Глаза Мучунь чжэньжэня были маленькими, но взгляд их прожигал насквозь. Он стоял в стороне и отстраненно наблюдал за мальчишками. Но вскоре его терпение лопнуло: он больше не мог видеть, как Хань Юань растрачивает свой пыл на безразличного к нему Чэн Цяня[45].
– Сяо Юань, подойди-ка.
Хань Юань бодро подошел к шаткому столу.
– В чем дело, учитель?
Оглядев его с ног до головы, Мучунь чжэньжэнь торжественно произнес:
– Ты старше своего третьего шисюна, хотя тебя позже приняли в наш клан, поэтому сначала я должен сказать тебе несколько слов.
Похожий на колонка Мучунь все-таки был их учителем. Он редко держался с таким достоинством, и Хань Юань даже выпрямился, приготовившись слушать.
– Ты бойкий мальчик, но твоя слабость – легкомыслие. Мое тебе наставление: «будь тверд, как скала». Пусть эти слова напоминают тебе, что Дао Небес не терпит приспособленчества, тщеславия и рассеянности[46]. Помни, что нужно всегда оставаться сосредоточенным и ни в коем случае не расслабляться. Ты понял меня?
Хань Юань поднял голову, вытер сопливый нос и невнятно произнес:
– А?
Мальчишка не понял ни слова из сказанного.
К счастью, Мучунь не обратил внимания на его невежливость. Закончив говорить, он повернулся к Чэн Цяню.
Только тогда Чэн Цянь увидел, что его учитель вовсе не родился с прищуренными глазами, просто его веки обычно были опущены, отчего казалось, будто он не обращает внимания на происходящее вокруг. Теперь же его глаза были открыты, и Чэн Цянь увидел, как проницателен его чуть потемневший взгляд. Выражение лица учителя стало вдруг очень серьезным.
Глава 6
Атмосфера накаляется
– Чэн Цянь.
Неизвестно почему, но учитель всегда называл Хань Юаня «сяо Юань», в то время как Чэн Цяня звал полным именем.
По голосу сложно было понять, благоволил к нему учитель или нет, но каждый слог звучал четко и весомо.
Чэн Цянь растерянно поднял глаза, и его рука, спрятанная в рукаве, сжалась в кулак.
– Ну же. – Мучунь чжэньжэнь смотрел на него сверху вниз, и Чэн Цяню казалось, что учитель чересчур серьезен. Но в следующий миг Мучунь вновь смежил веки и превратился в доброго колонка. – Подойди сюда, – произнес он слегка смягчившимся голосом.
С этими словами учитель опустил ладонь на голову Чэн Цяня. Его кожа была горячей, а от одежды исходил едва заметный травяной аромат. Тепло его ладони постепенно проникло в тело мальчика.
Однако это нисколько не утешало Чэн Цяня – он все еще пребывал в смятении.
Он вспомнил слова учителя о Хань Юане: «бойкий, но легкомысленный» – и с тревогой подумал: «Что скажет учитель обо мне?»
В миг перед глазами Чэн Цяня пролетела вся его жизнь, от начала и до текущего момента. Он пытался припомнить все свои недостатки, чтобы как следует подготовиться к словам учителя.
Мальчик заметно нервничал, размышляя: «Может, он скажет, что я эгоистичен? Или недостаточно послушен? Или что мне стоит быть дружелюбнее?»
Но Мучунь чжэньжэнь не указал Чэн Цяню на недостатки, как Хань Юаню. Напротив, глава клана заметно колебался, подбирая нужные слова.
У Чэн Цяня похолодели руки и ноги. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем Хань Мучунь наконец, слово за словом, взвешенно произнес:
– Ты… В глубине души ты и сам все о себе знаешь. Позволь мне сразу перейти к сути? Моим наставлением для тебя будет «свобода».
Наставление оказалось настолько простым, что Чэн Цянь не сразу его понял. Он нахмурился: все его приготовления рассыпались, а вот напряжение, напротив, не уменьшилось, и даже наоборот – усилилось.
– Учитель, что значит «свобода»? – выпалил Чэн Цянь, но тут же пожалел о своем вопросе. Он не хотел уподобляться этому безмозглому дураку Хань Юаню.
Взяв себя в руки, он попытался придумать словам учителя логическое объяснение, а после робко уточнил:
– Значит ли это, что я должен очистить разум от лишней суеты и устремиться к самосовершенствованию?
Хань Мучунь сделал паузу, не давая никаких объяснений. Наконец он просто неопределенно сказал:
– Пока… Можно сказать и так.
Пока?! А потом будет по-другому?
И что это за выражение: «можно сказать и так»?
Услышав ответ, Чэн Цянь еще больше растерялся. Он чутко уловил, как слова учителя тонкой нитью тянутся в его скрытое туманом, неизвестное будущее. Было ясно, что учитель не собирается вдаваться в подробности. Благодаря своей не по годам развитой тактичности Чэн Цянь с трудом проглотил сомнения. Он отвесил Хань Мучуню официальный поклон и сказал:
– Благодарю за наставление, учитель.
Хань Мучунь беззвучно вздохнул. Может, он и пытался казаться человеком в расцвете лет, но на деле был настолько стар, что успел нажить непомерно богатый опыт. И, конечно же, от его внимания мало что могло ускользнуть. Чэн Цянь вел себя прилежно и даже заботливого слугу называл братом, но делал он это не потому, что считал, будто люди вокруг него заслуживают уважения. Скорее, он действовал так потому, что не хотел потерять лицо.
Как говорится, «ритуал – это знак ослабления доверия и преданности. В ритуале – начало смуты»[47]. И пусть этот мальчик обладал недюжинной проницательностью и множеством талантов, его натура отличалась от природы великого Дао. К тому же ранимость Чэн Цяня не могла расположить к нему других. Да и вряд ли он, с его высокомерием, сам желал этого расположения.
Мучунь убрал руку с головы Чэн Цяня, слегка озабоченный тем, что мальчик в будущем может свернуть с праведного пути.
Отступив назад, он перевернул трехногий стол и подозвал к себе учеников.
Обратная сторона деревянной столешницы была густо[48] усеяна тысячами дыр, проделанных короедами. Но, к удивлению мальчиков, между этими бороздками были плотно начертаны мелкие символы.
– Это то, чему я собираюсь обучить вас в первую очередь: правила клана Фуяо. Вы двое должны переписать их слово в слово и, начиная с этого момента, раз в день записывать их по памяти. И так сорок девять дней, – сказал Хань Мучунь.
Перед лицом стольких правил Чэн Цянь наконец выказал хоть какое-то удивление. Он всегда считал, что такие священные вещи, как правила клана, не должны быть выгравированы под потрепанным, да еще и трехногим деревянным столом.
Хань Юань был поражен не меньше его.
Маленький нищий вытянул шею и даже побледнел от испуга.
– Ой, что здесь такое написано?! Учитель, эти символы могут знать меня, но я определенно не знаю их! – завопил он.
Чэн Цянь предпочел промолчать.
Учитель, который мог оказаться духом колонка, бессмысленные наставления, свод правил, начертанный на обратной стороне прогнившей столешницы, похожий на барышню дашисюн и неграмотный нищий шиди… Как же странно начинается его путь к самосовершенствованию. Чего он сможет достичь?
Чэн Цянь почувствовал, что его будущее заволокло туманом.
Но вечером, когда он вернулся в павильон Цинъань, его настроение заметно улучшилось при мысли, что теперь у него действительно появилось место, где он мог бы учиться. В кабинете павильона было огромное множество текстов, которые он так давно мечтал прочесть, а еще бумага и кисти, подготовленные Сюэцином специально для него.
Чэн Цянь никогда не писал на бумаге. Кроме того, его родители вряд ли смогли бы написать даже простые числа, и в их доме никогда не водилось письменных принадлежностей. Много лет он полагался лишь на свои незаурядные способности. Подсматривая за старым туншэном, Чэн Цянь сумел выучить немало иероглифов. Он хранил их в голове и часто практиковался в написании палочкой на земле. Втайне Чэн Цянь мечтал обладать четырьмя сокровищами рабочего кабинета[49].
