Итакъ, научная постановка исторіографіи французской революціи зависитъ отъ сознанія тѣсной связи между этимъ событіемъ и предшествовавшей ему исторіей. А этому сознанію чрезвычайно мѣшало укоренившееся глубоко убѣжденіе, что революція была полнымъ разрывомъ съ прошлымъ, что Франція послѣ 1789 года не представляетъ ничего общаго съ Франціей при старой монархіи. Такое убѣжденіе сложилось не только подъ впечатлѣніемъ страшныхъ потрясеній и коренныхъ перемѣнъ, послѣдовавшихъ во всей Европѣ вслѣдъ за переворотомъ 1789 года, но было главнымъ образомъ слѣдствіемъ того энтузіазма, который воодушевлялъ и самихъ дѣятелей французской революціи, и ихъ современниковъ. Благодаря этому энтузіазму, охватившему съ такою порывистой силой такую обширную массу людей различныхъ классовъ и національностей, на французскую революцію стали смотрѣть, какъ на источникъ обновленія и новой жизни — не только для Франціи, но и для всего человѣчества. Этотъ взглядъ раздѣляли съ французами многіе изъ политическихъ противниковъ ихъ; вспомнимъ слова, сказанныя уже немолодымъ въ то время Гёте прусскимъ офицерамъ въ критическій день отступленія прусской арміи передъ революціонными войсками у Вальми: «Сегодня начинается новая эра для человѣчества; вы, господа, можете сказать, что присутствовали при ея зарожденіи».
Чѣмъ сильнѣе было одушевленіе, вызванное революціей, и чѣмъ, съ другой стороны, было глубже ожесточеніе противъ нея, тѣмъ менѣе какъ приверженцы, такъ и враги ея были расположены отыскивать ея связь съ прошедшимъ, объяснять ее предшествовавшимъ историческимъ развитіемъ — одни изъ опасенія умалить заслуги революціи, другіе — изъ страха оправдать ее. Но по мѣрѣ удаленія отъ событій 1789 года, по мѣрѣ охлажденія революціоннаго энтузіазма и забвенія страданій и попранныхъ революціей интересовъ, должна была постепенно проявиться потребность изучать французскую революцію съ исторической точки зрѣнія. Приведеніе этой потребности къ ясному сознанію есть безсмертная заслуга Токвиля. Онъ доказывалъ, что французская революція представляетъ собою не столько разрывъ съ историческимъ прошедшимъ Франціи, сколько послѣдовательное его завершеніе и дальнѣйшее его развитіе въ данномъ искони направленіи. Это положеніе, которое въ настоящее время можно принять трюизмомъ, имѣло въ свое время значеніе великаго научнаго открытія. Заслуга Токвиля въ этомъ отношеніи такъ значительна, что съ его сочиненія: «Старый порядокъ и революція», вышедшаго въ 1856 году, можно начать новый періодъ въ исторіографіи французской революціи. Впрочемъ, основная идея этого сочиненія, имѣвшаго такое вліяніе на изученіе революціи — идея объ исторической преемственности французской революціи — была высказана Токвилемъ еще за 20 лѣтъ предъ тѣмъ, правда, въ статьѣ, написанной для иностраннаго журнала и мало извѣстной во Франціи{3}. Идея о преемственности французской революціи, о неразрывной связи историческаго движенія въ до-революціонной и обновленной Франціи, эта идея, безъ которой невозможно настоящее пониманіе ни исторіи Франціи, ни значенія революціи, навсегда будетъ связана съ именемъ Токвиля; но справедливость требуетъ не упускать изъ виду, что одновременно съ нимъ и другіе ученые направляли свои изслѣдованія къ разъясненію тѣхъ же мыслей. Сознаніе въ необходимости изучать французскую революцію въ связи съ предшествовавшей исторіею подготовлялось двумя различными стремленіями исторической науки во Франціи. Съ одной стороны, ученые, изучавшіе раннія эпохи французской исторіи, стали подмѣчать родственныя, аналогическія черты между нѣкоторыми событіями этихъ эпохъ и великой революціей и стали слѣдить за ростомъ того политическаго элемента, который произвелъ переворотъ 1789 года. Съ другой стороны, писатели, изучавшіе революцію или общество, непосредственно вышедшее изъ нея, раскрывали въ послѣднемъ черты, стремленія и идеи, чрезвычайно сходныя съ состояніемъ, съ стремленіями и понятіями общества въ предшествовавшій періодъ. Въ первомъ отношеніи особенное вниманіе слѣдуетъ обратить на изслѣдованія Огюстена Тьерри, преимущественно же на его сочиненіе: «Essai sur l'Histoire de la Formation et du Progrès du Tiers Etat», вышедшее въ 1853 году; во второмъ отношеніи — на непосредственнаго предшественника Токвиля — Родо. Задолго до книги Токвиля, — о «Старомъ порядкѣ», появилось сочиненіе Родо о томъ же предметѣ, въ которомъ въ первый разъ устройство и положеніе до-революціонной Франціи подверглись серьёзному историческому анализу {4}). Авторъ этого сочиненія пріобрѣлъ извѣстность какъ горячій защитникъ того же принципа децентрализаціи и мѣстной свободы, который составлялъ задушевную цѣль всѣхъ стремленій и научныхъ занятій Токвиля. Родо не только считалъ, подобно Токвилю, децентрализацію необходимымъ условіемъ для установленія свободы, но и единственнымъ средствомъ для достиженія въ будущемъ величія со стороны Франціи, которая по его мнѣнію низко пала. Глубокій интересъ къ вопросу о централизаціи и ея историческому развитію во Франціи навелъ какъ Токвиля, такъ и Родо на изученіе старой монархіи и ея борьбы съ феодальными остатками мѣстной самостоятельности; но если знаменитый авторъ «Демократіи въ Америкѣ» при этомъ держится на строго научной почвѣ, и у него только изрѣдка пробивается элегическое сожалѣніе о погибшемъ строѣ, заключавшемъ въ себѣ среди феодальныхъ развалинъ зародыши свободныхъ учрежденій, Родо увлеченъ тенденціей за предѣлы научнаго безпристрастія, и, смѣшивая рутинную и эгоистическую привязанность къ привилегіямъ, сохранившимся отъ феодальной раздробленности, съ стремленіями къ свободѣ и мѣстному самоуправленію, нерѣдко подаетъ руку писателямъ-легитимистамъ, которые проводятъ мысль, что революція была гибельна для свободы, ибо разрушила учрежденія, заключавшія въ себѣ богатые задатки для развитія политической и мѣстной свободы.
Послѣ выхода сочиненія Токвиля о «Старомъ порядкѣ», интересъ къ этому предмету еще болѣе усилился и вызвалъ нѣсколько изслѣдованій въ томъ же направленіи. Укажемъ на сочиненіе Буато{5} о «Состояніи Франціи до 1789 года», вышедшее въ 1861 году, авторъ котораго старается, по слѣдамъ Токвиля, прослѣдить развитіе централизаціи при старомъ порядкѣ и описать ея органы и учрежденія, но съ большимъ сочувствіемъ къ ней, доказывая, въ противоположность своему предшественнику Родо, несостоятельность историческихъ учрежденій, сохранившихся до XVIII вѣка. Особенное значеніе имѣютъ, кромѣ того, въ сочиненіи Буато тѣ главы, въ которыхъ авторъ подвергъ тщательному изученію, на основаніи статистическихъ данныхъ, состояніе духовенства и религіозныхъ корпорацій во Франціи при Людовикахъ XV и XVI.
Изученіе французскаго общества передъ самой революціей, его политическихъ идеаловъ и стремленій, его надеждъ, жалобъ и требованій, составляетъ предметъ сочиненія Шассена о «Духѣ Революціи» {6}). Авторъ его задался мыслью охарактеризовать Францію наканунѣ революціи съ помощью инструкцій и полномочій, данныхъ избирателями депутатамъ, отправлявшимся въ собраніе генеральныхъ штатовъ; но онъ не ограничился этимъ, а частыми отступленіями объясняетъ различныя черты французскаго народа и правительства, отразившіяся потомъ на ходѣ самой революціи, напр., пренебреженіе къ индивидуальной свободѣ, вліяніе мелкой провинціальной интеллигенціи — стряпчихъ, нотаріусовъ и т. и. — на простой народъ и пр. Наконецъ, мы считаемъ необходимымъ упомянуть о спеціальномъ сочиненіи, о «Провинціальныхъ собраніяхъ при Людовикѣ XVI», Леонса де-Лаверня, пріобрѣтшаго извѣстность своимъ изслѣдованіемъ о вліяніи революціи на положеніе французскаго земледѣлія. Сочиненіе Лаверня, написанное на основаніи протоколовъ этихъ провинціальныхъ собраній, чрезвычайно поучительно, во-первыхъ потому, что очень наглядно рисуетъ экономическое состояніе провинцій и недостатки мѣстной администраціи; во-вторыхъ, представляетъ въ новомъ свѣтѣ привилегированные классы наканунѣ революціи — ихъ либерализмъ, готовность къ жертвамъ и охоту заниматься мѣстной администраціей. Неудивительно, что авторъ увлекся привлекательной картиной, имъ нарисованной, и слишкомъ поддался вѣрѣ въ жизненность и способность къ улучшенію стараго режима.
