— Как везде, — равнодушно ответил Зекунов. — Хороший мужик живет богато, плохой — водяные щи хлебает. — Он замолчал, давая понять, что в обстоятельный разговор вступать не намерен.

Хозяин проворчал что-то про себя и спросил:

— А большевики как?

— Что как? — поддразнил его Зекунов. — Как они живут? Хорошо живут, им-то что?..

— Все равно смерть им, голодранцам паршивым! — взбесился хозяин. — Мы, новопоселенцы, не зря тут землю получили. Ты так им и скажи на той стороне. Не эти дураки капралы границу стерегут, мы ее стережем, и через нас красная зараза не пройдет!

Он кричал что-то еще, а Зекунов в это время вспомнил, что говорил ему об этих новопоселенцах Федоров: бешеные от злобы и от страха польские кулаки. «Все точно так и есть», — думал он.

Спать его положили в расположенной за хозяйской спальней маленькой комнатушке без окна — здесь кисло пахло овчиной, зато было тепло и постель была мягкая. Зекунов только успел об этом подумать и тотчас уснул.

Утром приехал на бричке вчерашний пограничник, он отвез Зекунова на железнодорожную станцию, купил ему билет до Вильно и посадил в поезд. Вагон был совершенно пустой, так что Зекунову ничего не оставалось другого, как смотреть в окно на пролетавшую мимо польскую землю. И подумывать с глухой тревогой о том, что ждет его дальше…

В Вильно он был не впервые и экспозитуру капитана Секунды нашел сразу.

Его ввели в комнату, где стояли два обшарпанных стола. За одним из них сидел тучный лысеющий офицер непонятного возраста. По нашивкам Зекунов разобрал, что это поручик.

— Фамилия, имя? — начал допрос поляк. Когда Зекунов ответил на все анкетные вопросы, поручик отодвинул в сторону протокол допроса и вкрадчиво спросил: — Расскажите, пожалуйста, с какой целью вы прибыли в Польшу?

— Моя должность курьерская: доставил кому надо что надо — и домой, — ответил Зекунов.

— Мне сказали, что вы знаете капитана Секунду.

— Так точно, знаем и имеем к нему дело.

— Что за дело?

— Могу сказать только ему лично.

— У вас есть к нему письмо?

— Есть и письмо.

— Давайте, — чуть повысил голос поручик.

— Только ему самому лично.

Зекунова отвели в другое служебное помещение, и там он сразу же попал в руки капитана Секунды. Это был крупный красивый мужчина: черные брови вразлет над светло-синими глазами, тонкий нос с фарфорово-прозрачными крыльями ноздрей, четко очерченный рот. Его узкое лицо обладало удивительным свойством беспрестанно менять выражение, и иногда казалось, что у него темнеют не только глаза, но и все лицо.

Капитан Секунда только на мгновение остановил взгляд на Зекунове, и профессиональная память разведчика напомнила ему, что этот человек проходил через его руки, направляясь в Россию.

— Ваш псевдоним? — доброжелательно улыбаясь, спросил капитан Секунда.

— Браунинг, — охотно ответил Зекунов. — Помните, как вы искали для меня слово, чтобы в нем четвертая буква была та же, что в моей фамилии?

— Прекрасно помню, — улыбнулся Секунда. — Как и то, пан Браунинг, что от вас не послышалось ни одного выстрела. Не так ли?

— Мне там не повезло, пан Секунда. Я попал в тюрьму, — тихо сказал Зекунов.

— Что?!

— Да, пан Секунда, пришлось посидеть в тюрьме. Но вы не тревожьтесь, я сидел не за наши с вами дела.

— Извольте доложить подробно, что у вас произошло… — строго приказал Секунда и откинулся на спинку кресла, приготовясь слушать.

Зекунов рассказал свою незамысловатую историю о том, как он, прибыв в свое время в Москву, устроился, как было ему приказано, поближе к железной дороге и стал служащим военизированной охраны железнодорожных складов. Как он быстро пошел на повышение и стал уже заместителем начальника смены, когда вдруг на складе произошло воровство ценных грузов, и случилось это в ночь его дежурства. А позже выяснилось еще, что два его стрелка оказались подкупленными ворами. Суд дал ему полтора года тюрьмы, но он, правда, и года не отсидел…

Капитан Секунда знал, что агент, попавший в тюрьму той страны, куда он послан, уже не агент. Он начал задавать Зекунову вопросы, пытаясь обнаружить в его рассказе ложь. Сделать это ему было нелегко, для этого капитан слишком плохо знал жизнь и порядки в Советской России. Но если бы Зекунов хоть на минуту потерял уверенность в неуклонном следовании разработанной для него легенде, опытный разведчик Секунда сразу бы это заметил.

Зекунов играл свою роль уверенно и точно. Он уже понимал, что эта уверенность — его единственное спасительное оружие. Сейчас, видя, что капитан явно остыл со своими расспросами, Зекунов выждал паузу.

— Может, вы все-таки возьмете письмо от Леонида Даниловича Шешени?.. — сказал он, доставая письмо из потайного кармана в рукаве. — А то накинулись на меня, будто я главный и за все в ответе. А я курьер от Шешени, и с меня только и спроса…

Капитан Секунда быстро и профессионально аккуратно распечатал письмо и начал читать:

«Многоуважаемый господин капитан! Податель сего вполне верный человек, тем более что он вам хорошо известный, он расскажет вам в подробностях о том, как я попал в Москве на пустое место и с каким трудом и риском мне удалось избежать неприятностей…»

«…Слава богу, все это позади. Положение у меня теперь хорошее. Работу имею твердую, обрастаю полезными знакомствами, а главное, вышел на одну весьма перспективную дорогу, о которой вкратце (курьер есть курьер) расскажет вам податель сего. Вкратце еще и потому, что больше ему, может, и знать не стоит… Имеете от меня маленький подарочек, найденный мною на той же перспективной дороге. В общем, надо, очень надо налаживать связь, и срочно. Понимаете?

А пока остаюсь преисполненный уважения Леонид».

Секунда направил в расшифровку присланные Шешеней документы и снова принялся расспрашивать Зекунова про московскую жизнь. Он хотел выяснить, на что Зекунов способен и следует ли в дальнейшем использовать его как агента. После короткого диалога Секунда решил оставить Зекунова половинным агентом. Так он про себя называл агентов, половину содержания которых присваивал себе…

Приняв это решение, он стал расспрашивать Зекунова о Шешене — что это у него там за перспективная дорога, о которой тот пишет? Так, исподволь Секунда подобрался к самому для него главному, ибо он, что называется, нюхом почуял, что за шешеневской фразой о перспективной дороге кроется что-то важное.