В отеле «Томас Джефферсон» не существовало никакой расовой дискриминации. Белые наркоманы и черные наркоманы, белые воры и черные воры, белые гомосексуалисты и черные гомосексуалисты, белые проститутки и черные проститутки, белые сутенеры и черные сутенеры, белые карманники и черные карманники — все жили вместе как одна большая семья, прекрасно интегрированные и готовые перегрызть друг другу глотки, как боксеры в зале Стилмэна.

На каждом этаже имелась общая кухня. Все шкафы и холодильники были снабжены большими висячими замками, потому что наркоманы крали по ночам все, что было съедобно. Даже детское питание.

Туалеты в отеле служили пристанищем наркоманов. Они приходили с улицы и вводили в себя наркотики так же просто, как другие берут в руки кусок яблочного пирога. Как-то ночью я направился в туалет, но должно быть слишком резко открыл дверь, так как трое молодых наркоманов, стоявших внутри со шприцем наготове, пролили несколько капель на пол. Самая молодая из них, девчонка лет шестнадцати, бросилась на пол и стала слизывать капли.

Моя комната находилась на втором этаже. Справа от меня жили Багси и Тина. Багси временами работал, а в другое время мошенничал на улицах. Тина возилась дома с двумя детьми и устраивала лотереи. С той же стороны жила старая черная спиритка, которая ходила целыми днями по Бродвею и кричала в мегафон: «Придите к Иисусу!» Она жила вместе с черным прорицателем, примерно вдвое моложе ее.

Я поселился в отеле «Джефферсон» приблизительно в одно время с Малышом Джеком. Он и его брат только что прибыли в Нью-Йорк и трудились как рабы в текстильном районе за мизерную плату 1 доллар 25 центов в час.

Дальше по коридору жил Проныра Джек. Он приехал из Бирмингема и очень быстро стал таким же пронырливым и тертым, как другие негры в квартале. В одной комнате он продавал марихуану, в другой — виски, а в двух последних устраивал игры на деньги в кости и покер. Кроме того, он конкурировал с Тиной по части устройства лотерей.

Однажды вечером я вышел на станции метро напротив отеля «Марсель». Прямо на моих глазах двое полицейских и двое пуэрториканцев начали стрелять друг в друга. Пули свистели над головами прохожих. Одни из них бросились на землю, другие укрылись в подворотнях и за машинами. Больше всего это походило на плохой голливудский детектив.

Оказалось, что пуэрториканцы вырвали у старой женщины пакет с продуктами в тот момент, когда из-за угла вынырнула полицейская машина. В перестрелке были убиты сначала полицейский, а затем и стрелявший пуэрториканец, а его товарищ остановился, поднял руки и закричал:

— Сдаюсь, сдаюсь!!!

Мне трудно было понять, как два человека могли погибнуть за пакет с консервами в самом богатом городе мира.

Отель «Джефферсон» принадлежал белой семье. Руководил им парень с круглым лицом и очками в роговой оправе по имени Свеллс. Он нанимал вооруженных охранников для патрулирования верхних этажей своего дома привидений. Когда постояльцы зимой задерживали плату за квартиру, Свеллс отключал отопление, а если и это не помогало, он поступал точно так же, как все домовладельцы в США в любой сезон, а именно взламывал замок и уносил все ценные вещи. Подвал в отеле «Джефферсон» был забит телевизорами, стереосистемами, одеждой, детскими колясками, качалками и креслами — все это когда-то принадлежало людям, которые не в состоянии были оплатить за квартиру.

Я работал чистильщиком обуви, но, поскольку беспрерывно шли дожди, клиентов было мало, а денег на еду и квартиру не хватало. Однажды я поздно пришел домой и обнаружил, что Свеллс вынес все до иголки, что имело ценность в качестве залога под квартплату. В этом случае американские классовые законы принимают сторону домовладельца. Потом по указанию Свеллса в моей комнате была заклеена пленкой замочная скважина, чтобы я не смог попасть внутрь. Но я разбежался, вышиб дверь и в тот раз ночевал в тепле. На следующий день из комнаты вытащили кровать и платяной шкаф, а затем отключили отопление.

Сон на полу в ледяном холоде вызвал у меня сильную простуду. Поднялась температура, меня всего трясло. Я проковылял вниз, доехал на метро до Седьмой авеню и прошел пешком оставшиеся до больницы «Бельвью» десять кварталов. Она обслуживала выброшенных из жизни людей, не имевших страховки по болезни.

Я сидел и ждал, пока не пришла сестра и не измерила мне температуру. Оказалось 40 градусов. Она поинтересовалась, находился ли я на содержании службы социального обеспечения. Когда я ответил «нет», сестра сказала, что они принимают только клиентов службы социального обеспечения из Нью-Йорка. Я спросил, что же мне делать, если я так болен. Она пожала плечами и сказала, что они могут сделать рентгеновский снимок, чтобы выяснить, нет ли у меня воспаления легких или туберкулеза. Если снимок подтвердит наличие одной из этих болезней, меня оставят в больнице.

Я сходил на рентген и уселся на жесткую деревянную скамью ждать результатов. Ждать надо было десять часов, но это было лучше, чем выходить на мороз. Перед восходом солнца я наконец получил ответ. У меня не обнаружили ни воспаления легких, ни туберкулеза. Я умолял сестру помочь мне остаться в больнице, но вместо этого получил горсть таблеток от головной боли и билет на метро.

Спотыкаясь, вышел в ледяное зимнее утро, держа путь к ближайшей станции, но по дороге был остановлен двумя полицейскими, которые заподозрили во мне наркомана. Я показал им билет на метро и рентгеновский снимок, и тогда они меня отпустили.

Каким-то образом мне удалось спуститься в метро и добраться до отеля «Джефферсон». Старик из приемной вызвал «Скорую помощь», она отвезла меня в больницу Кникербокера. Названная в честь первого бургомистра Нью-Йорка, больница, судя по ее внешнему виду и тараканам, ползавшим по стенам, наверняка была построена еще в те далекие времена. Я не стал рассказывать, что уже побывал в «Бельвью», ибо обе больницы принимали только тех, кто находится на содержании службы социального обеспечения Нью-Йорка.

Младший врач — филиппинец рассказал мне то, что я уже знал: у «постороннего» пациента должно быть воспаление легких или туберкулез, чтобы ему оказали здесь медицинскую помощь. Меня вновь подвергли рентгеновскому обследованию, но я готов был на любые процедуры в помещении с теплой батареей, лишь бы не находиться в ледяном погребе, в который превратилась моя комната в отеле. Младший врач в нарушение правил сделал мне укол пенициллина и дал несколько таблеток снотворного, а также разрешил мне поспать эти десять часов на кушетке, предназначенной для осмотра поступающих больных.

Неделю спустя я получил несколько писем. Это были счета из обеих больниц в общей сложности более чем на сотню долларов за пенициллин, рентген, машину «Скорой помощи» и таблетки от головной боли.

В Нью-Йорке началась весна, и я переселился и другой дешевый отель на 99-й улице. Он был полон кричащих малышей, незамужних матерей, мойщиков посуды, домашней прислуги, бывших заключенных, шоферов и швейцаров. Тут же за углом жили миллионеры и кинозвезды в своих роскошных домах с восточными коврами и хрустальными люстрами. Перед каждым входом стоял охранник в форме с автоматическим револьвером, спрятанным под симпатичным мундиром. Каждый лифт, коридор и вход находился под наблюдением телекамер.

Частенько я сидел и смотрел из своего окна на счастливые белые лица за ломящимися от яств столами в квартале богачей. Я был так близок к богатству, что мог видеть, что они ели на обед. Повернув взгляд в другую сторону, я видел четверых соседних голодных малышей с торчащими ребрами, как у детишек в Конго.

Меблировка в моей комнате была в точности такой же, как и в других сдававшихся внаем комнатах: неустойчивый стул, стол, двухконфорочная плита, сковородка и несколько столовых предметов. В стенах было так много крысиных нор и тараканов, что хозяин бесплатно выдавал постояльцам крысоловки и крысиный яд.

Через некоторое время я переехал в комнату в отеле «Гамильтон», вблизи Риверсайд-драйв — улицы с ухоженными домами без крыс и тараканов, сверкающими автомобилями и вычурно одетыми швейцарами, охранявшими частную собственность от тех, кто никогда не имел никакой собственности. В новом отеле большинство постояльцев имело работу. Мне удавалось некоторое время поработать чистильщиком обуви и носильщиком.