– Да хоть будущий! – возмущается девушка. – Вы табличку на двери не видите? Это не приемный покой! Даже не терапия!

Она выставляет вперед обтянутую тонким халатом грудь и машет в сторону лифта.

– Я должна знать, что с ним! – обращаюсь к доктору.

– Женщина, вы глухая или совесть потеряли?! – В голосе девушки прорезаются агрессивные нотки.

Отмахнувшись от хамки и бульдога, подхожу к врачу и незаметно кладу в его карман деньги.

– Просто скажите, как он!

Это обязано сработать. Мне нужно не так уж много. Всего одно слово – жив.

– Девушка… – Врач достает деньги и сует их обратно. – Извините… – Он открывает рот, словно хочет еще что-то сказать.

– …никакой информации, – продолжает вместо него амбал. – Покиньте помещение! – Широкой грудью теснит к лифту и нажимает на кнопку вызова.

От беспомощности хочется плакать. Спокойствие, которым я так гордилась, превращается в пыль.

– Умоляю вас… – шепчу с первыми слезами. – Ради всего святого… Он единственный близкий для меня человек. – Смахиваю со щек соленые капли.

Я задыхаюсь от своего отчаяния. Только никому нет до этого дела. Не дожидаясь, когда нажму нужную кнопку, амбал сам вдавливает в панель лифта единицу. Девушка же поднимает новую волну воя, предлагая вызвать полицию и запретить таким, как я, входить в медицинские учреждения.

После закрытия дверей она кричит что-то еще, но я уже не слушаю. Собственное сердце барабанит как отбойный молоток, а ладони сжимаются в кулаки до побелевших костяшек.

В шоке, я готова просить о помощи кого угодно. Хоть собственного брата, хоть родителей. Лишь оказавшись на улице, под мелкой моросью и на ветру, начинаю постепенно приходить в себя.

Не замечая ничего вокруг, достаю из кармана мобильный телефон. Глотаю похожий на всхлипы кашель. И непослушными пальцами листаю список контактов.

За пять лет брака я добавила сюда столько номеров, сколько и не снилось скромной студентке факультета экономики. От мелких клерков в государственных конторах до чиновников первого звена. У кого-нибудь из них обязательно должны быть связи в больнице.

Однако как только подношу телефон к уху, из-за угла на скорости вылетает черная, как воронье крыло, машина. И в следующую секунду чьи-то сильные руки резко дергают меня в сторону от дороги.

Все происходит настолько быстро, что я не успеваю ничего осознать. Миг назад перед глазами была улица – куцые деревья, серые пятиэтажки и грязный асфальт. А теперь – голубая рубашка и треугольник смуглой кожи над расстегнутым воротником.

Принципиально другая картина! Со знакомым ароматом и жаром как от печки.

– Ты в порядке?

Голос с бархатной хрипотцой заставляет вздрогнуть, и по телу разбегаются мурашки.

Дикая реакция. Лишь один человек на земном шаре способен ее вызвать. Не представляю, почему именно он. Какой-то издевательский сбой в программе.

– Да… Я нормально…

Пытаюсь отстраниться, упираюсь руками в широкую грудь. Без результата.

– Не испугалась?

Я чувствую на лбу и щеках внимательный взгляд. Он прошивает насквозь, вскрывает черепную коробку и перекладывает извилины в каком-то новом порядке.

– Уже можно отпускать.

Как за спасательный круг хватаюсь за мысль о Марке: «Жив он там или нет? Как его состояние? Почему нет никаких вестей?»

– Тебе не стоило сюда приезжать. – Клим наконец убирает руки с моей спины.

Один жест, а как гора камней с плеч падает.

– Ты знаешь, что случилось с Шаталовым? – спрашиваю я и тут же поправляю себя: – Конечно, знаешь! Иначе тебя бы здесь не было.

– На текущий момент он жив, – сухо произносит Хаванский.

– На текущий… Все настолько плохо?

– Это вся информация, которую я могу сообщить.

– Сплошная секретность! Что у тебя, что в больнице.

Руки так и тянутся поколотить мерзавца или встряхнуть, как Арину. Жаль, эта каменная статуя даже не почувствует.

– Не все знания полезны, Диана. От некоторых бывают проблемы.

– Ты хотя бы можешь сказать, это случайное ДТП или… или что-то другое?

Все это время я гнала от себя мысли о «другом». У Марка всегда хватало врагов. Он наживал их гораздо быстрее, чем друзей. Но никто и никогда не пытался перейти Шаталову дорогу. Сумасшедших не было!

Однако телохранитель под дверью больничной палаты, Хаванский здесь и давние слова Марка об опасности, которая может мне грозить, не вяжутся с версией об аварии.

– Кто-то пытался его убить? – переспрашиваю, так и не дождавшись ответа.

– Никаких комментариев. Я предупредил.

– Проклятие! Да что за день такой?! – Я все же бью Клима в грудь. Раскрытой ладонью. Не жалея ни себя, ни его.

– Хреновый.

Вместо того чтобы отойти или выругаться, Клим берет меня за руку и дует на раскрасневшуюся от удара кожу.

– Тот амбал… – Дергаюсь, словно от электрического разряда. – В отделении интенсивной терапии… Я не помню его. У Марка не было такого телохранителя. Это ты приставил к палате этого цербера?

– Какое слово во фразе «Никаких комментариев» тебе не понятно?

– Твою мать, да хоть на один вопрос ты можешь ответить?! Это твоя охрана или нет?

– Через… – Клим смотрит на часы, – пару минут станет твоей.

Отпустив мою руку, он кому-то машет, и в нашу сторону сразу же выезжает огромный уродливый джип.

Когда железный мутант останавливается рядом, Хаванский распахивает пассажирскую дверь.

– За рулем Николай. Он отвезет тебя, куда нужно, – представляет водителя и протягивает мне руку.

– Мне не нужен извозчик. Я на машине. – Кивком показываю на свою ласточку.

– Не нужно обижать Николая. Он не извозчик, и ты прекрасно это поняла.

– У меня еще дела… В офисе.

– Значит, вначале в офис, – командует охраннику Клим. – А потом домой.

Все это ни капли не похоже на помощь или заботу. Скорее на полицейский конвой. Но я так сильно хочу сбежать подальше от Хаванского, что не спорю. С тоской оглядываюсь на свою машину и, проигнорировав протянутую руку, сама забираюсь в салон.

***

Как только джип трогается с места, набираю номер Германа. Именно ему я собиралась звонить до встречи с Климом и у него просить помощи. Связей Германа должно хватить, чтобы добраться до заведующего отделением, а если понадобится, то и до главврача.

Рассматривая пейзаж за окном, слушаю гудки. Мысленно повторяю: «Ну ответь же!» Однако ни после пятого, ни после десятого гудка друг не снимает трубку.

– Сговор какой-то… – Бросаю телефон в сумочку. – Мудацкая мужская солидарность.

От напряжения начинает болеть голова. Уже и не верится, что час назад я переживала из-за подрядчиков и поставщиков. Все это кажется мелочью в сравнении с аварией.

Неизвестность пугает намного сильнее. За прошедший месяц я почти забыла о предложении Марка выкупить акции. Убедила себя, что ничего не случится и я смогу работать так же, как и прежде.

За эти четыре недели ни разу не поторопила Германа с поиском спонсора. И вот теперь…

Наклоняюсь ближе к водителю:

– Николай, вы ведь давно работаете на Клима?

– Четыре года.

– Тогда, возможно, и мужа моего знаете, Марка Шаталова?

– Возможно.

– А что с ним случилось? Ваш босс в курсе. Вы, вероятно, тоже.

– Я не могу об этом говорить.

– Хорошо, – выдыхаю сквозь зубы. – Изменю вопрос. А как состояние Марка? Он скоро сможет выйти из больницы и вернуться к нормальной жизни?

– Об этом тоже не могу говорить.

– Клим как-то замешан? Это он виноват в аварии?

Нервы звенят от напряжения. Я должна выяснить хоть что-то. Согласна и на намек.

– Простите, – извиняющимся тоном басит охранник, – об этом тоже распространяться не велено.

– Да у вас крепостное право, что ли?! – Я бьюсь затылком о спинку кожаного сиденья. – Князь Хаванский, – шепчу себе под нос и лишь сейчас замечаю, что пальто заляпано грязью, а на сапоги нельзя смотреть без слез.