Погибнуть за вождя… Сколько раз они говорили с Савинковым об этом. Почему-то обычно Савинков сам затевал такие разговоры. Однажды он сказал: «На вас, Серж, я полагаюсь больше, чем на себя, вы храбрее меня». Прощаясь перед этой проклятой поездкой в Москву, Савинков сказал ему: «У красных руки коротки добраться до таких боевиков, как вы…» Легко ему бросаться фразами, сидя в Париже. Но сам он разве не говорил Савинкову, что по его приказу готов с одним наганом идти на большевистский Кремль?..

Павловский резко встал с койки и замер, пораженный пришедшей ему в голову мыслью — в самом деле, зачем Савинков послал его в Москву? Говоря по-военному, он послал его разведать обстановку. Но Савинков сказал ему буквально так: «Я посылаю вас в Москву потому, что у меня нет ни малейшего основания не верить Зекунову, Шешене и представителю «ЛД» Андрею Павловичу Мухину». Значит, у него не было оснований не верить Зекунову, Шешене и Мухину. И все-таки он послал его. И конечно, только с одной целью — еще и еще раз перестраховать свою собственную драгоценную жизнь. Зачем ему прыгать босиком на битое стекло? Пусть первым прыгнет кто-то другой!..

Павловского вдруг захлестнула лютая злоба на Савинкова. Но спустя минуту он опомнился. В самом деле, разве мог Савинков знать, что ждало Павловского в Москве и разве послал бы он его, если бы знал? Но тогда, значит, он не верил ни Зекунову, ни Шешене, ни Мухину? А если так, то должен был сказать об этом прямо, и тогда он, Павловский, повел бы себя в Москве гораздо осторожнее…

Неужели Савинков и с ним двуличен? Как всегда, двуличен он с тем же Философовым или Деренталем, которых открыто называет своими верными друзьями, а наедине с Павловским зовет их нахлебниками. Но зачем, зачем ему быть двуличным перед человеком, которого он называл своей верной тенью и которому чуть не каждый день еще совсем недавно клялся в своей благодарной любви?

Вдруг Павловский злорадно подумал, что хорошо, если бы исполнилось пророчество чекиста Пиляра и Савинков приехал бы в Москву. Хотел бы Павловский посмотреть, как поведет себя вождь, когда какой-нибудь Пиляр начнет учить его безмятежно улыбаться!

Но хватит! Савинков пока еще в Париже, а он, Павловский, здесь, в одиночке на Лубянке, и сегодня ему предстоит серьезнейший экзамен на право продлить свою жизнь. Нужно вспомнить все, что он должен проделать сегодня там, на липовом заседании, где чекисты будут дурачить Фомичева.

На заседание ОРЦ Фомичева должен был привезти из Царицына чекист Демиденко, ставший «хозяином» новой дачи, где Фомичев остановился.

Заседание было назначено на двенадцать часов дня. В девять утра Демиденко и Фомичев завтракали на даче, поджидая из города связного, который должен был привезти установленный на сегодня пароль и подтверждение, что заседание состоится. Завтрак был обильный — с водочкой, икрой и прочей не дешевой снедью. Пить Фомичев отказался, Демиденко его не уговаривал и сам тоже только чуть пригубил.

В открытое окно они видели запущенный сад, откуда в комнату лился душный запах черемухи. В кустах пищали птицы. Маленькая елочка стояла у веранды, как часовой в зеленой бурке.

— Какой прекрасной могла быть жизнь! — мечтательно сказал Демиденко. Он перевел взгляд на Фомичева и подумал: «Если бы тебя, сволочь, не принесло, я бы сейчас с сынишкой баловался…» — и продолжал: — А люди будто нарочно сговорились мешать друг другу жить.

— Какие люди? Разве что большевики? — спросил Фомичев.

— А кто ж еще?.. — согласился Демиденко. — Другой раз идешь по улице, а навстречу тебе прет его величество. Обязательно — в коже. При нагане. На роже написано: я всему тут хозяин, кланяйтесь мне встречные-поперечные. Так бы взял его… — Демиденко тяжело и шумно вздыхает, трясет сжатыми кулаками. — По делу мы истосковались, Иван Терентьевич. А наши руководители… не знаю, сказать ли вам всю правду?

— А как же?! Говорите! И только правду! На том стоим!

Демиденко помолчал немного, собираясь с мыслями.

— Вот было у нас в Москве свое дело, — начал он задушевно. — Я имею в виду московскую организацию нашего союза. Не ахти какая была силища, но мы все же действовали. Особенно дело пошло, когда Шешеня к нам прибыл. Меня-то подобрал еще Зекунов, а делу научил Леонид Данилович… Ну вот. А теперь в наших рядах расплывается муть — все дела заброшены и вместо них идет какая-то говорильня: кого-то уговаривают, кого-то убеждают, протоколы сочиняют… Даже Павловского они в свою веру повернули, и он гнет их линию, что надо не действовать, а копить силы… Вот вы, к примеру, который раз к нам приезжаете. Мы же хотим, чтобы вы с собой увозили Борису Викторовичу боевые донесения о наших делах, о нашей борьбе с большевиками. А вы повезете ему протоколы. Неужели вы приезжаете сюда с таким риском только для того, чтобы заседать? Нам, конечно, говорят: «ЛД», «ЛД»! Богатая перспектива! И прочее… А я скажу вам так: не сули мне журавля в небе…

— У синицы мяса мало, Николай Иванович, — смеялся успокоенный Фомичев. — Если все пойдет так, как верится, настанет пора великих дел — не поезда будем с откоса спихивать, а всю большевистскую власть под откос. Но пока трубить об этом рано.

— Верно: синица не гусь, — согласился Демиденко. — Но непойманный журавель еще того меньше.

— Ну, а если мы журавля все же поймаем? — щурится Фомичев.

Все ясно: они в «ЛД» еще верят, и это сейчас самое главное. Операцию можно продолжать…

Из Парижа вернулся Федоров. Его рассказ о беседах с Савинковым и записка Савинкова Павловскому, которую он привез, свидетельствовали, что Савинков уже склоняется к мысли ехать в Москву. Но осторожность еще не покинула его, и он придумал хитрую, а главное, безотказную перепроверку ситуации, потребовав, чтобы за ним в Париж приехал Павловский. Дело, конечно, не в том, что он боится один отправиться в этот рискованный путь. Он просто хочет перед тем, как отрезать, отмерить в тот самый седьмой и самый надежный раз.

Теперь для чекистов главной трудностью становилась уже не сегодняшняя встреча Павловского с Фомичевым, а решение всей ситуации с Павловским. Нужно было разработать такую версию, которая убедительнейшим образом объяснила бы Савинкову, почему Павловский не выполнил его приказа и не приехал за ним в Париж. Вот об этом сейчас и думали Артузов и Сосновский. Почти все остальные сотрудники контрразведки уже находились на квартире Пузицкого, где готовилось труднейшее заседание ОРЦ с участием почти двадцати человек. Тут не театр, где актер может плохо знать роль и молоть отсебятину. Здесь каждая оплошность может стать причиной провала операции. И если учесть, что у чекистов на подготовку заседания были только одни сутки и что все они не были актерами, станет ясно, каких усилий им все это стоило.