Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Это не моего ума дело – сколько у нас институтов и лабораторий. Если они есть, я рад, что нашлось финансирование для их деятельности, потому что американцы свои институты финансировать не прекращали. Я все равно не понимаю, что тебя так беспокоит.

Сохно вздыхает огорченно и столь же неопределенно. Он не может найти слов, чтобы выразить свои сомнения. И потому вынужден прибегнуть к аналогии.

– Помнишь, как к нам в группу Кордебалет пришел?

– Помню. Как вчера было – помню.

– Он в рот к нам заглядывал. Мы для него были богами. Но у него уже была классная подготовка. И по специальности, и по «физике». А эти приехали – словно ждут, что мы к ним в рот заглядывать будем. Очень в себе уверены...

– Но это же хорошо! – не понимает Согрин беспокойства подполковника.

– Наверное, – вяло соглашается Сохно. – Только все равно мне ситуация не нравится. У меня такое впечатление, будто я та самая японская рыба, что предсказывает землетрясение[11]. Мне сейчас так же метаться хочется... Не понимаю я, в чем дело, но чувствую что-то нехорошее. Словно нас в ловушку заманивают.

Согрин кладет на стол обе ладони, накрывая карты. Будто бы показывает, что разговор они ведут беспочвенный и лучше его прекратить.

– Ладно. Я пока с картами работаю, а ты с Кордебалетом проверь новичков на боевую подготовку. Сильно не бейте. Кстати, Пулат тебе не ответил?

– Пока нет. Я сказал, что через три дня нас уже не будет в пределах досягаемости связи.

– Может, ищут. Мне про Имамова обещал узнать Мочилов.

Сохно собирается выходить, но дверь открывается, и входит Кордебалет:

– Я дал ребятам пару часов на то, чтобы привести себя в порядок после дороги. Потом начнем занятия...

– Как они тебе? – интересуется полковник.

– Нормальные парни. Правда, не по годам серьезные, умудренные какие-то. Но в общем, ничего. Сработаемся.

– Иное мнение! – бросив взгляд в сторону Сохно, говорит Согрин. – Чувствую, у меня будет третье.

И пододвигает ближе к себе карты, с которыми работает, показывая, что оставляет вопрос о пополнении группы открытым.

2

Эмир Дукваха Басаров опускает бинокль.

– Вот так-так. Могу всех обрадовать. За нами не кто-то идет, а сам чеченский ОМОН... – Он не улыбается, а скалится, хотя самому ему этот оскал кажется, наверное, улыбкой. У Дуквахи челюсти так устроены, что верхний ряд зубов несколько скошен вперед. И при любой попытке улыбки это пугает людей. Должно быть, именно потому Дукваха любит улыбаться, что увереннее себя чувствует, когда его боятся. – Раундайк! Слышал?

Раундайк, несмотря на свой высокий рост и мощное телосложение, передвигается легко и быстро, словно журналист когда-то проходил квалифицированное обучение воинскому искусству. От камня к камню, пригнувшись, присев, прыжками... Можно даже сказать, что передвигается он профессионально. И через несколько секунд оказывается недалеко от Дуквахи.

Дукваха не говорит громко, хотя отряд ОМОНА, что вышел на тропу ниже по ущелью, еще так далеко, что не в состоянии услышать даже крик. И Раундайк не спрашивает, а задает вопрос простым поднятием тяжелого подбородка.

– Чеченский ОМОН, говорю, за нами увязался.

– С ними можно договориться? – Раундайк так и не научился разговаривать по-чеченски, но он почти сносно владеет русским языком.

– Нет, – скалится Басаров. – С такими не договариваются. Их надо просто уничтожать, как клопов. Давить. Чтобы кровавое пятно в память другим предателям оставалось... Они все когда-то боевиками были. Потом перекупились. Можно врага простить и отпустить под хорошее настроение. Это нормально. Это признак твоей силы. А предателям пощады нет. Предатель – он на всю жизнь останется предателем... Будешь стрелять?

Раундайк понимает, зачем его подозвал эмир. В джамаате есть два штатных снайпера. Один из них ранен в голову, и повязка мешает ему прицеливаться. Раундайк взял его винтовку. И пару дней назад уже показал, что стреляет лучше всех в джамаате.

Второй снайпер лежит по другую сторону от эмира, рядом с пулеметчиком. Пристроился на удобном камне. Рассматривает омоновцев, идущих двумя цепочками по противоположным склонам ущелья, в оптический прицел СВД. Раундайк молча занимает позицию неподалеку. Выбирает для себя подходящий камень, для чего сгоняет с места минометчика джамаата, рассматривающего в бинокль противника.

– Ты тоже готовься, – приказывает Дукваха и минометчику.

Тот сразу дает рукой знак своему помощнику.

– Стрелять по моей команде. Начинайте с задних... Как только миномет будет готов...

Подготовка миномета не занимает много времени. Главное, жестко установить опорную плиту, чтобы при выстреле и обязательной отдаче не сбивался прицел. Установишь плиту плохо, миномет может так развернуть, что и самого минометчика тяжелым стволом шарахнет, и мина полетит в противоположную сторону. Подготовка занимает семь минут, как по часам наблюдает Раундайк. Профессионально работают. Но этих семи минут хватает ОМОНу, чтобы войти в небольшой перелесок, поперечной лентой пересекающий долину и нижнюю часть обоих склонов. Теперь надо ждать, когда они снова выйдут на открытое место и от перелеска удалятся.

Ждут... Раундайк чувствует, как начинает в ускоренном темпе колотиться сердце. Это простое волнение. Что ни говори, а он не приспособлен для таких вот действий. Никто его этому не учил. Стрелять из снайперской винтовки – это пожалуйста. Это он хорошо умеет. Это индивидуальная подготовка. В любой сфере индивидуальной подготовки он любому в джамаате даст фору. А боевые действия в составе отряда – это совсем другое. И потому он чувствует некоторую неуверенность.

А омоновцы из перелеска все не показываются, словно заснули там. Время уже вышло. А они все не идут. И в бинокль сквозь густые еловые ветви невозможно рассмотреть, что там, внизу, делается. От этого начинают играть нервы, и Раундайк чувствует, что пальцы, сжимающие цевье винтовки, слегка подрагивают.

– Они могли нас заметить? – спрашивает Раундайк.

– Нет. Бинокли у них есть, но они рассматривали противоположный склон. Там старая скотоперегонная тропа. А чуть выше есть кошара и выпасные тропы...

– Что такое кошара? – спрашивает Раундайк.

– Весной снизу скот гонят на пастбища. Гонят по тропам. По дороге устраивают стоянки-кошары. Там отдыхают. Там есть выпасные тропы. Они никуда не ведут. Недалеко от кошары, и назад. На кошаре есть хижина. Омоновцы думают, мы пошли туда... – Дукваха поясняет охотно. Он надеется стать героем какого-то западного журнала и потому сам пригласил Раундайка в свой джамаат, когда Руслан хотел отправить голландца в Грузию. Руслану не хочется, чтобы о нем писали. Он даже фотографироваться не пожелал. Но это его беда, считает Басаров. Сам Дукваха мечтает подкопить денег и устроиться где-то на Западе. Фотография в журнале очень может пригодиться ему...

– Почему же они не идут? – спрашивает Раундайк, не отрывая глаз от оптики.

– Они привал устроили. Отдыхают. Курят. Полчаса отдыхать будут... ОМОН всегда отдыхает по полчаса после двух часов марша. Это «летучие мыши» отдыхают по пятнадцать минут после четырех часов. А иногда вообще не отдыхают. Я сам время отслеживал... Можно пока расслабиться. Отдыхай...

Он сам переворачивается и откидывается на спину. В небо смотрит.

* * *

Слегка примораживает, несмотря на яркое солнце. Высокогорье. От этого никуда не денешься. Приходится пальцы в рукава бушлата засовывать и с силой шевелить ими, заставляя кровь бегать интенсивнее. Иначе в нужный момент пальцы могут подвести, и вместо плавного нажатия на спусковой крючок заставят сделать неаккуратный рывок, который уведет пулю в сторону. Да что пальцы... И нос слегка подмерзает. Хоть и не перед кем в горах красоваться, а тоже не слишком приятно ходить с красным и облупленным носом. Приходится и нос рукавом потирать. Тоже до покраснения, до боли.

вернуться

11

В Японии держат в аквариумах некоторые породы декоративных рыб, способных предсказывать землетрясения. Медлительные и ленивые в обыденности, за сутки до события рыбы начинают метаться по аквариуму.

11
{"b":"94587","o":1}