— Теперь мы точно заблудились, — пробормотал Шеон, отряхиваясь.

— Нет, — Никлас указал на едва заметную трещину в скале. — Здесь есть вода.

Он повёл нас по узкому каньону, где стены сходились так близко, что приходилось идти гуськом. Миали шла последней, её тени ползли по камням, ощупывая каждый выступ.

— Здесь, — Никлас остановился у расщелины, из которой сочилась вода. Чистая, холодная.

— Как ты знал? — удивилась Дэфа.

— Камни учат, если умеешь слушать, — он приложил ладонь к влажному мху. — Пустыня — не враг. Она просто проверяет.

Филгарт, наполнив бурдюки, кивнул мне:

— Ваш Никлас — клад.

Никлас, как всегда, вёл колесницу уверенно, избегая зыбучих песков. Миали молчала, но её тени больше не метались — они обвивали её, как плащ, иногда касаясь плеча Никласа в знак благодарности.

Миали, сидевшая чуть поодаль, вдруг протянула руку. Её тень коснулась факела, и пламя на миг стало чёрным.

— Мы ещё встретим джина, — прошептала она. — Он не забыл.

Но сейчас это не имело значения. Пустыня осталась позади, а вместе с ней — часть наших страхов. Впереди были новые дороги, новые тайны. И пока Никлас правил лошадьми, а Миали шепталась с тенями, я чувствовал — мы справимся.

После недели в выжженной пустыне мы наконец достигли Зеленой Долины. Воздух здесь был густым от ароматов сотен трав, а земля под ногами мягкой и влажной. Колесница въехала в тень огромных дубов, и даже кони, измученные долгим путем, подняли головы, почуяв свежесть.

— Здесь… хорошо, — Миали сбросила плащ, впервые за много дней позволяя солнцу коснуться своей бледной кожи. Её тени, обычно беспокойные, лениво стелились по траве, словно купаясь в росе.

Я почувствовал, как колода в кармане отозвалась теплым ипульсом. «Императрица» сама выскользнула мне в ладонь, её золотые края сверкали в солнечных лучах.

Мы нашли родник в центре долины — кристально чистый, окруженный полевыми цветами. Вода струилась по камням, образуя мелкий бассейн.

— Проверим на всякий случай, — Филгарт достал свой серебряный флакон и зачерпнул воду. Металл не почернел. — Чище не бывает.

Шеон уже срывал сапоги:

— Купаться!

— Подожди, — Никлас схватил его за шиворот. — Сначала лагерь.

Пока другие разбивали палатки, я подошел к воде. «Императрица» в руке засияла ярче. Когда я опустил пальцы в родник, по воде пошли круги, и на поверхности отразилось не мое лицо, а женское — с венком из колосьев на волосах.

«Ты пришел», — прошептал ветер.

Вечером Шеон вернулся с окровавленной рукой — порезался, пытаясь «приручить дикого ежа», как он утверждал.

— Вот идиот, — проворчал Пит, роясь в аптечке.

Я достал «Императрицу» и приложил к ране. Карта засветилась мягким зеленым светом. Когда я убрал руку, на месте пореза осталась лишь тонкая белая полоска — как след от давно зажившей раны.

— Во дает! — Шеон вращал кистью. — Даже шрама нет!

Дэфа наблюдала за этим с необычным для нее интересом:

— Без условий? Без платы?

— Кажется, так, — ответил я, хотя сам не до конца верил в такую щедрость.

Филгарт, сидевший на колесе, вдруг сказал:

— Всё имеет свою цену. Просто мы её пока не видим.

Луна висела над долиной огромным серебряным диском, заливая светом каждый лист, каждый лепесток. Лагерь спал — даже вечно бодрствующий Филгарт наконец сдался, свернувшись калачиком у потухшего костра с арбалетом в обнимку.

Я лежал без сна, чувствуя, как «Императрица» под моей рубахой излучает ровное тепло. Она пульсировала в такт биению сердца — нежно, но настойчиво, словно зовя куда-то.

Когда терпеть стало невозможно, я осторожно выбрался из палатки. Ночной воздух был прохладным и густым, пропитанным ароматом ночных цветов. Где-то в траве стрекотали кузнечики, а изредка доносился мягкий шелест — возможно, пробегавший ёжик.

Я направился к роднику. Вода в нем светилась.

Не отражением луны — нет, она излучала собственный, едва уловимый голубоватый свет. Я опустился на колени у края, зачерпнул ладонью. Капли, стекая между пальцев, оставляли на коже мерцающие следы.

— Ты пришел.

Голос прозвучал за моей спиной — мягкий, как шелест листвы, но в то же время четкий, будто звон хрустального бокала.

Я обернулся.

Она стояла в трех шагах, и луна светила сквозь нее.

Платье из живых цветов обвивало ее стройный стан, то расплетаясь, то вновь сплетаясь в причудливые узоры. В волосах — венок из колосьев и васильков. Лицо… Лицо я не мог разглядеть. Оно менялось с каждым мигом — то юная девушка, то зрелая женщина, то древняя старуха.

— Ты не спишь, — сказал я глупо.

Ее смех прозвучал как журчание ручья.

— Как может спать весна? Или летний дождь? Или первый снег? — Она сделала шаг ближе, и трава под ее босыми ногами тут же расцветала крошечными белыми цветочками. — Я — жизнь, Мрак. А жизнь не знает сна.

Я почувствовал, как «Императрица» у меня на груди засияла ярче, отвечая на присутствие своей хозяйки.

— Зачем ты дала мне этот дар? — спросил я, вставая.

Она наклонила голову, и в этот миг я увидел в ее чертах знакомые очертания — мою мать? Сестру? Ту, чье лицо я не мог вспомнить, но чей образ жил где-то в самой глубине души?

— Потому что мир слишком полон боли, — ответила она. — И слишком мало в нем тех, кто может исцелять без условий, без требований, без скрытых мотивов.

Ее пальцы коснулись моего лба.

Мир взорвался красками.

Я стоял посреди бескрайнего поля. Ветер играл спелыми колосьями, создавая золотые волны. Над головой — бездонное синее небо.

— Где я?

— Внутри себя, — ее голос звучал со всех сторон сразу. — Вернее, в том месте, где ты мог бы быть.

Тени начали формироваться вокруг.

Сначала Дэфа — но не та, что ходит за мной с косой, а девушка в простом платье, смеющаяся над шуткой, которую я только что сказал.

Потом Шеон — без цепей, без шрамов, без этой вечной истеричной бравады. Обычный парень, лузгающий семечки.

Никлас, рассказывающий истории у костра. Филгарт, рисующий что-то на песке. Миали… Миали без теней.

— Это возможно? — мой голос дрогнул.

— Все возможно, — ответила она, появляясь передо мной. Теперь она выглядела как молодая женщина с добрыми глазами цвета весенней листвы. — Если позволить себе верить в чудо.

Она подняла руку, и мир снова перевернулся.

Я вздрогнул, обнаружив себя снова на коленях у родника. Рассвет только начинал окрашивать небо на востоке.

— Ты…

Но вокруг никого не было. Только на поверхности воды плавал одинокий лепесток, а в траве у моих ног расцвели три незнакомых мне прежде цветка — голубые, с серебристыми прожилками.

Я потрогал один. Лепестки оказались теплыми.

Когда я вернулся в лагерь, Филгарт как раз потягивался, просыпаясь.

— Что, не спалось? — он зевнул.

— Нет, — честно ответил я.

Он пристально посмотрел на меня, потом на цветы в моей руке, и что-то мелькнуло в его обычно насмешливых глазах.

— Интересная ночка выдалась, да?

Я только кивнул, пряча цветы за пазуху. Они пахли надеждой.

А «Императрица» на моей груди все еще излучала ровное тепло, напоминая: чудеса возможны. Нужно только позволить им случиться.

Вечером у костра Дэфа неожиданно подошла ко мне:

— Можешь… убрать это? — Она показала старый ожог на запястье — след от первого боя.

Я приложил карту. Шрам исчез.

— Спасибо, — прошептала она и, к моему удивлению, улыбнулась. Настоящей, не саркастической улыбкой.

Филгарт наблюдал за этим, потом тихо сказал:

— Возможно, я ошибался. Возможно, некоторые дары действительно бескорыстны.

Мы покинули долину через неделю. Перед выходом я подошел к роднику. Вода была спокойной, но в глубине мерещился отблеск зеленого платья.

Теперь «Императрица» лежала в колоде отдельно — не потому что была опасной, а потому что стала особенной.

Колесница скрипела по разбитой дороге, оставляя за собой шлейф пыли, который тут же съедала надвигающаяся ночь. Мы ехали уже три дня через земли, где даже трава казалась выцветшей, а деревья скрючились, словно прячась от неба. Воздух пах грозой, которая так и не разразилась.