Я смотрела на дедушку. Константин Васильевич почти не изменился. Единственное, это выражение его лица. Словно он прошёл долгих и трудный путь, устал и прилёг отдохнуть. Слёзы сами катились у меня из глаз. Осознание того, что я больше его не увижу, не увижу его ободряющую улыбку, что не почувствую его большую и сильную ладонь на своей голове, когда он гладил меня подбадривая в трудные для меня моменты, особенно во время нашего с Глебом разрыва. Я всегда чувствовала его незримое присутствие. Почему он выбрал именно меня для своего внука? Почему всегда поддерживал меня, даже тогда, когда вина была исключительно моей, я не знала. Но я была благодарна этому повидавшему жизнь, человеку. Как жаль, что у меня не было такого дедушки.

И ещё я поняла, почему Глеб часто ходит в часовню. Мне тоже там понравилось. Тишина, покой и лёгкая грусть. Позже я сама туда стала ходить, даже одна без мужа. Посидеть там и закрыв глаза увидеть красивых мужчин в гвардейских мундира, женщин в бальных платьях. Всё так, как говорил мне Глеб. Наверное, сама атмосфера располагала к таким фантазиям. И я даже слышала мужской и женский смех, мелодии скрипок и рояля. И мне казалось, что со мной они разговаривают. Вот меня приглашают на танец. Мазурка. Весёлый и живой. И я кружусь в вихре танца. Или вальс, под звуки бессмертного творения Штрауса «Сказки Венского леса». Мою талия обвивает рука молодого мужчины, в форме офицера русской армии 19 века. Я вглядываюсь в его лицо. Он улыбается. Это Глеб. Я счастливо улыбаюсь ему в ответ. Смеюсь и он смеётся со мной… Открываю глаза, а в ушах всё ещё слышна музыка и наши голоса. Это что-то необъяснимое. А может это и было, в другой жизни? Там в далёком уже 19 веке. Я уже была его женой, только звали нас по-другому?

Глядя на Белозёрских, не только на своего мужа, свекровь, Ксюшу или Владимира, но и на других, стала отчётливо понимать, что Глеб не даром назвал их стаей волков. Да, они были настоящие волки в человеческом обличии. Ещё на похоронах дедушки я заметила это. На их лицах был траур. Но одни искренне переживали уход Константина Васильевича, а вот другие, они носили маски, но глаза всё выдавали. Эти словно примеривались, как волки к броску, чтобы вцепиться в глотку. Наблюдала за мужем. Он это тоже видел и хорошо понимал. Как и моя свекровь. Дарья Дмитриевна не была урождённой Белозёрской. Она, как и я когда-то пришла в эту семью и стала её частью. Но, наверное, сама жизнь с Белозёрскими накладывает свой отпечаток. И мать Глеба сама стала волчицей и теперь тоже смотрела на возможных противников своего сына. Как смотрит мать-волчица, готовая вцепиться в глотку любому, кто способен нести угрозу её детям. Я поняла, что и мне нужно стать такой же. Может именно это ждал мой супруг. Ведь глупой овечке не выжить в волчьей стае. Глеб словно подобрался для боя. Я чувствовала напряжение в нём. Хотя с виду всё было спокойно. Они все Белозёрские словно исполняли некий ритуал. Это же чувствовали и партнёры семьи, те кто имел близкие контакты с Белозёрскими. Все словно замерли, отстранились, чтобы в конце принять сторону победителя. Особенно мне не понравился двоюродный дядя моего мужа Петр Николаевич. Он являлся родным племянником Константина Васильевича. Был сыном его сестры. Он тоже носил фамилию Белозёрских. Правда фамилия была двойная — Белозёрский-Кречетов. Женщины из этой семьи, когда выходили замуж не брали до конца фамилию мужа, а только присоединяли её к своей девичьей фамилии. И этот Пётр, как я поняла тоже претендовал на место главы клана. Хотя по умолчанию, это место доставалось только мужчинам, носившим фамилию без приставки. Но это по умолчанию. Юридически, любой из представителей семьи мог претендовать на место президента холдинга.

После того, как дедушка упокоился в семейной усыпальнице графов Белозёрских, я стала невольной свидетельницей разговора своего мужа с его двоюродным дядей.

— Ну что, племянник, как будем решать вопрос о холдинге? — Спросил Пётр Николаевич.

— Ни как. — Глеб смотрел спокойно в глаза Белозёрского-Кречетова. — Будем выполнять посмертную волю главы семьи. Или ты, дядя, хочешь нарушить традицию?

— Традиции хороши тогда, когда они отвечают интересам семьи.

— Вот именно, дядя, интересам семьи, а не отдельным её представителям.

— Что ты хочешь сказать?

— Давай не будем, Пётр Николаевич, устраивать пантомиму. Ты очень хочешь получить кресло президента. Так?

— Хочу. Я этого никогда не скрывал. И я готов к этому. А вот ты, Глеб, готов? Подумай. Ты слишком молод. Справишься ли? Я сомневаюсь.

— А ты не сомневайся. Дед был очень хорошим учителем. И что значит молод? Мне тридцать. Самый, так сказать, дееспособный возраст.

— Правильно, дееспособный. Пользуйся своей молодостью. Живи полной жизнью. В финансах ты стеснён не будешь. Зато больше своей красавице жене будешь уделять внимания.

— А я и пользуюсь. И жене внимание уделяю. Или ты, дядя, что-то имеешь против Авроры?

— Ничего не имею против. Просто за такой красоткой нужно больше внимания, а то мало ли что.

— Ты уж договаривай, дядя.

— Мне нечего договаривать. Я вообще рад за вас обоих. Очень надеюсь, что вы проживёте долгую и счастливую жизнь. Детей нарожаете.

— Нарожаем, не беспокойся.

— Дай бог, племянник, дай бог.

Я когда слушала их, у меня от слов Петра Николаевича мороз по коже пошёл. И вдруг мне почему-то вспомнилось, что родной дядя Глеба погиб ещё совсем молодым, разбился на мотоцикле. А отец Глеба погиб чуть больше десяти лет назад. И погиб при странных обстоятельствах. Я это знала со слов мужа. Но тогда выяснить было ли это убийство или несчастный случай не смогли. Поэтому всё списали на случайность. А если это была не случайность? Если отца Глеба именно убили? И что, если Глеба тоже попытаются так же убить? Да, один раз моего мужа уже пытались убить, но тогда сразу узнали, кто за этим стоит и эти люди заплатили, очень жёстко. Дедушка с этим не церемонился. А вот с моим свёкром… Может не нашли потому, что это был кто-то из близких, из семьи? Одно дело внешний враг. Ты его знаешь. Но другое дело, когда твоим врагом становится кто-то из близких, тот, на кого и подумать не можешь? И что это за намёки дяди Глеба на меня и на нашу счастливую жизнь? Что он хотел этим сказать?

— Через неделю соберём совет директоров. — В это время продолжал Пётр Николаевич. — Там и будем решать, кто станет главой холдинга.

— А разве совет директоров решает такие вопросы?

— Конечно.

— Ошибаешься. Совет директоров решает такой вопрос, когда претендент не определён или когда глава холдинга становится не дееспособным, а наследник ещё слишком мал.

— Я думаю, что у нас нечто подобное. В конце концов, ты не можешь запретить собраться семье.

— Конечно не могу. Хорошо. Я соберу совет директоров.

Я видела, как глаза Петра Николаевича сверкнули злостью. Я ещё тогда не поняла, что сказал Глеб и почему на это так отреагировал его дядя. Позже я узнала, что тот, кто собирает совет директоров, в результате смерти главы, тот и является первым и главным претендентом на должность президента.

— А почему ты?

— А кто? Не ты же. Я это сделаю, как прямой наследник деда. Это будет правильно.

— Посмотрим. — Белозёрский-Кречетов отошёл от моего мужа.

Поздно вечером, когда мы с мужем остались одни в нашем крыле усадьбы, Глеб сел в кресло и устало закрыл глаза. Я подошла к нему и встала на колени рядом с ним. Положила голову ему на колени, обняв его.

— Ты устал?

— Есть немного. Больше морально, чем физически.

— Давай я тебе массаж сделаю?

— Давай.

Мы разделись с ним. Муж лёг на постель на живот. Я залезла на него и стала мять ему плечи, спину. Наклонялась и целовала его. Гладила ладошками, разгоняя кровь и вновь целовала. Потом стала тереться о его тело своим. Чувствовала, что напряжение у Глеба проходит, тело расслабляется.

— Я сейчас развернусь. — Сказал он. Я поднялась на коленях, и муж перевернулся на спину. Потом притянул меня к себе.