Отдыха не получилось. Вовсе. Уже к вечеру примчался на заставу еще один дозорный отряд и сказал, что печенеги снова идут на север. На сей раз народу видели побольше — около трех сотен.

Это уже попахивало не простым набегом, а настоящей войной. Пусть и ходят на войну в количестве побольшем, и не тянут три сотни на армию, а вот на передовое войско как раз.

На специальной башне посреди заставы немедля разожгли огромный костер. К небу поднялся столб черного дыма. Не прошло и двух минут, как вдалеке, севернее, появился такой же точно столб. На следующей заставе увидали сигнал. Теперь весть о серьезной войне пойдет от заставы к заставе, пока не дойдет до Киева.

Не удовольствовавшись этим, Муромец немедля отправил гонца в Киев, а сам спешно объявил боевую готовность.

Но степняки успели раньше. Все три сотни появилсиь под укрепленными стенами заставы. Ратибору стало не по себе, когда он увидал сплошной ряд одинаковых мохноногих коней, таких же одинаковых всадников в шлемах, отороченных мехом, и — что было неприятнее всего — одинаковых же копий с зазубренными наконечниками. Если печенег пошел в набег с таким копьем, значит, пленных брать не будет. Зазубрины в ране зацепляются, так просто не вытащишь. А если такое в живот попадет, так легко все кишки на него намотаются.

И лица у пришедших были нехорошие. В жилах у кочевников вместо крови течет вино, оно бродит и пенится, а потому не может степняк на походе не свистеть, не гикать и не насмехаться над противником. А сейчас стояли всадники какие-то слишком уж спокойные. Не бывает так. Не должно быть.

Вот предводитель напавших был правильный. Он выехал вперед, сверкнул ослепительно-белыми зубами, сорвал с пояса булаву, высоко подкинул ее в воздух и другой рукой поймал.

— Ну что, урус? — крикнул он высоким смеющимся голосом. — Кто из вас со мной сразись? Вы победи — мои люди домой степь ходи. Мы победи — на Киев ходи!

— Это что же вы там забыли? — буркнул Илья куда-то себе в бороду, но так громко, что все его услышали. — Вроде не так давно ваш каган нашему Владимиру сладкие песни пел да в вечной дружбе клялся. Что, передумал?

Тут необычно невозмутимые печенеги не выдержали и сдержанно зафыркали. Предводитель же и вовсе расхохотался, словно сотник на редкость удачно пошутил.

— Так то старый каган был! — пояснил он. — Теперь в степи другой каган.

— Да какой у вас там каган ни будь, — не выдержал Илья, — а нечего вам на нашей земле делать! Убирайтесь обратно!

— Ай-вай, — ненатурально испугался печенег. — Мои глаза мне всегда верно служи, а теперь вдруг обманывай! Это, наверно, мы в осаде сиди, а у тебя, урус багадур, много сотня войска!

Тут Муромцу надоело попусту разговаривать.

— Ты там вроде что-то говорил о поединке, — сказал он. — Прикажи своим отойти, тогда мы тебе и покажем, где раки зимуют.

— Клянись, урус, — потребовал степняк. — Клянись, что твоя люди подляну делать не будут. А иначе вам от нас веры нет!

— Клянусь, — сквозь зубы сказал Илья.

Печенеги немедленно повернули коней и отъехали шагов на пятьдесят. Предводитель сунул булаву обратно за пояс, отцепил от седла копье и тоже отъехал, чтобы было место для разгона.

— Ну, — повернулся Муромец к остальным, — кто из вас нахала уму-разуму поучит?

— Давайте я, — вызвался Попович, выразительно поигрывая носком сапога.

— Нельзя, — отвел Муромец, — ты без этой своей уловки не сдюжишь, а я поклялся, чтобы без подлостей, слышал?

— Ну так давайте я пойду, — лениво сказал Рагдай.

— Да нет, пожалуй, и ты не сдюжишь, — с сожалением сказал Илья. — Воин ты, каких поискать, но против печенега не одно воинское умение надобно. Степь — дело тонкое. И потом — если тебя убьют, как мы без лучшего воина обороняться будем? Про остальных, — он глянул в сторону Ратибора, — я уж и не говорю. По всему видать, надо мне идти.

Как Илья Муромец на бой собирался — про это надо былину складывать. Ведь в седло он сам забраться не мог, приходилось вдвоем подсаживать. Зато уж коли уселся Муромец на коня, да взял в левую руку щит, а в правую — копье долгомерное, тогда уж сразу видно — богатырь. Приосанившись и сделав грозное лицо, он выехал за ворота.

Печенег немедленно поскакал на Муромца, пригнувшись, закрывшись щитом и выставив вперед копье. Русич не успел разогнаться до той же скорости, но превосходил худощавого и низкорослого кочевника по весу, так что удар с обеих сторон получился одинаковым. Копья ударились в щиты и почти одновременно переломились.

Заставщики, наблюдавшие со стены, сопроводили это событие криками. Печенеги остались по-прежнему равнодушны. Леший в очередной раз за этот час подумал, что в этом есть что-то нехорошее.

Тем временем Муромец схватился за меч, а его противник — за саблю. Кони стояли почти неподвижно, только изредка, повинуясь поводьям, переступали из стороны в сторону, а всадники ожестояенно махали клинками.

Тяжелый прямой меч Ильи превосходил оружие кочевника по длине, но зато предводитель степняков был более увертлив, а за счет меньшего веса своей сабли мог бить чаще. Так что и здесь оба противника оказались примерно равными, а потому бой затянулся.

Наконец, и Илья, и печенег ударили друг друга по щитам настолько неудачно, что поломали клинки, и тоже почти одновременно. Кочевник птицей вылетел из седла и слегка подпрыгнул на земле, приглашая и русича спешиться для рукопашной схватки. Стоявшие на стене не смогли сдержать возгласов досады — теперь Муромцу еще понадобится время, чтобы слезть, да и вообще пешим он всегда чувствовал себя неуверенно… Но выбора уже не было.

Илья неуклюже почти свалился с коня и пошел на противника. Тот расхохотался, увидев неуверенную походку сотника, и закружил вокруг него легким скользящим шагом. Такому шагу обучал в свое время Ратибора Митяй, говоря при этом: «Если правильно идешь, то противник ни за что не догадается, что у тебя на уме и куда ты будешь бить». Похоже, что Митяй и этот степняк учились искусству драки где-то в одном и том же месте.

Но Илья уже давно не ловился на простые уловки. Несмотря на свои непослушные ноги, двигаться он мог неожиданно быстро. Так что печенег не успел даже среагировать на молниеносный рывок сотника. Еще миг — и вот уже предводитель кочевников лежит на земле, а верхом на нем сидит Муромец и приставляет к горлу противника нож.

— Ну что? — мрачно спросил Илья. — Зарезать тебя или отпустить?

— Пусти, урус, — прохрипел тот, скашивая глаза на острие ножа, поблескивавшее совсем близко.

— То-то же, — заключил Илья, слез с противника, взгромоздился в седло (для этого ему понадобилось сначала лечь туда животом, а затем уже перебрасывать ногу через лошадиную спину) и с достоинством въехал обратно в ворота. Спустя пару минут его голова вновь показалась над стеной.

— Помнишь уговор? — спросил Муромец. — Сам ведь условился, никто тебя за язык не тянул.

— Помню, — убитым голосом ответил степняк. — Моя люди уходи обратно в степь. На этот раз. Но мы еще встретимся, урус!

Когда на горизонте осела пыль от копыт, Муромец вернулся в избу, а потом созвал всех десятников на совет, который по своему обыкновению совместил с обедом.

— Мне кажется, — сказал он, — что печенеги вернутся намного скорее, чем мы могли бы ожидать. Не верится мне что-то, чтобы они так легко сдались. Никогда так не бывало. Что-то на уме у косоглазых.

Рагдай хмыкнул и, доливая щей в тарелку, сказал:

— А может, они уже куда-нибудь снова скачут. Присоединились к основным силам и скачут.

— К каким таким силам? — поднял брови сотник.

— Да так, — пожал плечами Рагдай. — Просто в голову пришло — а вдруг все это специально было задумано, чтобы нас отвлечь? А главное печенежское войско уж где-то там… — он махнул рукой на север.

— А как проверить? — встрял Попович. — Как бы там ни было, лучше всего снова разослать дозоры, да специально им наказать, чтобы смотрели — не видно ли где следов большого конного войска, прошедшего в сторону Киева.