться, синим, электрическим, биолюминесцентным. Неоновым. Маленький блуждающий огонёк. Глупый огонь. Я чувствую лёгкое жжение, когда касаюсь его. Щупальца медузы. Кожа яркая, как луна. Я вдруг вспоминаю, как называется группа медуз… Рой . Осиное гнездо в его груди бешено шевелится, улей живёт своей жизнью, злой, будто я только что потрясла его.
Распадается. Мальчик распадается.
— Останься со мной, Скайлер, прошу…
Его глаза закатываются, остаются только белки.
Не белки. Прозрачные.
Левый глаз Скайлера медленно выходит из орбиты и падает на шалаш. Он ударяется о доски с мягким мокрым шлепком и катится на пару сантиметров.
Затем правый.
Он моргает, и оба глаза возвращаются, каждую орбиту заполняет новый.
Затем они снова выпадают.
Это вовсе не глаза, а гребневики, вылезающие наружу и скатывающиеся по его бледным щекам. Скайлер плачет медузами.
Его глаза наполняются в орбитах, и ещё одна желеобразная слеза выкатывается.
Затем ещё.
Ещё.
— Скайлер, прошу…
Из носа течёт кровь. Нет, не кровь. Ржавая жижа. Речная грязь, пропитанная солёной водой и мёртвой рыбой. Изо рта идёт пена, как у краба, выпускающего пузыри из лёгких.
Он умирает. Скайлер умирает у меня на руках.
— Не надо. — Я прижимаю руки к его груди, держу его. — Не покидай меня.
