Прибывшая через полчаса белоснежная яхта, как две капли океанской воды похожая на погибшую «Каналью», подобрала капитана с двумя девицами – негритянкой и белой, повара-гея, живого и невредимого, но хранящего на лице то же выражение мучительной неудовлетворенности, а также привязанный к спасательному поясу труп сеньора Хосе Фраго, разыскиваемого половиной полиций мира.

В белых шортах сеньора Фраго оказался тщательно запечатанный в полиэтилен конверт, который вскрыли уже в полиции.

– Кажется, теперь – все, – сказал Сергачев, когда кончился ночной выпуск новостей.

Мы сидели в моем номере, теперь уже вчетвером. Светланка едва успела накинуть халатик, а я так и остался светить обнаженным торсом.

Петр Петрович достал баночку с леденцами, потряс ею и звонко бросил на стол.

– Закурить, что ли? – сказал он и неожиданно выругался, впервые за все время нашего знакомства.

И сразу же извинился:

– Простите, Светлана Михайловна.

– Ничего, если хотите, я тоже могу.

– Вот этого не надо. Я, можно сказать, за весь мир отвечаю, а ты – за одного Лешу Кастета, а он тебе повода для брани пока не дает, чему и радуйтесь.

Она тихо этому порадовалась, но все еще не понимала причину внезапной сергачевской вспышки.

– Что случилось-то, ребята? – спросила она, отпуская мою руку и запахивая халатик. – Может, кофе выпьем?

– Спать плохо будешь, – сказал Паша.

– А мы сегодня спать и не планируем. Правда, Леша?

– Правда, – неуверенно ответил я.

События разворачивались по предсказанному Сергачевым сценарию. Что будет дальше он тоже, видимо, знал. Увертюра кончилась, и все шло к тому, что скоро начнется моя сольная партия в этой рок-опере, где слово «рок» обозначает судьбу, а не способ перебирать струны гитары...

– Паша, закажи кофе, плюшек каких-нибудь, и узнай – может, леденцы у них есть.

– А вы, Петр Петрович, вместо леденцов резинку жевательную возьмите, – посоветовала Светлана, – дыхание освежает и вообще...

Сергачев бросил на нее такой взгляд, который вполне мог сойти за второе ругательство.

– Светочка, дитя мое, – заговорил Петр Петрович, – может, ты устала с дороги-то, может, отдохнуть хочешь, выспаться? Так Паша тебя проводит, а мы с Лешей тут посидим еще маленько, покалякаем.

– Фигушки вам, – ответила Светлана и действительно показала кукиш, – фигушки с маслом! Вы, значит, Лешу опять будете на какое-нибудь смертоубийство уговаривать, а я – спать иди! Нетушки, дудки, я здесь посижу, я знать хочу, чего будет!

– Так, Светланушка, я и сам толком не знаю, что будет, и вообще – все в руке Господней.

Хорошо, хоть не стал пальцем в небо тыкать, подумал я.

И тут Сергачев устремил палец в небо и добавил:

– Там все решается, там, на небесах, а мы, аки черви и... – он сделал паузу, задумался, – и тлен... Нет, тлен не подходит, ну, в общем, ты понимаешь, о чем я...

– Я все понимаю, – продолжила свое обличение сергачевского коварства Светлана, но тут в номер вошла горничная, толкая перед собой изрядно нагруженный сервировочный столик, и Светке не удалось сорвать все маски с вероломного старца.

На столе появился кофейник, чашки, разные блюдечки и посудинки, и все остальное, что нужно засидевшимся допоздна полуночникам для того, чтобы попить кофе.

Потом горничная наклонилась к пашиному уху, уложив ему на плечо тяжелую, как вымя дармштадтской коровы, грудь и стала что-то ему в это ухо нашептывать.

Паша на грудь горничной внимания не обращал, но слушал внимательно, изредка кивая головой и говоря:

– Я, Я!

До меня не сразу дошло, что по-немецки «я» обозначает «да», и сначала пришлось поломать голову над тем, что же это такое Паша берет на себя, может быть даже покрывая всех остальных.

Паша в последний раз сказал – Я! – барственным кивком отпустил горничную и обратился уже к нам:

– Господа, есть важное сообщение. Может быть, конечно, оно не всем будет интересно, – тут он многозначительно посмотрел на Светлану, – но, тем не менее, прошу внимательно его выслушать.

Он наклонился к столу, приглашая и нас сделать тоже самое, и начал трагическим шепотом раненого в бою героя:

– Господа, во-первых, я хочу сказать, что фройляйн горничная, которая так любезно согласилась обслужить нас этой ночью, по своему, так сказать, экстерьеру вполне подходит для съемок во всемирно известных порнофильмах компании «Магма».

– Пошляк! – сказала Светлана и демонстративно отвернулась.

– Пошляк, – легко согласился Паша, – но, все-таки, во-вторых, фройляйн горничная...

– И хам, – на всякий случай добавила Светлана.

– И хам, – опять признал свои недостатки Паша. – Фройляйн горничная сказала, что, к сожалению, леденцов в гостинице нет. Она уже передала нашу просьбу старшему менеджеру, тот сидит за компьютером, и, может быть, найдет в Нижней Саксонии фирму, которая выпускает леденцы, тогда они разбудят ночного курьера и отправят его в эту фирму, поэтому придется немного подождать. И еще она сказала, чтобы мы не беспокоились, все расходы по доставке леденцов гостиница берет на себя.

Потрясенные услышанным, мы молчали, потом Сергачев тихо сказал:

– Мудак!

И стал наливать кофе.

Поговорить той ночью так и не получилось. Паша поначалу ерничал по поводу леденцов и карамелек, вызывая нешуточную сергачевскую злость. Потом он переключился на меня и стал отпускать двусмысленные намеки, связывая мое проживание в гостинице с ночными дежурствами вымястой горничной, а также горничных с других этажей и всего женского персонала гостиницы, чем вывел из себя и Светлану.

В итоге все расстались злые и недовольные друг другом. Правда, Светка дулась на меня недолго, только до совместного похода в душ. Потом мы еще больше упрочили наши отношения в постели, а когда Светлана уснула, смешно сопя носом и обхватив подушку руками, я встал и пошел к окну курить.

Табачное зелье прочистило мне мозги, и я понял, что весь этот спектакль был устроен только потому, что разговор между нами должен идти серьезный, совсем не для посторонних женских ушей, и что они – Паша с Петром Петровичем – знают о происходящем намного больше меня, и то, что они знают – тяжело и страшно, поэтому и им тоже нужно было повеселиться и расслабиться.

На этой, вообще-то невеселой, мысли я успокоился и, откинув одеяло, обрушился прямо на Светлану, отчего она только довольно пискнула во сне.

Утро началось слишком рано – в десять часов.

Пришел Паша, долго, но деликатно стучал в дверь, заказал завтрак, напомнил о необходимости принять душ и почистить зубы и вообще вел себя как хорошо вышколенный камердинер английского аристократа, опаздывающего на заседание палаты лордов. Он старательно отворачивался, когда в поле зрения заходила неодетая Светлана, а потом, убедившись, что мы встали, и падать в постель больше не намерены, ушел курить на балкон.

После завтрака, совместного пития кофе и дружного перекура Паша повелел Светлане одеваться по-уличному, потому что они сейчас пойдут на какую-то штрассе для массированного налета на гамбургские магазины.

«Шоппинг» – магическое слово, значительно ускоряющее действия любой, даже полуспящей женщины, поэтому через считанные минуты Светлана уже была одета, обута, скупо накрашена и стояла в дверях, готовая к покорению предприятий немецкой торговли.

Паша вернулся после очередного перекура на балконе, окинул ее придирчивым взглядом, снял с плеча невидимую пушинку и сказал, со страстным придыханием: «Хо-ро-шо!» – и я был оставлен в гордом одиночестве, награжденный на прощание воздушным поцелуем и многообещающим взглядом сквозь густые, как черный иней, ресницы.

Однако гордое одиночество продолжалось не долго, можно сказать, совсем не продолжалось, потому что сразу же после ухода торгово-закупочной парочки на пороге возник Петр Петрович Сергачев с полиэтиленовым пакетом в руках.