Тибетец попытался робко навести справки у некоторых из этих лавочников о местонахождении какого-нибудь богатого купца. Большинство из них посмеялись над его просьбой, другие указали ему на большие магазины, ломившиеся от съестных припасов и тканей, но раздосадованный Мунпа догадывался, что дела с драгоценностями, ведутся совсем не в таких местах…
Кроме того, у тибетца появились некоторые опасения. Разве многие из тех, к кому он обращался, не смотрели на него с подозрением?.. Его вопросам могли приписать неблаговидные мотивы. Зачем ему понадобился «богатый купец»? Бедный трапа, которого выдавала его внешность, никоим образом не был похож на человека, способного заключать важные сделки…
Прошло около месяца с тех пор, как ученик отшельника ушел из скита Гьялва Одзэра. Заходил ли туда кто-нибудь после него? Вряд ли кого-то могло удивить отсутствие гомчена, зачастую проводившего в затворничестве долгое время. Но почему же не было видно ученика Одзэра, обязанного его обслуживать, приносить еду, оберегать от незваных гостей?.. А что, если кто-либо из учеников или благодетелей отшельника, обеспокоенный этим странным положением вещей, осмелился открыть дверь скита и обнаружил то, что там находилось? Разве отсутствие Мунпа после того, как многие видели, что он возвращался к Учителю с мешком еды, не стало бы доказательством его вины? Те, кто давал ему деньги для передачи Одзэру, непременно начали бы судачить. Куда подевались эти деньги, где большая часть отборных продуктов, собранных у дрокпа? Он все это присвоил. Разумеется, из лучших побуждений, чтобы исполнить свой долг: Мунпа не в чем было себя упрекнуть, но другие стали бы смотреть на это иначе. Молодой человек рассчитывал застать Лобзанга в его родном стойбище, предъявить ему обвинение и доказать его вину. Это должно было занять всего несколько дней, но Мунпа не нашел Лобзанга и лишь потерял время. Его отъезд в Сипин мог послужить поводом для подозрений, а правосудие дрокпа не утруждает себя тщательным разбирательством: пастухи вершат расправу без суда и следствия.
Следовательно, нечего было и думать о том, чтобы вернуться в Цо Ньонпо, не схватив Лобзанга, прикарманившего реликвию, или не убедившись, что он ее продал… Неужто волшебная бирюза могла позволить себя продать?.. Пастух, чья голова была забита волшебными сказками, в этом сомневался… И все же, разве драгоценный камень из сокровищницы нагов, принесенный одним из них в наш мир, не позволил свершиться убийству своего законного владельца, святейшего, могущественнейшего Гьялва Одзэра, сведущего во всех оккультных искусствах? Эти противоречия представляли собой слишком сложную задачу для простодушного Мунпа. Оп предпочитал решить ее путем добавления еще одного чуда в длинных перечень чудес, хранившихся в его памяти: Гьялва Одзэр не умер, он притворялся умершим в силу известных ему одному причин. Стоит вернуть ему бирюзу, и он должен воскреснуть, как никогда здоровый и сильный, обогащенный бесценным знанием, приобретенным его духом[35] за время пребывания среди богов, пока его тело безжизненно покоилось на сиденье для медитации.
Затем Мунпа стал рассуждать более здраво; оп вспомнил, что принадлежит к духовенству и, значит, ему лучше обратиться за помощью к собратьям по вере. Многие трапа занимаются торговлей, некоторые из них богаты и располагают обширными коммерческими связями. Разумеется, ему не следовало говорить им всю правду о бирюзе и ее похитителе, а главное, рассказывать об убийстве гомчена, но он мог сочинить какую-нибудь небылицу и, если правильно взяться за дело, добиться своего. Мунпа не сомневался в собственной хитрости, относительно чего изрядно заблуждался.
Близость прославленного монастыря Гумбум, расположенного не далее как в сорока километрах от Сипина, облегчала замысел Мунпа. Итак, он направился в Гумбум.
Помогла ли тибетцу его пресловутая ловкость, в которую он верил, либо ему просто сопутствовала удача? Так или иначе сразу же после его прихода в монастырь некий зажиточный трапа, владевший небольшим домом в монастыре[36], предложил ему приют.
Мунпа представился хозяину как паломник, желающий поклониться месту рождения Цзонхавы н чудесному дереву с образами на листьях[37]. В то же время, по его словам, он разыскивал одного непорядочного тибетца, которому некая вдова поручила продать ожерелье из янтаря зи[38] и приобрести на вырученные деньги несколько танок и коллекцию духовных книг; она собиралась поместить их в своем лхаканге[39]. Однако этот мошенник куда-то пропал, вдова не получила ни тапок, ни книг; что касается ожерелья из янтаря и зи, она не знала, что с ним стало, и подозревала самое худшее.
История, рассказанная Мунпа, казалась вполне достоверной — подобные случаи не редкость в тибетской стороне, а сам рассказчик, посланный на поиски ожерелья и его похитителя, выглядел отзывчивым человеком; по крайней мере он не вызывал никаких подозрений. В глубине души тибетец радовался, что догадался заменить в своем вымысле бирюзу на ожерелье из янтаря и зи. В самом деле, расспрашивая открыто о дорогом колье, он мог подобраться к богатым купцам. Те из них, кто скупает бусины янтаря и зи, наверняка также интересуются бирюзой. И вот славный Мунпа успокоился и, завидев перед собой перспективу, поселился у доброго монаха в сарае, где тот держал тюки с шерстью, мешки с мукой, цампу и многие другие товары.
Путнику предоставили кров, и это уже немало, но недостаточно: надо еще чем-то питаться. Согласно обычаю, чтобы произвести хорошее впечатление и не выглядеть бедняком, Мунпа предложил хозяину часть масла, привезенного из Цо Ньонпо. Тибетец, однако, должен был беречь остатки провизии и, в особенности, свой скудный капитал, чтобы продолжить поиски Лобзанга.
Удача продолжала улыбаться пастуху: еще один трапа-коммерсант получил нескольких прекрасных лошадей, и у него не оказалось слуг, чтобы за ними ухаживать, водить на водопой и прогулки; этот человек решил, что дрокпа вполне подходит для этой работы, и предложил Мунпа кормить его в обмен на услуги. Это занятие пришлось тибетцу по душе. Гуляя с животными, он мог встречаться с людьми и, без сомнения, собирать полезные сведения. Уже па следующий день Мунпа чистил лошадей в конюшне трапа-барышника.
Мало-помалу он привыкал к монастырской жизни. Монастырь, к которому он принадлежал, состоял всего из нескольких лачуг, сосредоточенных вокруг простого строения, служившего одновременно храмом и залом для собраний. Однако ежедневная рутина роднила его куда более скромную обитель с прославленным монастырем Гумбум, насчитывавшим более трех тысяч монахов. Мунпа был вправе обратиться с просьбой принять его в братию Гумбума: подобно здешним монахам, он принадлежал к секте гэлуг-па. Это разрешение позволило бы ему находиться в зале для собраний и подучать свою долю во время устраиваемых там чаепитий. Будучи посторонним для общины, он должен был ждать на крыльце и протягивать там свою чашу после того, как монахи, закончившие раздачу внутри здания, выходили, чтобы отнести обратно на кухню чаны, на дне которых к тому времени плескались лишь остатки чая без масла.
Мунпа без труда довольствовался малым; он приносил с собой мешочек цампы, лепил из муки шарики и обмакивал их в этом жидком чае. Трапа-барышник, у которого он ухаживал за лошадьми, сытно кормил его дважды в день. Тибетец был вполне доволен жизнью и, по-прежнему не отказываясь от намерения продолжать преследовать Лобзанга и отыскать бирюзу, в то же время оставлял за собой право покинуть Гумбум по своему желанию. Хотел ли он этого?.. Быть может, дрокпа чистосердечно путал голос своей плоти с зовом долга?..
