Большое количество писем содержали просто отзыв на передачу или просьбу «показать» того или иного актера.

Но приходили и письма с серьезными размышлениями и вопросами о киноискусстве, потом стали попадаться и иные…

То были рассказы о своей жизни, о сложностях ее, просьба дать совет по глубоко личному вопросу – искренние, доверительные, трогательные обращения как бы к старшему другу, который знает о жизни больше и может, наверное, разрешить сомнения…

Приходили и смешные, забавные письма, скажем, с возмущением по поводу того, что ведущий «Кинопанорамы» не читает свои слова по бумаге, а говорит «от себя»…

На одни я отвечал письмом же, иные отбирал для «публичных» ответов по телевидению – они помогали поднять в передаче проблемы нравственного характера и незаметно перейти от письма к разговору с телезрителями по важному, волнующему и их и меня, общественно значимому вопросу. Отвечая на некоторые письма, я мог рассказать, скажем, об эпизоде из истории кино.

Вообще, как следовало из приходящих писем, более всего телезрителям бывало интересно слушать о том, что ведущий знал лично, лично пережил, в чем лично был «замешан», особенно если это давало предлог для серьезного, дружеского разговора.

Раздел «Кинопанорамы» «Ответы на письма» был просто удобным принципом, который давал мне возможность неизмеримо расширить темы разговора с телезрителями и углубить их, сделать передачу более емкой и серьезной (хоть часто в шутливой форме).

Со временем этот раздел «Кинопанорамы» стал важнейшим компонентом передачи. Ответы на письма иной раз выходили далеко за пределы киноискусства, и я уж начал подумывать: а не оставить ли вообще «Кинопанораму» и открыть новую передачу «Ответы на письма» по любому вопросу, интересующему зрителей? Тогда на это было бы у меня не 20–25 минут, а час или полтора часа…

«Кинопанорама» состояла из множества компонентов – представления новых картин, бесед с актерами, режиссерами, сценаристами, съемок на киностудиях, встреч с иностранными кинематографистами, рассказов об архивных киноматериалах, о прошлом нашего искусства и так далее и так далее. Но самым интересным для меня, наиболее волнующим оставались ответы на письма телезрителей. Это была «высокая точка» передачи, самая «проблемная» ее часть и в то же время самый близкий мой контакт с телезрителями. По мере того, как приближалась эта часть «Кинопанорамы», я чувствовал нарастающее волнение – вот сейчас мы будем говорить со зрителями про главное, глаза в глаза…

Еще два зрительских слова о телепрограммах – до чего же они иной раз неравноценны.

Наряду с прекрасными, умными, новаторскими передачами бывают малоинтересные, скучные, а то начинается наигрыш – заговорит какая-нибудь ведущая с рабочими в таком заискивающем тоне, что тошно становится; то явно подготовленная передача выдается за экспромт…

Если, скажем, текст написан заранее и заучен наизусть, а некто делает на телеэкране вид, будто он эти слова только сейчас придумал, – зритель тотчас чувствует ложь. Он, зритель, может даже не понять, отчего явилось это чувство неправды, но он его неизбежно ощутит. Такова уж природа телеэкрана.

Я писал о том, как разоблачает фальшь кино, но разоблачительная сила телеэкрана неизмеримо сильнее.

Я знаю эстрадных певцов, начинавших необычайно ярко, молодо, своеобразно, но которых успех превратил в самовлюбленных, любующихся собой нарциссов. И о чем бы ни пел теперь такой «любимец публики» – о звездах или о любимой, о войне или о морских просторах, – все равно ясно видно, что он поет только о том, какой он красивый, счастливый, всеми любимый! Самодовольство, самовлюбленность просто невозможно скрыть на экране.

И так же «раздевает» экран ведущего, если он одержим желанием нравиться – все, все видно на экране, ничего не спрячешь…

Опасная, ох, до чего же опасная это штука – телеэкран!

В программах нашего телевидения есть циклы и отдельные передачи, представляющие исключительный интерес. Как своеобразны и значительны передачи Капицы «Очевидное – невероятное» или «В мире животных» Пескова! Или беседы Ираклия Андроникова…

Во всех этих случаях удачи нерасторжимо связаны с эрудицией ведущего, его умением вести беседу, а главное, с его личностью, умением установить контакт с телезрителями.

Я от всей души желаю нашему телевидению больших успехов, интересных находок, увлекательных передач.

Миллионы – многие миллионы – людей познакомились с Алексеем Яковлевичем Каплером как с ведущим «Кинопанорамы». Я не исключение. То есть, конечно, я и раньше знал, что он автор сценариев многих запомнившихся нам, выделяющихся из общего ряда фильмов, в том числе таких, как «Ленин в Октябре» или «Ленин в 1918 году». Знал и помнил об этом даже в то десятилетие, когда в титрах этих фильмов фамилия сценариста отсутствовала… Но увидел Каплера воочию, увидел, как он сам выглядит, впервые – на экране телевизора.

«Кинопанорама»! С той поры первых послевоенных лет, когда телевидение как-то сразу и прочно вошло в наш быт, трудно было бы назвать передачу, более популярную, чем «Кинопанорама». Даже самые завзятые телескептики (типа: «телевизор не смотрю принципиально») и те для «Кинопанорамы» делали исключение.

Почему? Конечно, в значительной степени просто из интереса к самому содержанию этой передачи – кто из нас не любит кино и не хочет побольше знать о том, что происходит на экране, вокруг экрана и особенно за экраном! И все же главное очарование «Кинопанорамы», с первых дней ее появления в нашем телевидении, состояло в личности ведущего.

Умный, ироничный, обаятельный, на редкость естественный, обладающий не просто широкой, но явно не книжной по своему происхождению эрудицией – перечень привлекательных свойств ведущего «Кинопанорамы» Алексея Яковлевича Каплера нетрудно было бы продолжить. В истории кинематографа Каплер чувствовал себя как дома. Впрочем, почему «как»? Просто – дома.

Вернемся, однако, к тому, теперь уже довольно далекому, времени, когда в один прекрасный день автор этих строк неожиданно получил приглашение принять участие в очередной передаче «Кинопанорамы». До этого с Каплером мы были знакомы, что называется, шапочно. Кто-то где-то представил нас друг другу; тем дело и ограничилось.

Но в телевизионных передачах мне к тому времени уже несколько раз участвовать приходилось. И помню, как – может быть, по контрасту с привычным мне, пусть относительным, но все же порядком в авиации – меня каждый раз поражала, если можно так выразиться, неотлаженность самого процесса организации и проведения телепередачи. Создавалось впечатление, будто эта отрасль искусства и техники только что зародилась – существует от силы месяца полтора. Кого-то ищут, кому-то что-то поручают, на ходу распределяют обязанности. Словом – первый день творения! И в этой обстановке руководители передачи, режиссеры, а особенно те, кому предстоит появиться на телеэкране, привычно нервничают… Тут мне очень хотелось бы сказать, что, мол, сейчас, двадцать лет спустя, на телестудиях царит образцовый порядок, полностью изжита экспромтность подготовки передач, распределение функций между сотрудниками поражает своей четкостью и так далее… Но, к сожалению, из всех перечисленных примет зрелости пока мне удалось обнаружить только отсутствие экспромтности, и то не столько в процессе подготовки передач, сколько в их содержании… Впрочем, не о том сейчас речь. И вспомнил я обстановку телестудии того времени лишь потому, что в тот день, придя на передачу «Кинопанорамы», с полной очевидностью увидел, какое заметное благотворное влияние на общую атмосферу в студии оказывал Каплер. Всем своим видом он демонстрировал непоколебимую уверенность в том, что каждый сделает свое дело, ничто не будет упущено, никто не подведет – и это действовало: никто и вправду не подвел… Даже поторапливал замешкавшихся Каплер, хотя и настойчиво, но как-то очень не нервозно. Мне подумалось: «Хорошо работать с этим человеком».