В Нью-Йорке есть две большие сети мастерских по ремонту обуви — «Драгос» и «Робертс». Они владеют множеством будок чистильщиков, рассыпанных по всему городу. Контора «Драгоса» — на 72-й улице, и, если прийти туда рано утром, можно подменить кого-нибудь заболевшего и не вышедшего на работу. Тот, кому повезло, получал красный халат и начинал трудиться — за шестьдесят часов в неделю он зарабатывал восемнадцать долларов плюс чаевые. Господи, как мы, негры, корпели, чтобы получить немного дополнительных чаевых, ведь мы не имели ничего больше. Фирма запрещала организацию профсоюза, не предоставляла ни пособия по болезни, ни отпуска.
Когда у «Драгоса» все будки были заняты, я пытал счастье у «Робертса». Там наймом чистильщиков занимался большой желтый негр, которого все звали Большой Джой. Он сам когда-то работал чистильщиком, но теперь выбился в надсмотрщики над рабами. Он снабжал нас зелеными халатами, и, как только появлялся на горизонте, мы должны были особо старательно чистить обувь клиентов длинными мягкими щетками и при этом улыбаться во весь наш белозубый рот. И конечно, нам следовало говорить «сэр» и кланяться независимо от того, получили мы на чай или нет.
Контора Большого Джоя помещалась на 34-й улице, и каждое утро около нее толкались отверженные чернокожие. Там я встречал безработных драматических актеров и танцоров, пьяниц и наркоманов, людей, настолько истощенных от голода, что они едва держались на ногах. На той же 34-й улице я познакомился с Товарным Вагоном и Кудрявым.
Товарный Вагон был наркоманом. Мы стояли с ним и ждали прихода Большого Джоя. Тот не появлялся, и Товарный Вагон все больше приходил в отчаяние. Вдруг он подтолкнул меня к большой черной машине, стоявшей у тротуара, и сказал:
— Прикрой меня, быстро!
Мгновенно он выхватил консервный нож, открыл дверцу и схватил с заднего сиденья охапку дорогой одежды.
— Теперь смываемся, — прошептал он.
Я трясся как осиновый лист, когда следовал за ним к ближайшему ростовщику. Среди бела дня мы вошли туда с одеждой на добрых 500 долларов, болтавшейся на вешалках.
Добыча была отличной: по 55 долларов на человека. Но после этого я сторонился Товарного Вагона как прокаженного. Ведь он вынудил меня на поступок, который мог стоить мне двух лет в каталажке, даже не спросив моего согласия. Мы остались целы только благодаря тому, что нас приняли за обыкновенных мальчиков на побегушках, которые доставляли одежду своим белым боссам.
Кудрявый был совсем другим человеком — светлокожим суперсутенером, галантным кавалером и крупным игроком. Я познакомился с ним в той же самой очереди чистильщиков обуви, и он рассказал, что разыскивался мафией в Ньюарке, которой задолжал 11 тысяч долларов. Он удрал оттуда и не отваживался показываться на улицах в Гарлеме, где его могли узнать, а чтобы заработать на пропитание, вынужден чистить ботинки.
Я взял его с собой на вокзал «Пенсильвания», чтобы научить притворяться носильщиком. Вокзал кишел всевозможными мошенниками, и нужно было каждую секунду быть начеку, чтобы не попасться им в лапы. Среди самых скверных были «сумочники». Они, смешавшись с толпой, стояли с безразличными лицами и пустой дорожной сумкой в руках, ожидая прибывающего поезда, и, когда состоятельный пассажир ставил свой багаж на перрон, чтобы поприветствовать встречавших, жулик устремлялся вперед и подменял сумки.
Некоторые изголодавшиеся парни использовали другой трюк. Все чернокожие носильщики на американских вокзалах носят красные фуражки. Если ты надел такую, остается лишь крикнуть:
— Джентльмены, кому на такси?
И всегда найдется какой-нибудь глупый пассажир, который решит, что ты отнесешь сумки и чемоданы в такси. Вместо этого они окажутся
у какого-нибудь неразборчивого ростовщика.
Мы с Кудрявым не стремились завладеть чужим имуществом, мы хотели честным трудом заработать Ина еду. Но на станции имелись официальные носильщики, у которых не разрешалось отбивать хлеб, поэтому приходилось подкупать полицейского.
Мы хорошо управлялись вместе, и через некоторое время Кудрявый поселился в отеле «Мидвей». Удача стала возвращаться к нему, он выиграл крупные суммы и в кости, и на скачках. В конце концов его дела пошли так хорошо, что он бросил гоняться за случайной работой, а я стал его «гориллой» и защищал его во время бесчисленных игр в кости. Кудрявый довольно быстро сколотил приличную сумму денег и мог позволить себе первую выплату по долгам и вновь показаться в Ньюарке.
Я немного приоделся и побывал на нескольких вечеринках в Ньюарке, но жизнь сутенера и игрока мне не подходила.
«Уличный негр» на Уолл-стрит
Я работал рассыльным, строительным рабочим, боксером-профессионалом, мойщиком посуды, фабричным рабочим, сборщиком хлопка, чистильщиком обуви, учеником пекаря. Доставлял стойки с одеждой, возил тачки, продавал мороженое и собственную кровь. Я выжил, ежедневно наблюдая, как погибали другие. Они пропадали либо с иглами в руках, либо за стенами Сан-Квентина, Фолсома, Стеетсвилла, Везерфилда, Энфилда, Уолпола, Аттики или Синг-Синга10. Те, кто не выжил, были убиты товарищами или полицией или отправлены умирать в отдаленные джунгли Юго-Восточной Азии ради того, чтобы Уолл-стрит сохранил свободу своих рук. Случалось также, что они умирали в благотворительной больнице, потому что у них не было ни страховки по болезни, ни денег на оплату врачебных счетов.
Мне удалось выжить в этом самом богатом, самом расистском и самом антикоммунистическом обществе мира. Оставив Ньюарк и Кудрявого, я снова перебрался в Гарлем. Там я познакомился с другим «уличным негром», Рокки Брауном. Он, как и я, бывал спарринг-партнером профессиональных боксеров, продавал кровь и чистил ботинки, спал в отелях, туалетах или в метро.
Несмотря на то что Рокки был выходцем из какого-то сельского захолустья в Северной Каролине, он обучал меня трюкам, помогавшим выжить в этой благословенной стране. Например, он показал мне, как можно получить работу на Восьмой авеню. Там находилась греческая пекарня, где можно было мыть противни и кастрюли в обмен на еду.
Однажды мы получили работу по покраске шестикомнатной квартиры одного грека в Бронксе. Собственно говоря, работу нашел Рокки, договорившись о цене — 150 долларов, то есть по 75 долларов
на каждого из нас. Через неделю, когда мы закончили работу, я нигде не мог найти Рокки. Искал больше недели в Гарлеме, других местах, и повсюду безрезультатно. Рокки бессовестно обманул меня, присвоив мои деньги.
Я отчаянно нуждался в деньгах для оплаты квартиры — меня выбросили на улицу, и я спал в метро, пока не объявился старый товарищ из Хартфорда и не заплатил мои долги. Я получил также
деньги на то, чтобы привести в порядок свои кудри. Когда я уселся в кресло у парикмахера, туда ворвался Рокки Браун и дал мне пощечину прежде, чем я успел поднять руки для защиты.
— Я слышал, что ты искал меня, чертов ниггер! — закричал он и вытащил меня из кресла.
Когда черные называют друг друга «ниггером» — это одно дело, но назвать так кого-нибудь в присутствии белых — это значит нарочно унизить его. Все находившиеся в салоне последовали за нами на улицу, справедливо предполагая, что бой будет настоящий, не на живот, а на смерть.
Мы сшиблись, как два быка в пампасах. Рокки попал мне в лицо, а я дважды ударил его левой рукой в подбородок и вслед за тем провел прямой удар правой. Рокки опрокинулся на тротуар, а я бросился на него, схватил за горло и молотил другой рукой. Затем я вцепился в его длинные, выпрямленные с помощью химии кудри и бил его головой о тротуар, задыхаясь, как беговая лошадь, и бубня:
— Где мои деньги? Ты, свинья, где мои деньги?
Наконец зрители посчитали, что он получил достаточно, и оттащили меня от него. И это было, пожалуй, хорошо, иначе я мог стать убийцей из-за жалких 75 долларов.
Прошло время, и однажды ночью я увидел в метро спотыкавшегося чернокожего мужчину в темных очках, с опухшим лицом и длинным шрамом на выбритой голове. Это был Рокки Браун. Все свое имущество он тащил в большом грязном пакете. Мне стало жаль его, захотелось подойти к нему, но я не сделал этого, вспомнив о тех 75 долларах.
