А Вики все нет. Намучился с этой „виллсиной", щелкнул в урну. И урна потихоньку дымить начинает. Я сижу со стиснутыми челюстями — они уже ноют. Надоело страдать. Думаю: когда урна перестанет дымить и полыхнет, то пойду. Загадал. А она не полыхает. Не мотоцикл же...

Это тоже давно. Тоже в Баку. Самвел устроил. Тоже пух тополиный был, но намного больше. Самвел спички чиркал — в этот пух бросал. Сразу „пых-х!“ — волной проходило. И нет пуха. Даже пепла нет. Там сосед наш, Иса-бала, мотоцикл поставил, и с мотоцикла натекла лужица, горючести разные. С тополей сыплется вокруг и везде. В эту лужицу тоже. Самвел совсем даже в другую сторону спичку бросил. А волна пошла — и сразу „пых-х!“ Он, мотоцикл этот, прямо как в кино горел. Самвел тогда три дня у меня ночевал. Потому что Иса-бала у Самвела дома три дня ночевал, поджидал.

Ну, ладно! В общем, урна — не мотоцикл. Густой дым уже валит, а огня нет. Тут еще судорога. Сигарета кислая, зубы стиснуты — вот судорога меня за челюсть и схватила. И... Вика выходит наконец-то из подъезда, авоськой размахивает.

Я встаю и иду к ней. Медленно. Внушительно. Подхожу, а у нее на лице: „Ну и что?!“ Вроде как не она мне два часа назад посредством Гливанны по телефону врала. Я стою, рта разомкнуть не могу, судорога не пускает. Только глазами... Короче, „зарежу, зараза!"

Она подождала немного и говорит:

— Ну и что?!

Я ей на авоську молча показываю. Мол, кто это с авоськой в библиотеку ходит?

— Не надо, — говорит, — мне помогать, пожалуйста. Она легкая! — издевается еще.

Самвел как учил?. Самвел учил, что тогда резко поворачиваешься и уходишь! Тогда она за тобой бежит и кричит: „Не буду больше!" Подействует? Не подействовал же взгляд. Это не Томка, не Баку.

Точно! Не подействовало. Вика не кричит: „Не буду больше!" Она мне Э спину говорит:

— Урну чтоб потушил! Пожара нам только не хватало! — И уходит, размахивая авоськой.

А я смотрю на свою скамейку — к ней листочек прилеплен.

Написано: „АСТАРОЖНА! АКРАШЕНА!"

Та-ак! Красиво я сзади смотрелся, когда по самвеловским наущениям резко поворачивался к Вике спиной!

Начинаю себе шею вывертывать, назад заглядывать — чисто, не полосатый совсем. Брюки такие же белые. Только уже мятые немного. Скамейку потрогал — если покрасили, то как я раньше не заметил?! Не в кинокомедии же!... Нет, сухая скамейка! Шуточки дурацкие! Да еще с ошибками... Ручку достаю, исправляю. „А" на „О". И там, и там, и там.

Из урны по-прежнему дым валит. Подбираю консервную банку, скребу ею по луже, иду тушить. Все-таки Вика попросила... Ну, будем считать, что попросила. Подхожу к урне и вдруг слышу — Самвел говорит:

— Папробуй толька!

Ничего не понимаю — кругом никого нет! Жара. Все попрятались. Самвел вообще в Баку. Но говорит откуда-то... Я тихо кричу:

— Самвел?!

— Ада, какой Самвел?! — говорит урна.

Тут из дыма появляется кто-то непонятный. Голова, плечи, руки. Остальное — вроде как в урне. И полупрозрачный. Не в смысле одежды, а в смысле насквозь. Такой... Хоттабыч. Только без бороды, просто небритый. И зубы через один — золотые. Кепка на нем — „аэродром".

Я прямо так и сел. На скамейку. Ладони сразу липкими стали. Вспомнил, что они от страха потеют. В книжках. Отлепил их от скамейки — а они еще и зеленые. Фантомас какой-то! Нет, от страха они не могли зелеными стать!

— И все правильно! — говорит небритая рожа. — Сам ашипк справлял! Когда ашипк справляешь, ивсе правильна получается! Только немножко грязно.

Вскакиваю! Точно! Вот теперь полосатый.. Теперь на самом деле „осторожно! окрашено! “.

Ну... вот что! Я ничего не знаю, конечно! Дурак полный, конечно! Но фокусы разные — без них как-нибудь обойдусь. Тем более, если после фокусов брюки в ацетоне вымачивать. Фантастика — фантастикой! Я читал, конечно, всякое! Но с братом по разуму толком не поздороваться — рука насквозь пройдет. А если вдруг не пройдет, то заляпаю краской, пятно наложу, можно сказать. И вообще, век техники. Раньше простую веревочку к простому кошельку — и на видное место. Чтобы какой-нибудь совсем уж балбес наживку — хвать! А ее из кустов — дерг! Ха-ха-ха!... Теперь же небритыми хоттабычами балбесов подлавливают. И вот залью я его преспокойненько сейчас водичкой, а за брюки полосатые еще кто-то получит! Когда выясню — кто... И я непреклонно на урну надвигаюсь.

— Слушь, ты савсем дурак, да?! — говорит этот... из урны. — Я тибе сказал, да?! Объяснить буду — не хочешь, да?!

В общем, я еще повыступал. Вид независимый. „Ну-ну!“ всякие скептические. А он быстро-быстро стал говорить. И руками тоже быстро-быстро в разные стороны.

Такое дело. Астрономию я знаю? Космос-мосмос я знаю? Другие планеты я знаю? Значит, это совсем не такое дело! Понял, да?!

Я вроде понял. А химию я знаю? Синтез-минтез знаю? Высокий температур знаю?... Семечко долго лежал. Спячка, анабиоз я знаю?... Сигарет индийский. Табак Индия собирал, семечко попал, сигарет зажигал, температур повышал, анабиоз кончал. Понял, да?!

Я вроде опять понял.

Чудес нет, наука все точно объяснял, но он сам точно не понял пока... Понял, да?!

Он еще долго руками размахивал и говорил. Я еще долго не верил и какой-нибудь мелкой пакости ждал. Потом взял и поверил. За мной такое водится.

А что? Вот тебе говорят, что испытаем-ка мы тебя на телепатическую способность. И долго голову морочат. Мало кто не попадется на удочку... Игра такая есть. Там все умные, один насчастный „телепат" — кретин кретином... Или еще всякие там разыгрыши. Самвел, когда его разыгрывали, очень оскорблялся. А я нет. Я так думаю: меня разыграют ведь всего один раз. Зато я потом — ого-го! Этим самым разыгрышем сколько раз пользоваться смогу!

Поэтому я и поверил. Но в пределах разумного.

Этот... полупрозрачный чуть успокоился, кепку аэродромную снял (лысый!), обмахивается облегченно, как веером. Перенервничал. Да и жара... Говорит:

— Вапрос давай!

Я его сразу — про самвеловский голос. На засыпку. Думаю, если это все-таки Самвел, то должен он именно сейчас откуда ни возьмись свалиться и заржать. Ага, купился!

Нет, ничего такого. Не сваливается Самвел. А этот... из урны объясняет, что нарочно знакомым голосом заговорил, чтобы меня не испугать. Убедительно?

Тогда я его — про внешность. Если сигарета-семечко-анабиоз-Индия, то почему не чалма и борода или там сари, а совсем по-другому? И акцент тоже...

Он помолчал, вздохнул. Говорит:

— Мутант... И честно хочешь, да? Нарочно! Специально! Ты Баку скучал, я Самвел притворял, тибе приятный делал — ты мне доверял.

Я и правда по Баку скучал. За все три года, как отца сюда перевели, так и не привык. Хотя кое-что успел усвоить. Усвоил, что когда шашлычный дух разносится, то это просто мусор жгут. Усвоил, что если огурцами на улице запахло, то это и не огурцами вовсе, а корюшкой. И не корюшкой, а весной. А когда — арбузами, то морозом и зимой... И что брынза — это брынза, а никакой не сыр. Сыра нет, говорят. А это? Это же брынза, вы что не видите?!.. И в траве белесые пляжники по весне загорают не потому, что там тепло, а потому, что там суббота. Невзирая на холодрыгу каждый старается свой кусок загара урвать... Усвоил. Только от Баку так и не отвык.

Кстати, откуда он про Баку знает?

А он, оказывается, много чего знает. Он, оказывается, мудрый. Он, оказывается, пока в своем семечке анабиозил, все думал и наблюдал. Ему, оказывается, анабиоз — не впустую. Он, оказывается, наперед видит, предсказать может. Но не может... Табу! Зато желания исполнять — это он запросто! Не как Хоттабыч — чтобы верблюды и дворцы ниоткуда. А как камень у дороги: налево пойдешь, направо пойдешь.

Такой... регулировщик.*И не чудеса это, не как в сказке. Просто у него жизненный опыт. Говорю же, регулировщик. Стоит себе на перекрестке и показывает куда ехать, чтобы доехать по адресу и в обрыв не кувыркнуться и в лоб никому не врезать. Главное, подфарником ему мигнуть: куда, собственно, хочешь. А он тебе — зеленую улицу. Регулировщик насмотрелся на все эти перекрестки, трассы, „зебры“ — он наперед знает. Вот и Хоттабыч мои тоже насмотрелся за свою многолетнюю спячку и может... Только скажи, куда хочешь ехать — он тебе покажет, как добраться. А если добрался куда хотел, а потом еще Куда-то появилось желание, то... Достаешь из пачки сигарету. Из той самой пачки. Куришь и думаешь. Даже вслух he надо.