Пока выбирались из толпы, видно было, что через площадь к памятнику самым малым ходом проходит огромный строительный кран. Стальной трос с крюком раскачивался над восторженно озаренными башками. Комиссару Дзержинскому предстояло стать единственным повешенным этой революции.
Да, насчет погоды. Дождь, в общем-то, постоянно присутствовал, даже когда ненадолго отсутствовал, напоминая о себе в виде циркулирующих по лужам пузырей. В частности, когда статуя покачнулась, он припустил. Многие задавались вопросом: к добру это или не очень? Что совпадает с чем: дождь со свержением истукана или свержение истукана с дождем? На этот вопрос ответ, кажется, и по сей день не найден.
V. Появление алмаза
Сумбурные блики, вконец изнурившие узника «Фортеции», позволили мне перейти к чему-то похожему на последовательное повествование. Телефон хранил великолепное молчание. Электронная почта переживала очередной вирусный грипп. С другой стороны, сад демонстрировал вдохновляющую активность: каждое утро, едва я поднимал в своем кабинете шторы, я находил в нем (в саду) все новые и новые цветовые пятнышки – беленькие, желтенькие, розовенькие, кумачово-тюльпанные. С лиловым тут произошла едва ли не метафизическая метафора. В углу под стрижеными кипарисами уже второй, если не третий год подряд замечена была мной гнусноватая ботаническая помойка – какие-то слегка живые стебли, полузадушенные мерзейшими мотками каких-то колючих лиан, задавленные вонючим гнильем, претендующим на роль чернозема. Надев резиновые перчатки, я стал там возиться, пропалывать запакощенные грядки, освобождать живое от гнили. Пока возился, все время думал про Узника, которого якобы звали Ген, вообще про всё, что все недавние дни в хаосе каком-то передо мной мелькало, пытаясь организоваться в стройный слог. И вдруг увидел, что прополка и очистка закончены, а бледно-зеленые живые стебли стоят рядками на чистой земле. Закончив эту работу почти уже в сумерках, я подумал, что в дальнейшем повествовании, возможно, все большую роль будет играть супруга Гена, так называемая Ашка, от которой у многих, в том числе и у габонского короля, кружится голова. После этого подтянул шланг и задал светло-зеленым грядкам порядочную баню. Утром я поднял шторы и едва не вскрикнул от неистовой лиловости – это раскрылись за теплую ночь великолепные ирисы!
Читатель, надеюсь, помнит, что подобная метаморфоза уже произошла однажды в саду с увядающей магнолией. Невредно тут будет также вспомнить и о бодлеровских тамарисках, да и вообще о некоторых узах, связывающих ботанику со словесностью. Итак, двинемся дальше.
В разгаре всероссийского финансового кризиса колоссальная горнодобывающая и промышленная империя «Таблица-М» испытала дополнительные трудности: в одночасье исчезли из поля зрения оба президента, Ген и Ашка Стратовы. Больше того, в течение суток от них перестали даже доходить звуковые сигналы, а на звонки по зашифрованным номерам операторы мобильной связи отвечали зловещей фразой «Абонент находится за пределами досягаемости»; молчал и Интернет. Только на вторые сутки в кабинете председателя совета акционеров Гурама Ясношвили что-то тренькнуло в настольной лампе. Гурам выгнал всю обычную толпу, замкнулся на массу, то есть на весь 15-этажный билдинг, и тогда через стило «Монблан» во внутреннем кармане его пиджака прозвучал тихий, но вполне отчетливый голос Ашки: «Мы пьем чай. Жаль, что тебя нет с нами. Всем привет». Это означало: «Мы в порядке. На связь не выходи. Скоро будем». Тогда он отключился от массы, впустил всех в кабинет и приказал подать шампанского.
В это время «Гольфстрим» Стратовых подлетал к маленькому аэродрому, недавно вырубленному в джунглях в полукилометре от их приморской виллы. Там находился их семилетний сын Никодим, доставленный со всеми предосторожностями за день до их прибытия. Едва приземлились, как тут же к трапу подъехали «Гелендваген» и «УАЗ» с русской охраной. Через несколько минут Ашка и Ген уже входили в виллу, в которой через открытые окна океанский бриз вздымал белые занавеси.
В большой комнате, пропитанной запахом моря и горячего песка, спал невероятно длинный и невероятно худой ребенок. Он улыбался во сне, хотя при каждом выдохе маленький пузырек лопался на его губах. Две капельницы на колесиках стояли в изголовье. Трубки с иглами, введенными в вены, тянулись к продолговатым сосудам с растворами. Датчики на груди, животе и на голове соединяли это странное существо с батареей ультрасовременных приборов. Две сестры высокопрофессионального возраста то и дело поглядывали на экраны. Три врача примерно такого же возраста сидели в креслах на смежной террасе. Это была бригада ведущих педиатров, срочно выписанная из университета «Джонс Хопкинс», штат Мериленд.
При виде вбежавших родителей врачи вылезли из кресел и вошли в спальню. Ген пожал им руки своей левой, потому что правая поддерживала полуобморочную Ашку.
«Миссис Стратов, у нас есть good news для вас. Организм мальчика, кажется, вступил в фазу какого-то обратного процесса, – сказал профессор Перкинс. – Верьте-не-верьте, но за истекшие сутки он убавил в длину на шесть дюймов. Кожные его покровы утратили радужную окраску, которая поначалу ввергла нас в смятение. Периодически к щекам возвращается румянец, и хотя он поразительно бледен, но все же больше не напоминает инопланетянина».
«Что касается bad news, – продолжил профессор Тампан, – то они в равной степени касаются и вас как родителей, и нас как клиницистов. Дело в том, что его анализы продолжают бросать нас в жар и сумятицу. Никто из нас троих никогда не видел ничего подобного. Непонятно, как может человеческая особь существовать при таком малом числе эритроцитов и таком гигантском числе эозинофилов. И как назвать никому из врачей неведомые клетки, которые делятся, и сливаются, и снова делятся прямо под прицелом наших компьютеров. Что касается химии, то она выявляет нечто нам совсем неведомое и вряд ли соответствующее периодической системе…»
Ген посадил все еще трепещущую Ашку на подоконник и сел рядом с ней. «Это, должно быть, редкоземельные элементы», – пробормотал он.
В наступившей после этого тишине отчетливо прозвучал голос ребенка: «Мамка, папка, как я рад, что наконец-то вижу вас во сне». Глаза его были по-прежнему закрыты, но на губах промелькнула улыбка.
«Впервые слышим его голос», – сказал третий профессор, Волковицкий.
Интересно, что все предшествующие годы Никодим Стратов проявлял себя лишь в образе совершенно первоклассного цветущего мальчика. Он рос, как говорится, не по дням, а по часам, но иногда вроде бы даже и по минутам. Так, во всяком случае, казалось взрослым: отправляется, скажем, малец на занятия по фигурному катанию, а возвращается подросшим едва ли не на высоту коньков. Взрослые в переполохе: да ведь не может же такого быть, чтобы пятилетний мальчик за час так резко прибавил! Затаскивают сопротивляющегося Никодимчика на ростомер, ну вздыхают с облегчением: нет, это нам просто показалось, ну прибавил, конечно, но не на высоту коньков, а всего лишь на палец. Словом, никогда этот стратовской отпрыск никакой патологией не отличался, а, напротив, среди сверстников представлял высший ранжир нормы: крепкий, румяный, с папкиной густоволосостью, с мамкиной синеокостью. Интересно, что к пяти годам он не только читал, но и пристрастился даже к русским стихам. Открывал, например, Пастернака и находил про себя: «Я рос, меня, как Ганимеда, несли ненастья, сны несли». Вместе с одиннадцатилетней будущей нимфеточкой Пашенькой они представляли идеальную детскую пару идеальной семьи.
Ненастья, однако, уже кружили поблизости. На просторах недавней «родины чудесной» разыгрывалась эпопея нового российского бизнеса. Шли схватки между «солнцевскими», «курганскими», «питерскими», «тольяттинскими», «ореховскими» и прочими группировками. В недрах группировок зрели ударные кулаки так называемых «бригад». «Забивались стрелки», чаще всего завершающиеся стрельбой. В среде «конкретных пацанов» возникал «новояз» 90-х. Слово «крыша», например, приобретало жутковатую коннотацию. От него отпочковывался мерзковатый глагол «крышевать». И вся эта зловещая игра кружилась вокруг быстро возникающих и стремительно возвышающихся олигархических корпораций. В одночасье, а то и в одноминутье, создавались миллиардные капиталы. То и дело гиганты сталкивались друг с другом. Воздушные пространства страны, в которых над тысячекилометровыми нефтяными и газовыми полями стояли арктические антициклоны, пересекались частными самолетами и чартерами конфликтующих компаний. Неуклонно агонизирующая плановая индустрия в рамках приватизации рождала то ежедневно лопающиеся пузыри мощного мошенничества, то более-менее устойчивые платформы добычи и сбыта, охраняемые парнями с помповым оружием. Охранные отделы предприятий то и дело превращались – и вроде бы даже на вполне лигитимной основе – в группы «поглощения». Охрана как таковая становилась мощным бизнесом, в котором заправляли делами бывшие гэбэшники и грушники. Немало было и одиночных наемных стволов, всяких «снайперов» и «киллеров», они, поднахватавшись из мирового кинематографа загадочных манер, нередко и в «Таблицу» заходили, интересуясь, не нужны ли какие-нибудь экстренные услуги.
