Аккуратно и бережно, перемежая слова с улыбками и с каплями коньяка. Катерина вновь ахнула, увидев свой маленький домик в Трехзамковом. Под сиренью и мама Катерины возилась и впрямь во дворе. Горестный звон, плач Катерины в ушах... Э-эх...

Феечка кокетливо откашлялась и спросила – а где тот красивый и вежливый молодой человек, что так часто просил показать это место.

– Я за него, – огрызнулся Григорий, подумав, что не в настроении сейчас поминать лишний раз покойника Теодоро.

Отвлёкся – голос Катерины задумчиво прозвенел в голове. Раз и другой, потом она решилась, попросила показать башню Лилий, её старый корпус в Школум адептус майор. Григорий понял её мысль, подлил феечке, спросил прямо и в лоб: может ли, мол, она передать пару ласковых слов мессиру архимагусу хрену-в-шапке. То есть Люциусу или как там его... И вообще.

Феечка откашлялась, даже протрезвела слегка на вид. Подобно морене недавно – подняла палец вверх. И с достоинством ответила, что передаст обязательно. Сразу после того, как оного архимагуса поймает воинство светлейшей Ай-Кайзерин. И посадит, желательно на кол или ещё куда-нибудь, где он не сможет колдовать и лишить фейку так неожиданно обретённой свободы. А пока не посадили – извините, господа добрые, чернокнижия я вам не покажу. Лучше римские термы, там колоннада, мрамор, фонтаны и статуи и как раз оргия началась. Или ещё что, а чернокнижие – ну его в пень. Ничего там красивого нету.

«Дела, – подумал Григорий, – интересно зеркала волшебные пляшут».

Почесал затылок, потом улыбнулся, пошёл трепаться и подливать фейке коньяк. Пока та не заснула, свернувшись калачиком в углу зеркала, и радужное сияние не затихло, погрузив комнату в полумрак.

Снова хмыкнул, встряхнул бутылку – пустая, жалко, но ладно, успеем ещё. Нашёл на полу две книги с крепкими переплётами, положил меж них зеркало с феей, обернул бумагой и перевязал. Аккуратно и бережно, чтобы опять не побилось. Порылся, достал бумагу с пером, написал и прикрепил сверху записку.

Мол прошу не удивляться, то, что в зеркале – принять, обогреть, отнестись ласково, при необходимости с утра похмелить, но с разумением, чтобы не обернулось запоем.

Ибо...

Голос Катерины прозвенел задумчиво промеж ушей:

«Ибо запойный демон – горе в стране. Вам тут только феечки и не хватало...»

– Приручим. Может, чего полезное покажет на трезвую голову и с утра. Картинки у неё красивые.

– Кому зеркало передавать-то собрался?

– В поющий дом, Мэй-привратнице на руки. Вот прямо сейчас, спущусь к Мюллеру и попрошу у него человека на сбегать туда и сюда. Найдётся, я думаю...

Встал, посмотрел сквозь разбитое окно – на сгустившуюся уже ночь и чёрные облака, ходящие кругами над флюгером на башни Идиотов. Ветер хлестнул, налетел, выдувая из головы крепкий коньячный дух. Григорий набил трубку, закурил. Сизый дым встал перед глазами стеной, заколебался, дрожа под ветром. Призрачное лицо Катерины свилось, задрожало на холодном осеннем ветру. Григорий улыбнулся, сказал ей:

– Ладно, Катерина, колись... Тебе втёрлись в доверие поддельными письмами, потом испугали, угрожая расправиться с оставшейся в Трехзамковом граде семьёй. Как видишь – вместо связи у них вечно пьяная фея, передать весть мессиру хрен-в-шапке они не могут. Максимум, на что их хватило, это у твоей мамы рецепт борща подсмотреть, чтобы ты им поверила и испугалась. А зря. Бояться нечего, колись, Катерина, что было в последнем письме? Что не договариваешь?

Она вздохнула – решаясь, колокольчиком прозвенел её голос в ушах. Грустным и спокойным, размеренным, как церковный зов к службе:

«Да, Григорий, было и последнее письмо, действительно, его не было в связке у Теодоро. Но там... Писали от лица мессира архимагуса Люциуса Торвальда, ректора Школум адептус майор. Похоже было, стиль узнаваемый. Говорилось, что тёмные боги не забыли меня. Велели принять ученика, и научить его всему, чему сама научилась в Школуме».

– Та-ак...

«Всему чернокнижию без изъятия. Ещё говорилось, чтобы не дёргалась, этот ученик – большой человек, границы от него не защитят, он сможет достать меня и в Трехзамковом и в Кременьгарде. А ещё там Люциус... То есть не Люциус, но тот, кто писал от его имени письмо, он его дорогим другом и коллегой называл. Честно говоря, не помню этот момент – порвала тогда этот лист сразу же».

– Коллегой? Ах, вот оно как... И дальше что, Катенька?

«Да, вроде ничего такого... Прошла неделя, я понадеялась – забыли меня. А в тот день... Да вроде, ничего такого и не произошло. Я переводила книгу, Теодоро шутил, дескать, я сижу на работе до ночи, потому что боюсь ходить мимо дома с химерами на мосту. Я ответила, что они миленькие и потому надо бы на днях зайти и рассмотреть их поближе. Да вроде, и всё...»

– То есть, тебе угрожали, а ты в ответ назвала «миленьким» домик, где сидит махбарат?

«Так я же не знала…»

– И сказала, что хочешь зайти, посмотреть на него поближе. Немудрено... Ой, прости, Катенька. Ладно, ещё немного – и поймаем его.

Остался последний штрих. Немного...

Немного – это вышел примерно час. Григорий успел спуститься, пообщаться с майнхерром Мюллером. Отправил посылку с зеркалом и сожрал котелок сытных, начинающих остывать щей. Над университетом вспыхнули лампы, ночной туман закачался, окутывая готические башни и лазоревые, восточные купола. Колокола били, зовя к вечерней молитве, сливаясь с ними – с башен призыва полетел раскатистый, призывный азан.

Захлопали крылья, чёрная птица соткалась из тумана, слетела, уставив на Григория крупный, слезящийся глаз. Записка на шее её: из дома Колычевых, дядька Кондратий срочно просит зайти...

Голос Катерины прозвенел в голове:

«Странно».

– Ничего странного, Кать.

Подмигнул птице, посмотрел прямо в большой, жёлтый – слеза дрожала, переливаясь в его уголке – глаз. Спросил:

– Так, семечек будешь?

Птица не ответила, лишь посмотрела внимательно и вспорхнула в тёмное небо. Григорий проводил её взглядом. Будь он один... С азартом пошёл бы прямо так, волку в пасть, а там кто кого. Но в этот раз при любом раскладе Варвара должна остаться в безопасности. Ненадолго задумавшись, к майстеру Григорий решил не возвращаться. Это слишком логично – и потому там могут следить. Вместо этого нашёл в общежитии Марджану, заодно отметил, что за эти несколько дней забитая домашняя пай-девочка окончательно пропала, осталась кошка, любящая гулять сама по себе. На просьбу помочь, Марджана неожиданно серьёзно ответила:

– Говорите. Я обязана вам жизнью, я помню, как эта демонша из меня силы тянула, когда ей капище спалили.

– Я прошу, никому не говоря, подержать у себя вот это письмо. Его или я сам обратно заберу через несколько дней… Или если не смогу, ты поймёшь почему, передай его лично в руки леди Элизе Бастельро, доценту геомантии.

Марджана самым натуральным образом по-кошачьи дёрнула своим ушком и серьёзно ответила:

– Сделаю.

Ну да, тихая девочка, но понятно при ком и в каком доме росла. Знает, в каких случаях такие письма просят хранить и отдать. А ещё по той же причине, а ещё поскольку кошка любопытная, перед тем как отдать письмо, его прочитает и удостоверится, что ей ничего не грозит. И новость заодно дойдёт до Юнус-абыя.

Дальше с той же целью Григорий не стал идти через мост, а воспользовался волшебным сомом. Ведь по совпадению, тот как раз удачно в Зареченскую слободу высаживает? По дороге как раз зайти, свечку в церкви поставить святому Трифону. Ну и заодно также незаметно оставить настоятелю отцу Акакию пару писем, для махбарата и тоже Юнус-абыю.

Выйдя из тёплой, но душной, пропитанной ладаном и палёным воском церкви, Григорий вдохнул полной грудью налетевший с севера ветер, закашлялся, больно тот сухой оказался и холодный. Подмигнул звёздам, подозрительно коловшим глаза через разрывы облаков. И зашагал – мима дома с химерами, через мост и площадь, налево, в боярский квартал по аллее, усаженной липами.