— Эй, дружок, а что, если это не карта, а твоё отражение пугает?

— Нет! — юноша вскочил, чуть не опрокинув свечу. — Она показывает правду. Я… Я никому не нужен. Даже Ордену.

Тени Миали коснулись его плеча:

— Ты носишь правду здесь, — она указала на его грудь. — Но боишься заглянуть внутрь.

Я взял карту. В её глубине закружились образы: степь, где мы оставили следы, дуб с горящими листьями, лица спутников. Но когда я повернул его к себе, вместо отражения возникла тьма.

— Она требует целого, — сказал голос, похожий на шелест страниц. — Ты собрал карты, но что собрал в себе?

Никлас, молчавший до этого, неожиданно заговорил:

— Раньше ты сжигал деревни, чтобы не оставлять свидетелей. Теперь везешь Шеона, который ворует твои носки. Почему?

Зеркало дрогнуло, показывая тот день, когда я нашёл Шеона в клетке на рынке рабов. Его смех, когда я разбил замок: «Эй, ты тоже здесь за бесплатной едой?»

— Потому что он напоминает мне… — я замер, осознав. — О том, что можно смеяться, даже когда мир рушится.

Зеркало вспыхнуло, и тьма рассеялась. В нём отразились все мы: Дэфа, чистящая клинки; Филгарт, рисующий усы на спящем Шеоне; Миали, чьи тени плели узор из света и теней.

— Ты не один, — прошептало зеркало.

Старейшина отказался отдавать карту.

— Орден хранит артефакты! — его пчёлы жужжали угрожающе. — Ты уничтожишь её, как всё, к чему прикасаешься!

Шеон вдруг вытащил из кармана камень, подаренный призраком из деревни:

— Вот! Он светится, когда рядом врут. Смотри…

Камень вспыхнул синим, направляя луч на старейшину. Тот отпрянул, а Арни засмеялся — первый искренний звук с нашей встречи:

— Вы же говорили, что карта «для блага Ордена». Но вы хотели продать её купцам с Южных островов!

Ропот пронёсся среди Пчёльников. Женщина в плаще с вышитыми пчёлами вышла вперёд:

— Правда? Ты собирался предать наш устав?

Старейшина зарычал, ударив посохом о землю. Пчёлы атаковали, но Миали слилась с тенями, создав щит. Филгарт выстрелил стрелой с флаконом лунной росы — жидкость, коснувшись роя, превратила их в стеклянные статуэтки.

— Довольно! — Арни встал между нами. — Я отдаю карту.

Он снял медальон и бросил его к ногам старейшины:

— Орден был моей семьёй. Но вы хотели, чтобы я стал жертвой.

Когда карта вплелась в колоду, Арни вздохнул с облегчением. Его ожоги начали затягиваться.

— Что теперь? — спросил он.

— Иди туда, где тебя не заставят жечь себя ради признания, — сказала Дэфа неожиданно мягко.

Когда мы покидали лагерь Шеон сунул Арни светящийся камень:

— Держи. Он поможет тебе не потеряться.

Старейшина наблюдал молча, а пчёлы в его улье затихли, словно осиротевшие.

Ночь опустилась на степь, как чёрный бархат, расшитый серебряными звёздами. Костер трещал, выплёскивая языки пламени, которые танцевали в такт шепоту ветра. Воздух пах полынью и дымом, смешанным со сладковатым ароматом сушёных ягод, которые Дэфа бросила в огонь «для уюта». Шеон растянулся у самого жара, подложив под голову свёрток с провизией, и уставился в небо, где Млечный Путь раскинулся, словно рассыпанная горсть алмазов.

— Интересно, они там тоже сидят у костра и смотрят на нас? — он ткнул пальцем в созвездие Путника, чей силуэт напоминал человека с посохом.

— Если сидят, то наверняка думают: «Гляньте-ка, вон тот рыжий дурак опять носки в огонь суёт», — Филгарт, сидевший на обрубке дерева, ловко поймал брошенный Шеоном камень. Его арбалет лежал разобранным на коленях, а пальцы механически чистили механизм от несуществующей пыли.

Никлас, как всегда, молчал. Он сидел чуть поодаль, спиной к скале, и точил кинжал. Ритмичный скрежет стали о камень сливался с треском костра. Его глаза, отражавшие пламя, казались медными монетами, брошенными в темноту.

Миали исчезла. Вернее, её физическая оболочка растворилась в тенях, оставив лишь лунный блик на краю лагеря. Но все чувствовали её присутствие — лёгкий холодок на затылке, шевеление волос, будто от невидимого дыхания.

Я перебирал колоду. «Мир» лежала поверх остальных карт, её зеркальная поверхность мерцала, подмигивая звёздами.

Первой нарушила тишину Дэфа. Она сидела, поджав ноги, и чистила яблоко крошечным ножом с рукоятью из оленьего рога. Лента, повязанная на запястье после битвы с культистами, болталась, как забытый флаг перемирия.

— Раньше ты не пил ничего, что не проверил на яд, — она протянула мне чашку с дымящимся чаем. Аромат мяты смешивался с чем-то горьковатым — полынью?

Я принял чашку, почувствовав тепло через грубую глину. Раньше я бы приказал Миали проверить её. Или незаметно вылил бы за спину. Но сейчас…

— Раньше я не доверял, — сделал глоток. Напиток обжёг горло, но согрел изнутри, как объятие старого врага, ставшего другом.

Дэфа усмехнулась, подбрасывая в костёр горсть сухих листьев. Они вспыхнули синим, осыпав её лицо мерцающими бликами.

Шеон перевернулся на живот, упёршись подбородком в ладони:

— Эй, а что если посмотреть в эту штуку? — он ткнул пальцем в «Мир». — Может, она покажет, где клад зарыт!

— Или как ты вчера штаны порвал, зацепившись за колючку, — Филгарт швырнул в него огрызком яблока.

— Ага, а потом ты нёс меня на спине, потому что я «ранен в бою»!

— Я нёс тебя, потому что ты орал, как поросёнок, и мешал спать!

Я положил карту перед Шеоном. Зеркало дрогнуло, поверхность заколебалась, как вода от брошенного камня.

— Попробуй.

Он потянулся, но вдруг замер:

— А если я увижу что-то… страшное?

— Увидишь правду, — Миали возникла позади него, положив ледяные ладони на его плечи. — Но только ту, которую готов принять.

Шеон вдохнул полной грудью и заглянул в зеркало.

Сначала он засмеялся:

— О, это же наша телега! И… это я?

В зеркале Шеон лет десяти гонял кур по двору полуразрушенной фермы. Его сестра, девчушка с такими же огненно-рыжими волосами, сидела на заборе и хохотала, размахивая деревянным мечом.

— Лора! — зеркальный Шеон бросил в неё ком земли. — Слезай, а то папа увидит!

— А я скажу, что это ты разбил горшок с мёдом!

Картинка сменилась. Тот же двор. Лора лежала в постели, лицо покрасневшее от лихорадки. Мать плакала у окна, отец спорил с врачом: «У нас нет денег на лекарства!»

Шеон в зеркале, теперь уже худой и грязный, пробирался ночью в аптеку. Его поймали, избили, бросили в клетку…

Настоящий Шеон дёрнулся, словно его ударили.

— Хватит, — прошептал он, но зеркало не отпускало.

Теперь он видел себя в нашей колеснице. Дэфа учила его метать ножи, Филгарт показывал неприличные жесты на языке глухонемых, а Никлас… Никлас молча протянул ему свой плащ, когда Шеон промок под дождём.

— Я… — Шеон вытер лицо рукавом. — Я думал, вы терпите меня потому, что я полезен. А вы…

— Ты полезен, — Филгарт шлёпнул его по затылку. — Как громоотвод.

— Но мы терпим тебя потому, что ты наш, — Дэфа бросила нож в бревно, где уже торчали три других. — Даже если ты воруешь носки.

Шеон рассмеялся, но смех прервался всхлипом. Он прижал зеркало к груди:

— Спасибо.

Никлас перестал точить кинжал. Огонь играл на лезвии, рисуя кровавые блики.

— Моя очередь? — он кивнул на зеркало.

— Только если хочешь, — я подвинул карту к нему.

Он долго смотрел на своё отражение, сжав челюсти. Вдруг зеркало затуманилось, показав молодого Никласа в доспехах с гербом Имперской гвардии. Он вёл отряд через горящую деревню. Женщина с ребёнком бросилась под копыта его коня…

— Я приказал не останавливаться, — голос Никласа звучал как скрежет камней. — Дисциплина превыше всего.

Картинка сменилась. Никлас стоял на коленях перед императором, получая медаль за «успешное подавление мятежа». Но его глаза были пусты.

— Потом я нашёл его, — он кивнул на Филгарта, который неожиданно серьёзно слушал. — В подвале с цепями на шеях. Должен был казнить.

В зеркале Никлас рубил цепи топором. Филгарт, тогда ещё худой подросток с ожогами на руках, спросил: «Почему?»