"А ведь он прав!", подумал Громов, вспоминая что говорил Любимов о поведении комитетчиков в момент крушения Союза. " Всегда задирали нос и строили из себя бог знает что! Все привилегии - себе! А когда дело дошло до спасения страны, попрятались как крысы по углам, ожидая удобного момента, чтобы вцепиться в слабеющее тело державы!"

- Значит, мы должны послать своего человека, другого выхода нет! - пожал плечами Громов. - Только нужно обеспечить его легендой. Ограничение по численности есть?

- Нет, в приглашении ничего о составе группы не говорится. - покачал головой генерал.

- Тогда нет никаких проблем. - удовлетворённо кивнул Громов. - Я обдумаю варианты, посоветуюсь с моим человеком в группе и, думаю, сможем включить в её состав представителя нашего ведомства.

- Принимается! - генерал поднялся и вслед за ним, встал и Громов. - Даю вам все полномочия и держите меня в курсе.

* * * * *

- Шурик, тебе письмо! - в разгар нашей послеобеденной репетиции вернулся Лёха Алёхин от полкового почтальона. Он, как каптерщик, выполнял и функции почтальона оркестра.

- От девушки! - осклабился своей знаменитой улыбкой от уха до уха Алёхин. - Вот везёт молодому: одна в Союзе ждёт, а он тут себе другую завёл! Да ещё какую! Как это у тебя получается, Саня?

- От какой ещё девушки из Союза? - удивился я, забирая из его рук довольно помятый прямоугольник.

Я глянул на конверт. Вот те раз! Письмо было от Валентины Потехиной. Я, честно говоря уже и забыл о её существовании. Она, впрочем, тоже! Должна была забыть. Во всяком случае таков был сценарий нашей быстротечной "любви" в прошлой жизни. Это была очень симпатичная и очень смелая восьмиклассница, которая не побоялась подослать ко мне свою подругу с запиской, в которой она, не долго думая вывела всего два слова:" Давай дружить." Помню я посмотрел на девчонку, которая сунула мне её в руку и спросил:

- А просто сказать не можешь?

На что та ответила:

- Так это не я предлагаю дружбу, а моя подруга! - и показала на Валентину, которая стояла тут же, буквально в трёх шагах.

Валентине я не стал задавать тот же вопрос, а просто сказал:

- Ну давай! Где встретимся?

- Сегодня вечером, в восемь, возле клуба. - ответила та, смело глядя мне в глаза. И почему тогда сама не подошла? Или нужно было соблюсти какой -то ритуал?

- В восемь я буду ещё на репетиции, - ответил я. - Давай в девять.

- Хорошо, я тебя подожду... - не разрывая взгляда ответила Валентина.

Вот эта малолетка-восьмиклассница и обучила меня, десятиклассника- выпускника, буквально за пару вечеров целоваться. А в первый вечер, я, ткнувшись губами в её губы испытал разочарование - вот это и есть поцелуй?! И зачем оно, вообще?! Но девочка толк знала. А когда я удивился её умению, она, ничуть не смущаясь, поведала, что научил её этому прошлогодний выпускник школы, которого буквально полтора месяца назад забрали в армию. Валентина обещала его ждать, но увидев симпатичного десятиклассника играющего в ансамбле на танцах в станичном ДК - передумала. Теперь она будет ждать из армии меня. Она и правда ждала меня и даже написала мне письмо. Одно. Буквально в пару строчек, приложив, зачем-то своё фото, глядя на которое, все мои сослуживцы пускали слюни. На этом её "любовь" закончилась. Я написал несколько писем, но ни на одно так и не получил ответа. Помню, я даже страдал какое-то время. Но это было в прошлый раз. В этой же действительности, я получив от неё уже знакомое единственное письмо, просто не стал ни читать его, ни отвечать, чем очень удивил сослуживцев. И теперь ещё одно? Что за странности? Неужели так действительность изменилась, что даже ветреный характер Валентины поменялся? Ну-ка, ну-ка, чего она там пишет? Мне даже стало интересно...

- Это не та ли, которой ты ещё в прошлом году отвечать не стал? - постарался заглянуть мне через плечо Алёхин. - Настойчивая....

Я отвернулся и разорвал конверт. Из него едва не выпал маленький листок бумаги, на котором была написана всего одна строчка: "Сегодня в 20:40, где обычно"

Пяти секунд мне хватило, чтобы понять кто автор этих строк.

"Даже время подхода до парка подсчитал", мысленно усмехнулся я. "Интересно, что за срочность?"

В парк я успел как раз вовремя. Ещё на подходе к собачьей площадке меня облапила и облизали Линда, которой теперь Громов разрешал такие вольности, поняв, что не в силах запретить это. Линда радостно скакала рядом со мной, пока я подходил к скамейке, на которой сидел её хозяин. Когда мы подошли достаточно близко, она оставила меня и подбежав к скамейке выдала длинную речь на своём собачьем языке, задирая голову, словно укоряя хозяина:" Ты чего сидишь?! Не видишь кто пришёл?"

- Да понял, понял! - потрепал её по загривку Громов, поднимаясь. - Все прямо с ума посходили от этого Любимова!

- А кто-то ещё? - глядя невинными глазами спросил я и добавил: - Здравия желаю, товарищ полковник!

- И тебе не хворать! - улыбнулся Громов протягивая руку. Мы обменялись рукопожатием.

- Пройдемся? - предложил он и размахнувшись запулил, что было сил теннисный мячик в дальний угол площадки. Линда рванула за ним, выбросив мощным толчком целую груду крупного песка, которым были посыпаны все дорожки в этой части парка.

Я шёл молча, ожидая начала разговора.

- Ваша группа в полном составе едет на фестиваль в ФРГ. - начал Громов без вступления, глядя на меня. Проверяет реакцию?

- Хорошо! - кивнул я спокойно и уточнил: - Начальство уже утвердило?

Громов только молча крутнул головой.

- Для этого я тебя и вызвал. - пройдя пару шагов сказал он. - Вижу, что это для тебя не новость и не удивлён. Единственное, не знаю откуда ты это знаешь?

Подождал, ожидая моего ответа.

- Да какая разница, Степан Афанасьевич? - пожал я плечами. - Как любил говорить один мерзкий персонаж: "Главное, что информация достоверная". Так что там с поездкой? Есть какие то проблемы?

- Проблемы у нашей службы и начальства одни: чтобы ничего не случилось.

- А в это "ничего" что входит? - поинтересовался я.

- Первое, конечно, чтобы никто из вас там не остался! - полковник искоса посмотрел на меня.

- А второе? - не обращая на это внимания, уточнил я.

- Второе, менее важное, но также не должно случиться, - продолжил Громов. - Если говорить простым казённым языком - чтобы вы ничего не выкинули позорящее честь советских воинов и граждан.

- Ой-ёй-ёй! - засмеялся я. - Такая "честь", что аж страшно! Хорошо, проведу инструктаж среди парней, чтобы мимо унитазов кучи не валили, сопли рукавом на сцене не вытирали и - что там ещё обычно советские люди делают, вырвавшись заграницу? А, морально разлагаются, во! Постараюсь, чтобы не совсем разложились, хотя сами понимаете, в их буржуазной среде это очень проблематично сделать.

- Саша, ты когда -нибудь бываешь серьёзным? - спросил Громов.

- Бываю, Степан Афанасьевич, - согласно кивнул я. - Когда вещи действительно серьёзные, а когда вот такое - меня смех разбирает! Почему "антинародные капиталистические режимы" не боятся, что их граждане во время поездок в "светлое будущее всего человечества" СССР и другие социалистические страны не убегут туда или не накупят костюмов фабрики " Большевичка" для перепродажи у себя на родине? Или кожаные джинсы той же фабрики? Чем "скомпрометируют" высокое звание капиталистического гражданина! Видите, даже вам смешно, а вы хотите, чтобы я это слушал с серьезным лицом.

Громов долго смотрел на меня. Вспомнил о джинсах фабрики "Большевичка" и опять ломает голову откуда я знаю?

- Ладно, я вижу что обсуждать тут нечего. - нарушил он молчание. - Но остаётся вопрос по персоналиям.

- То есть? - насторожился я. - Кого-то из нас выпускать не хотят?

- Да нет, как раз наоборот!