По идее, интересующую нас параллель должны были обучить на электросварщиков и автомехаников. Хотя мы все прекрасно знаем, что лучшие автомеханики получаются из выпускников исторического факультета — в то время как лучших кассиров и барменов готовит факультет филологический.

На практике, разумеется, ни масок, ни ацетилена выделено не было, поэтому дети целый день напролёт резались в точки и обсуждали, как будут отвисать на выходных. Разве что только азартные игры были запрещены, поэтому в карты резались украдкой.

Что касается автомехаников, то они обитали в более просторной комнате, где было на что посмотреть. Стены закрывал плотный слой плакатов, по которым можно было изучить устройство допотопных тракторов, а посередине аудитории стоял здоровенный коленчатый вал, с мясом вырванный из безвременно погибшего автомобиля, и сопутствующие механизмы.

Однако и эта группа занималась примерно тем же самым. Урок начинался с того, что усатый и немножечко с бодуна припод посылал двоих самых юрких на колхозный рынок за мотылём для рыбалки. Остальные тихонько бездельничали, чтобы никто не услышал и листали автомобильные журналы, которые министерство образования зачем-то выписывали с целью изысканного освоения средств.

Особенной жути добавляло то, что обе эти бесполезные группы были на самом деле интеллектуальной элитой учебных производственного комбината. Прочие места и занятия были оккупированы вечерниками и просто какими-то левыми людьми, у которых уже на лице было написано пролетарское прошлое и криминальное будущее.

Да, все знали что в новую эпоху маятник качнулся в другую сторону и теперь любой физический труд презираем. Каждый мечтал сидеть в своём кабинете и ничего не делать, и каждый прекрасно понимал, что никто его в этот кабинет просто так не пустит, там уже занято. Но даже этот упадок нравов не пояснял, почему учебно-производственный комбинат собрал в своих старых холодных казармах коллекцию настолько отборных придурков.

Фактически, каждый из тех, кто делал вид, что там учатся, последний раз порадовал маму в те времена, когда он научился ходить на горшок. Что же касается преподавателей, то отличительной их особенностью было чисто физическое уродство. Раньше в таких местах преподавали состарившиеся рабочие, больше ни на что не пригодные на производстве. А теперь работал кто угодно, и сложно было представить, что за ветер вообще запросил сюда реальных сотрудников. По какому-то зловещему совпадению все эти люди были не только туговаты на голову (судя по тому, что выполняли подобную работу), но и отличались каким-нибудь телесным изъяном. Женщины либо хромали на одну ногу, либо отличались неестественно громадной задницей. Мужики просто были долбанутые и нередко случалось так, что вместо урока они булькали у доски что-то невразумительное на неизвестном языке, и незадачливым ученикам оставалось только угадывать, о чём вещает сие глубоководное.

Это были даже не занудные люди-мухи, а жадные и безгранично уродливые личинки мух. Каждый из них великолепно смотрелся бы в цирке уродов или в каком-нибудь из сочинений Хозяина. Но ни к чему более полезному, увы, они не были приспособлены.

Что касается времени, то это было начало нулевых годов. Интернет уже изобретён, но смартфонов пока даже близко не появилось. В сеть приходится ходить через шипящий модем, который будит родителей, а много порнушки из него всё равно не скачаешь.

В этой-то помойной яме и существуют герой, про которого я хотел бы вам рассказать

Тощий, со всегда взлохмаченными русыми волосами, которые закрывали уши, что было по мерком тогдашней провинции весьма неформально. У него дома скопилось от родителей немало перестроечных изданий всего радикального, от Андрея Платонова до не только Оруэлла, но и какого-нибудь Фридеша Каринти. Книг Хозяина, впрочем, не было.

Всё это разбудило в нём понимание, что мир устроен сложнее и люди вокруг скорее всего понимают этот мир не до конца. И если они как-то живут, то это не значит, что они живут именно как эта жизнь того заслуживает.

Он ходил в среднюю общеобразовательную школу и угодил в клоаку учебно-производственного комбината скорее случайно. И так как не был резвым, а скорее непонятным, то за мотылём его не посылали. Вместо этого он сидел с умным видом листал автомобильный журнал. Не то, чтобы он интересовался автомобилями, но просто чуял, что тут может найтись что-то любопытное.

Откуда такие берутся — кто его знает… Русский читатель, пожалуй, задавался этим же вопросом, если ему случалось читать те рассказы Максима Горького, что написаны от первого лица: откуда в этой клоаке, среди чудаков и уродов, взялся такой деликатный, образованный и воспитанный молодой человек? А если и взялся, — то почему живёт в ночлежке и работает сторожем?..

Появление подобных молодых людей — признак того, что даже предоставленное себе, человечество не безнадёжно. Потому что если они всё-таки пропадут — то кто тогда будет хотя бы издавать автомобильные журналы?

Итак, он листал журнал и долистал его до странички с обзорами книг. В тогдашних журналах была, если помните, литературная страничка, где обозревали книжные новинки. Со временем огламуревшиеся редакторы начали от неё избавляться, объявлять ненужной — пока развитие Интернета не объявило ненужными их самих. И вот на этой самой страничке писали про одну из поздних книг Хозяина — а именно,

“Из замка в замок”. Внезапно и непредсказуемо, этот медведь взял и вышел в русском переводе.

Тут необходимо лингвистическое вмешательство: в оригинальном названии ("D’un château l’autre”) сознательно не хватает предлога “a”. Это академически неправильно, но зато так часто говорят в дешёвых кафе и заплёванных сортирах. Поэтому перевод “С замка в замок” был бы чуть точнее.

А ещё важно упомянуть, что эта книга посвящена нашему житью-бытью в Зигмарингене. И я играю в этой книге весьма немалую роль!

Сам автор обозрения книгу, очевидно, не читал и представлял её содержимое весьма приблизительно. Поэтому он ограничился сообщением, что книгу покупать, конечно же, нужно, а автор интересен уже своей подмоченной репутации. Ну а ещё заметка сообщала, что в то время, как старина Хемингуэй (опять он здесь!) воевал на подводной лодке против немцев, Хозяин настрочил два тома антисемитских памфлетов.

Считаю это заявление несправедливым.

Во-первых, это были не тома, а не очень большие брошюры.

Во-вторых, их было не два, а четыре.

Мне сложно угадать, что именно подумал юный читатель, столкнувшись с Хозяином, пусть даже и в таком виде. Естественный подростковый цинизм замешан из другого теста, он защитный. А цинизм Хозяина был профессиональный, как мозоль, как корка из сукровицы, и неизбежный. Потому что без него на этой проклятущей работе сгоришь за пару лет: принимая беды посетителей-уродов близко к сердцу, ты без этого самого сердца очень быстро останешься. Это профессиональный цинизм врачей, полицейских и крупных политиков.

Но очевидно одно: Хозяин произвёл впечатление на этого достойного юношу. Возможно, школьнику даже представилась некая элита, которая потребляет именно то, что простой человек с его жареным картофаном в рот не возьмёт: закусывает отдающее торфом виски устрицами, которых полагается есть живыми, а вкусом они похожи на морскую соплю. И при этом перед ними на обеденном столе лежит особая литература: один из романов Хозяина.

Или о совсем другой аристократии, аристократии духа: не важно, где они просыпаются. что могут позволить себе на завтрак, но не стесняются читать что хотят, в том числе романы Хозяина. Потому что им действительно интересно, как далеко мы скитались и просто хочется его послушать.

А может, он просто задумался, каково это — хотя бы просто быть таким, как Хозяин или хотя бы таким, как этот Хемингуэй…

Наследие авторов, которых не будут читать, не провоцирует судебных процессов. Это вынужден признавать даже Франсуа Миттеран.

Посему едем дальше.

Занятия закончились и наш герой оказался среди дежурных. Надо было помыть полы в классе. И он побежал вниз, на первый этаж, за шваброй.