Если сегодня этого не сделаю, то не сделаю никогда…

Резко подхватив мобильный, поднимаюсь с места. Феликс смотрит на меня с распахнутыми глазами, как и все сидящие за столом.

– Положи телефон на место, Альбина.

Задыхаюсь. От злости трясусь.

Не отступлю. Не сегодня!

– Пусть все узнают, – проговариваю сквозь стиснутые зубы.

– Альбина!

Принимаю звонок и сразу ставлю на громкую связь.

– Милый, мне нужно тебе кое-что сказать! – раздается из динамика женский голосок. Муж сжимает кулаки, скрипит зубами. Дергается в мою сторону, но я оббегаю стол и оказываюсь от него далеко. – Феликс, любимый, я тут нервничаю немного. Тест для определения беременности сделала. Представляешь, две полоски! Это же положительный результат, да? Я так переживаю, уже ничего не соображаю! Я наконец-то рожу тебе сына, о котором ты так мечтаешь!

– Мам, а когда мы поедем к дяде? – спрашивает дочка, сидя за столом на кухне, пока я готовлю ее любимый пирог.

Поездку планировали на сегодня, но Феликс как всегда в своем репертуаре. Ни слова не ответил, когда я сказала, что мы хотим к Вадиму. Промолчал, оделся и ушел. Он любит так себя вести.

– Не знаю, родная. Когда отец согласится…

– Он не согласится, – грустно замечает Сабина. – Он всегда против.

Мое внимание привлекает шум во дворе. Подхожу к окну и вижу машину мужа, которая заезжает во двор. Его люди сразу подходят к нему. Он, выйдя из машины, жестикулирует руками, что-то им объясняет. А потом заходит в дом.

– Приехал. Спрошу, может, не станет возражать.

– Нет, не спрашивай, – качает дочь головой. – Он снова ругаться будет. Не обязательно ехать к дяде. Лучше во дворе в беседке порисуем что-нибудь…

– Хорошо. Тогда иди собирай карандаши, фломастеры… Закончу с пирогом и выйдем.

Дочь выбегает из кухни, а я, помыв руки, вытираю их и иду к кабинету мужа, заранее зная, что он там. Любит прятаться в том помещении. И пить…

Останавливаюсь у приоткрытой двери, услышав его голос. Меня потряхивает от его слов:

– И я по тебе соскучился, малыш…

Малыш, черт побери… Тошнит, вот реально.

– Как разгребусь с делами, так приеду. Будь готова… Ты мне кое-что обещала, не забыла?

Что-то пошлое обещала, однозначно.

Подождав еще несколько секунд, захожу в кабинет. Феликс сразу же отключается и бросает телефон на стол. Ведет себя так, будто боится моей реакции. Хотя я прекрасно знаю, что ему плевать.

– Мы с Сабиной к моим родителям поехать хотим… – начинаю, стоя напротив стола мужа.

– Поезжайте, – машет он рукой, глядя на меня исподлобья. – Водитель во дворе. Но не сейчас, а вечером.

Хмурюсь. Почему именно вечером – я понятия не имею. Но сдается мне, что муж помчится к своей любовнице. Ну и ладно. Мне это на руку.

– Отлично. Спасибо.

Выхожу и вижу, как Сабина спускается по лестнице со своим рюкзаком.

– Я готова! – радостно сообщает.

– Сейчас пирог вытащу из духовки и приду.

Выходим во двор. Идём к беседке.

Вокруг куча мужчин, но мы к этому уже привыкли. Последние полтора года наш дом постоянно окружён охраной. Не пойму, для чего это нужно. То ли у Феликса серьезные проблемы, то ли ещё что.

Бумага шуршит под легкими движениями карандаша. Сабина, нахмурив брови, сосредоточенно выводит линии, ее маленькие пальцы едва заметно дрожат от напряжения. Я сижу рядом, наблюдая за ней, и не могу сдержать улыбку.

Ветер играет в ее волосах, легкие пряди выбиваются из косы, щекочут щеки. Она машинально сдувает их, не отрываясь от рисунка, и что-то бормочет себе под нос. Я знаю – она полностью в процессе. В своем мире. Там, где никто не кричит, где нет страха, нет боли. Только бумага, краски и ее воображение.

Я горжусь дочерью. Так сильно, грудь сжимается от нежности. Как можно в таком возрасте настолько тонко чувствовать, так красиво передавать эмоции через цвет и форму? Ее рисунки – это не просто детские каляки-маляки, в них есть душа. Настоящая, глубокая.

Но здесь, в этом доме, ей никогда не дадут раскрыться. Никогда не оценят ее талант. Ее отец… Он не относится серьезно к ее творчеству. Несколько раз я пыталась достучаться, но тщетно. Дочь ничего не добьется, пока живёт в этом доме, которая больше похожа на золотую клетку.

Я сжимаю зубы, прогоняя эту мысль. Сабина должна выбраться отсюда. Должна жить в месте, где ее любят, где ценят каждую ее эмоцию, каждую мечту.

– Мам, смотри! – дочь поднимает голову, протягивая мне лист. Ее глаза сияют – так, как сияют только у детей, когда они ждут одобрения.

Я смотрю на рисунок. И чувствую, как горло сжимается от эмоций. Она нарисовала нас. Меня и ее. Мы держимся за руки. А вокруг – солнце, цветы, и никакой тени от высоких стен этого дома.

Она тоже хочет выбраться. Хочет оказаться там, где ей будет по-настоящему хорошо. Где нет места Феликсу, хоть он и ее отец…

– Очень красиво, родная. Я в восторге.

– Мамуль… – Дочь обнимает меня и кладет голову на мои плечи. – Я так хочу уехать отсюда… Далеко-далеко.

Я тоже, милая. Я тоже.

– Давай нарисуем красивый дом? В каком бы ты хотела жить…

– Хорошо.

Сабина берет чистую бумагу и берется за дело. Я машинально провожу рукой по волосам дочери, поправляя выбившуюся прядь. В этот момент чувствую, как на мне задерживается чей-то взгляд.

Поднимаю глаза и сразу встречаюсь с ним.

Охранник. Один из людей моего мужа. Стоит чуть поодаль, привалившись к колонне беседки, и смотрит прямо на меня. Глаза ленивые, наглые. Улыбка – противная, неприятная. От которой пробегает холод по спине. А потом он вдруг подмигивает.

Меня передергивает.

Я тут же возвращаю внимание обратно на рисунок Сабины, но ощущение чужого взгляда не исчезает. Напротив, кажется, он прожигает во мне дыру.

Мне никогда не нравилось окружение мужа. Эти люди – не просто охранники. Они чувствуют свою власть, свою безнаказанность. И каждый раз, когда я сталкиваюсь с кем-то из них, внутри поднимается тошнота. Они прекрасно знают отношение мужа ко мне и нашей дочери. Знают, что он никогда не поддерживает нас. Даже когда водитель оскорбил меня, Феликс встал на его сторону. Поэтому неудивительно, что ведут эти люди себя так нагло.

– Мам, а тебе нравится? – звонкий голос Сабины вытаскивает меня из мыслей.

Я моргаю, сосредоточившись на ее рисунке, заставляю себя улыбнуться.

– Очень, милая. Ты умница.

Но внутри остается неприятный осадок. Я изо всех сил стараюсь не показывать дочери свои переживания.

Около часа ещё проводим тут.

Сабина выводит линии осторожно, старательно. Маленькая ручка крепко сжимает карандаш, и на белом листе медленно появляется дом.

– Смотри, мама, – шепчет она, проводя последний штрих на крыше.

Я наклоняюсь ближе. На рисунке – одноэтажный дом с большими окнами. Светлый, такой красивый. Вокруг него аккуратно расставлены кусты роз. Их бутоны яркие, живые.

Высокий деревянный забор. Не суровый, не закрытый от мира, а тёплый, домашний, с красивыми узорами на досках.

Сабина улыбается, чуть наклоняет голову, любуясь своим творением.

– Здесь можно жить счастливо, правда? – спрашивает она, все еще глядя на рисунок.

Я не сразу нахожу, что сказать. Но киваю.

– Конечно, милая. Конечно.

– Альбина! – слышу я голос мужа. – Сюда! Живо!

Сабина быстро собирает вещи в портфель, прячет рисунки. Ведь знает, что Феликс начнет кричать сильнее, если увидит их.

Заходим в дом.

– Иди в комнату и не спускайся.

– На что снова папа разозлился? Мы же ничего плохо не делаем.

Не делаем. Мы никогда ничего плохого не делаем, но он все равно находит повод орать.

– Беги к себе, родная.

Жду, когда она поднимется. Лишь после того, как слышу хлопок двери, иду в кабинет Феликса.

– Что случилось? Ты почему кричишь?

– Какого черта с охранником переглядываешься?

– Что?! – моему возмущению нет предела. – Ты совсем свихнулся? Что ты несёшь?