Победителей встретил пир. Столы стояли под открытым небом. Алек хотел забраться на сеновал, зарыться в сено и проспать до обеда, но пришлось есть, пить и выслушивать речи. Пришлось ему и рассказать про ветер.

Первое войско под предводительством Проди вернулось раньше всех. Все были пьяны, никто не веселился. Налеты оказались удачными. Были захвачены кони, целый табун, в случае необходимости мяса хватит надолго.

Когда за столом наконец разговорились и можно было незаметно слинять, он встал и ушел, покачиваясь. Вино, которое он пил как воду, все-таки оказало свое действие, и Алек заблудился.

Что-то влажное прикоснулось к руке, Алек чихнул и проснулся. Острый запах щекотал ноздри.

Ну и ну!..

Вчера он так и не добрался до дома. В поисках хоть одного знакомого лица долго бродил по улицам, потом завернул в первый попавшийся двор…

Хозяин конуры снова ткнул его носом, взлаем потребовал освободить территорию. Алек вылез из конуры, отряхнулся, словно пес. Потрепал за уши черно-белого кобеля.

– Батюшки-светы! – Румяная полная женщина, выходившая из избы, ахнула и упустила кувшин. Алек непроизвольно подхватил мыслью посудину в пяди от земли, на камни дорожки выплеснулся белый молочный язык. Женщина подхватила парящий в воздухе кувшин, прижала к груди, словно опасаясь, что он отберет.

– Шон! Шон! – дрожащим голосом стала звать кого-то толстушка. На крыльцо вышел краснолицый здоровяк.

– Покарай меня Жива, если это не наш новоявленный племяш! – сказал он, тараща налитые кровью глаза и почесывая брюхо. – Эх-хо, вот так гость! Жинка! А ну собирай на стол! И пива!

Алек осторожно покачал гудящей головой, опасаясь, что при неловком движении она свалится с плеч и придется ловить, как кувшин.

– Нет, пива не надо, – невнятно пробормотал он. – Дайте простокваши или сыворотки. И покажите дорогу, где беженцы живут.

Завтрак все-таки пришлось съесть, потом дальний родич названой матери («Шогонар меня зовут, дядька Шон, ежели по-простому») проводил его. Алек как раз соображал, как его занесло в этот околоток городка, когда почувствовал приятное касание в Живе, которое всегда означало одного человека. Он завертел головой.

– Алек!

– У?

– Не хочешь поведать мне, где ты шлялся всю ночь? – Лина уперла руки в боки.

– Не помню.

– Ах, не помнишь?

– Не кричи, у меня голова болит…

– Ах, у тебя голова болит?!

Дядька Шон странно ухмыльнулся и поспешил попрощаться.

– Веди меня, – сказал Алек, патетическим жестом простирая руку, как потом оказалось, в противоположном направлении.

– Я с ног сбилась, разыскивая тебя! – ругалась Лина, таща его за рукав. – Где тебя носило?! Ребята беспокоились…

– А ты? – тихо спросил Алек.

– Что – я? Мне-то что? Хоть вовсе пропади!

Он вдруг обнаружил, что держит ее за руку. Голова кружилась. Девушка сердито сопела, но руку не отдернула.

– Лина.

– А?

– Поругай меня, пожалуйста, еще. Мне так нравится слушать, как ты меня ругаешь.

– Ты что, уже выпил с утра пораньше? – Лина остановилась, развернула его лицом к себе. – М-да, сколь чудный вид…

– Я боялся…

– Чего? – Ее теплые карие глаза оказались совсем близко. Почему-то глаза у нее всегда теплые, даже когда она кричит на него…

– Что ты… Ну, как остальные…

Слова ушли, остался только воздух, пронизанный солнечными лучами. Как хорошо… светло… спокойно…

– Как остальные – что?

– Ненавидишь меня.

– Э… Это еще за что?

– Я сжег Мечту.

– Ну и что? Деревни иногда сгорают. Будет новая Мечта, – беспечный тон не соответствовал выражению ее лица.

– Я убивал людей.

Лина вздрогнула, отвела глаза.

– Война.

Они молчали.

– Я тебя вовсе не ненавижу. Наоборот…

Последнее слово эхом отозвалось в Живе: Наоборот…

– Значит, ты меня не ненави…

– Дурак, идиот, какой же ты дурачина! – Она вдруг шагнула вперед, обняла его. Алек застыл, а Лина вцепилась в него, зажмурилась. Юноше показалось, что на щеках у нее блестят слезы, но этого, конечно, не могло быть. Они простояли так очень долго. Алеку тоже хотелось ее обнять, но как только он пошевелился, Лина отстранилась.

– Алек. Ты хоть знаешь, какой ты болван?

– Не знаю. Но начинаю подозревать.

– Фу! Чем это от тебя разит?

– Пивом. Потом. Собакой. Всем.

– Ступай помойся.

– Слушаюсь, сэнири.

Он залез в заводь, набрал пригоршни ила и принялся драть ногтями грязную кожу. Медленное течение несло разводы. Алек несколько раз окунулся, выплыл на холодную стремнину. Несколько любителей раннего купания держались далече, то ли от дивного запаха, то ли оттого, что Алек уже успел прославиться среди молодежи Полесья. Он не ломал над этим голову. Почему-то ему было наплевать.

Алек лег на песок и закрыл глаза. Солнце светило вовсю, ему казалось, что он парит в теплом воздухе, наполненном желтым сиянием, как в Живе, свободный и сильный…

Потом стало темно.

Алек приоткрыл один глаз и увидел мальчишку лет десяти. Голова его была объята солнечным пламенем.

– Привет.

– Здорово.

Гном уселся рядом, бросил горсть камешков в реку.

– Лина сказала, что ты держишь нас за каких-то дундриков, которые ненавидят тебя за то, что ты спас всех нас.

– Что, так и сказала?

Гном полюбовался на пестрый камешек, размахнулся. Камень пролетел над рекой, набирая скорость, и канул в зелень леса.

– Неплохо, – оценил Алек.

– Было лучше. Нет, – наконец ответил на вопрос. – Но по ее бурчанию многое можно понять.

– Я сжег…

– Поздравляю. Потому что никому из всех мыследеев, кого я знаю, не удалось бы запалить деревню со всех концов и так разнести огонь ветром.

– Вы мне помогали…

– Ну-ка припомни. Как мы могли помочь тебе?

Алек припомнил. Белое лицо Шанки, у Гнома из носа кровь…

– Только притворялись. Ты все сделал сам.

– И все меня ненавидят за это.

– Не ненавидят. Уважают. Восхищаются. Не ненавидят.

Юноша горько улыбнулся.

– Держатся в сторонке, бросают опасливые взгляды.

– Ну, побаиваются. Криста звала тебя выпить?

– М-м-м… Да.

– Ты отказался.

– Я не умею пить. И не хочу.

– Не пей. Посиди с ними. Поболтай, ответь на вопросы.

Гном встал.

– Ты сам создаешь отчуждение вокруг себя. А они тебя уважают, поэтому не решаются подступиться.

– Гном, ты слишком умный для десятилетнего пацана.

– Мне скоро двенадцать.

– Все равно.

– Я должен быть умным. Ведь у меня никого нет. Только я сам и Шанка.

Гном ушел не прощаясь. Юноша еще немного пожалел себя, потом поднялся. У него есть друзья. Родная сестра и названая семья. Лина. Гном и Шанка.

Те, кого надо защищать.

«Проводник знает что. Кажется, я слишком зазнался, – подумал Алек. – Защитничек нашелся».

День был самый обычный. Светило солнце. Дул легкий ветерок, пахнувший не гарью, а яблоками. День, когда так славно побездельничать, не думая ни о чем…

– Эй, Дораж, чтоб на тебя Глаз Титана свалился! Ну-ка за работу!

Побездельничать не удалось. Целый день они таскали бревна, ругались, пили квас, а вечером войев ждала игровая поляна.

Хорошо, когда бывают такие дни. Когда не надо идти куда-то и кого-то убивать. Хорошо, когда кровь только из мозолей да из причиненных шинаем царапин, когда Узор сплетаешь лишь для того, чтобы поставить на место слишком тяжелый для рук камень или направить нож в деревянную мишень.

– Ну-ка! – Нож слетел с пальцев Алека, обернулся два с половиной раза и расщепил сучок в столбе. Дэн покачал свой нож на ладони, перехватил за кончик лезвия, взмахнул рукой. Нож мелькнул, со звоном ударился в столб, отлетел и упал ему под ноги. Дэн отпрыгнул, тихонько выругался.

– Закручиваешь мало, – раздался голос. Дэн подпрыгнул вторично. Незаметно подошедшая девушка забрала у него нож, взвесила на ладони. Через мгновение клинок торчал из «головы» бревна. – Вот как надо. Умеешь ратиться на мечах?