Беслан садится и поправляет за пазухой толстую книгу – роман Вальтера Скотта «Граф Роберт Парижский». Никто не предупредил Беслана, что они идут в пещеру и сидеть будут в непроглядной темноте неизвестно сколько. Он и взял с собой книгу, чтобы почитать в свободное время. Он всегда в свободное время читает – любит это дело, и на насмешки других боевиков не отвечает. Кому что нравится… Гирей сигарету за сигаретой курит, а Нугзар без парамидола жизнь видит только в черных красках, и на лице у него нарисована вековечная зубная боль… А эту книгу Беслан читает уже в третий раз. И потому, что она нравится, и потому, что книг в селе мало, только у старого учителя местной школы можно что-то на время взять. Но и его не слишком богатую библиотеку Беслан уже всю прочитал. Многие книги по нескольку раз. А эта – его собственная. В подбитом БТРе нашел…

Темное время тянется особенно медленно, вязко, когда знаешь, что ему еще долго тянуться, и думы навевает невеселые. Думы о том, как там, дома, всего-то в сутках непрерывного хода отсюда, мучается отец и ждет сына. Он обещал дождаться… Обещал не умирать, пока сын не вернется, и просил сына поторопиться… Беслан отца любит и уважает, и ему самому больно думать о его страданиях. Даже грешные мысли голову посещают – все равно, если не отправить отца в больницу, он не выживет… Сам говорит, чувствует, что сломанные ребра острыми осколками в легкие вошли и не дают кровь подкормить чистым воздухом, вдохнуть полной грудью не позволяют. Так уж – прости, Аллах! – скорее бы, чтобы поменьше мучился… Плохо так думать, понимает Беслан – и ему от этого перед собой даже стыдно, но что сделаешь с мыслями – они разрешения не спрашивают и сами по себе в голове возникают, словно бы ниоткуда.

Старый школьный учитель – единственный друг Беслана в селе, рассказывал как-то, что Аллах не разрешает человеку контролировать свои мысли потому, что все мысли, когда они контролируются, становятся концентрированными и сильными и превращаются в реальность. А это только удел Аллаха. В самом деле, обладай человек такой способностью, что получится? Бежит собака по улице, человек только подумает, что собака может и укусить, как она обязательно укусит. Подумает человек, что может поскользнуться на крутом склоне, и тут же поскользнется… Вот потому Аллах и послал человеку путаницу в голову, чтобы он не мог своими мыслями миром управлять… И никак Беслан не может вытеснить из головы мысли об отце и его скорой смерти. Тоже мысли нечеткие, тоже путаные, но оттого не менее болезненные.

Беслан знает, что есть люди особо сострадательные. Есть такие, что даже врага убить не могут. Он не такой, но не совсем бесчувственный. И отца своего любит. А мысли о скорой смерти отца все равно голову не покидают…

– Меня в Грозный зовут, – мечтательно говорит Гирей. – Наверное, к лету поеду туда…

– А тебе это очень надо? Там проверки на каждом углу… «Стой! Руки на стену! Шевельнешься – прикладом заеду. Побежишь – пристрелю… У-у-у… Сука черная…» – звучит равнодушный и спокойный голос из темноты. Это Теймур, минер, высказывает свой комментарий. – По мне, так здесь куда как спокойнее… Отработал, и спи себе в «зеленке». И никто не найдет… А в холода дома спи… Что еще тебе надо?

– Зато там работа стоящая… – не соглашается Гирей. – Если уж платят, так платят. За один удачный взрыв, говорят, пять тысяч баксов бросают…

– От двух до пяти. – поправляет Султан, заместитель эмира. – В зависимости от того, что или кого взрываешь. И это на всю группу… Говорят, скоро с этого налог брать будут. На содержание госпиталя. И на ремонт дорог в Грузию.

– Какой еще налог! – возмущенно рявкает Гирей. – На хрен мне их дороги!

Все смеются. Гирея легко представить дураком. Он сам всегда в такие ловушки попадается, потому что умом особым никогда не блещет. Но, как всякий дурак, в своем уме уверен и ни за что не поверит, что кто-то из соседей умнее его.

– Успокойся… Скоро и здесь платить будут, – неожиданно раздается от дальней пологой стены голос эмира Абдула. – Кроме того, и мы все вместе скоро в другие места переберемся. Может быть, в Россию прокатимся. Есть у меня наметки… Развлечемся, отдохнем от гор… Там даже за развлечение платят… И хорошо платят… Пенсию себе каждый, кто поедет, заработает…

Все слышали, как он уходил, как звал из большой пещеры Беслана, но никто не слышал, как эмир вернулся. И не просто вернулся, а прошел мимо всех к дальней стене и там устроился на отдых. Привидение, а не командир.

– Хорошо бы, – соглашается Гирей, и голос выдает его легкий испуг. Он говорил о том, что собирается перебираться в Грозный совсем не для ушей эмира. – А то придется сматываться куда-нибудь, а не на что. И до пенсии не каждый доживет…

– Кури меньше… Ты на сигареты больше тратишь, чем я на патроны, – говорит эмир Абдул и звучно с недовольством тянет носом. В маленькой пещерке почти нет притока свежего воздуха. Это закуток, а не пещерка, и запах дешевых сигарет заполнил темноту.

– Я без курева никак, – вздыхает минометчик.

– Тогда на воздух выйти, там покури, только с сигаретой за выход не суйся, – говорит эмир.

Голос его такой же ровный, без доброжелательности и без приказного тона. Но Гирей понимает, что это приказ к действию, и, шумно дыша, поднимается всем свои громадным тяжелым телом, скребет задом каменистую осыпающуюся стенку.

– Проверь все три выхода. Через час стемнеет… До этого подбери себе площадку, где миномет установить. Лучше будет, если повыше заберешься…

– От кого обороняться будем? – спрашивает прежний голос из темноты.

– Пока, слава Аллаху, не от кого. Через сутки-двое подойдет большая группа. Человек восемьдесят. Если их будут преследовать, мы должны преследователей остановить… Группа здесь не задержится, будут выходить на другой склон. Мы их отход отсюда страхуем, чтобы все ушли благополучно.

– Понял, – говорит Гирей и на пару секунд включает фонарик, чтобы осветить хотя бы начало коридора, и не сразу стукнуться головой. Где-то дальше, как все знают, Гирей головой обязательно стукнется.

Так и происходит. Громкий раскатистый мат раздается из коридора уже через двадцать секунд, вызывая всеобщих смех. Гирей, естественно, давно забыл о существовании карниза в проходе. Того самого, перед которым наклонялся Беслан.

– Завтра проведем подготовку. На случай прихода незваных гостей… – предупреждает эмир. – У кого крышки от банок?

Он загодя велел собирать крышки от консервных банок, но не объяснил, для чего они нужны. Не объясняет и сейчас.

– У Гирея. В рюкзаке.

Руки не дрожат, но движения замедленны, вдумчивы и предельно выверены, ни в коем случае не суетливы. Ошибаться нельзя ни в одной мелочи. Даже на долю секунды нельзя позволить себе расслабиться – Кордебалет занимается минным делом. В группе каждый с этой работой до тонкостей знаком и может помочь товарищу, но минирование – дело настолько сложное и опасное, что всегда лучше им заниматься одному. Мало ли. Напарник руку не так протянет или ненароком под локоть подтолкнет. Результат может для обоих оказаться плачевным…

Прямо рядом с тропой Кордебалет выискивает подходящее место – опасное даже для работы на нем, и закладывает всего одну стограммовую тротиловую шашку с радиоуправляемым взрывателем. Благо такими взрывателями, учитывая техническую сложность задания, их снабдили перед отправкой. Этот же технологический взрыв необходим, чтобы устроить небольшую лавину, сметающую следы, которые группа намеревается оставить при спуске с тропы, поскольку ходить, не оставляя следов, не умеет, а свежий след незнакомых путников может насторожить боевиков, следующих тем же маршрутом, и заставить их повернуть в сторону. Звук же взрыва одной шашки будет не таким значительным, чтобы не вписаться в следующий за ним шумный сход лавины. Главное – самим под лавину не попасть. Но Согрин точно, основываясь на своем богатом опыте, просчитал профиль склона – куда лавина направится, видно хорошо.