Гарри приподнял взгляд до уровня усов бородатого старика и лишь глубоко, прерывисто вздохнул.
— В прошлом году ты, не раздумывая, отправился вместе со своими друзьями спасать Философский камень. И, хотя не спас ни его, ни профессора Квирелла, но своей героической самоотверженностью ты не позволил Волдеморту возродиться. Я верил в тебя и до конца надеялся, что ты не отступишься, останешься верным героическому духу львиного факультета. Что отправишься спасать свою… ну… маленькую, невинную девочку Джинни. Не зря же, тебя Распределяющая шляпа отправила, не раздумывая, на факультете смелых и отважных. На Гриффиндор! Но ты меня разочаровал, мой мальчик. Отказал молодому Рональду в помощи и вот что получилось, маленькая Джинни Уизли мертва… Это ты, своим бессердечием, виновен в её кончине. Это ты, тем самым, разбил сердца всей её многочисленной семьи. Посмотри, как рыдает её бедная матушка. Тебе не жалко ее?
Гарри шаркнул ногой по деревянному полу, скосил взгляд на зарёванную миссис Уизли и пожал плечами. Она была для него незнакомкой. С ней он встречался один единственный раз — позапрошлой осенью на вокзале Кингс Кросс. Слава богу, похищение Гарри этим летом бандой рыжих ирландских террористов не осуществилось — дядя пальнул по их летающему автомобилю дробью из ружья. И те укатили обратно в свою нору, откуда прилетели, якобы спасать своего друга от «злых магглов».
А потом, в Гринготтсе, выяснилось, что эта же самая, плачущая навзрыд женщина, явилась там с его, поттеровским золотым ключиком наперевес и приказала гоблинам пропустить её в его Ученический сейф. Хотела забрать оттуда некоторую сумму — пятьсот галеонов, как сказал ему Грипхук — из его золота. Якобы, чтобы закупиться для него к следующему учебному году. Хорошо, что после того вечера, когда по его душу явился не-знамо чей домовик Добби, тетя Петуния спохватилась и утром сама повезла обоих мальчиков — волшебника Гарри и сквиба Дадли — в Лондон, в Косой переулок. И всё-всё с его счетами уладила — номер сейфа сменила, новый ключ к нему выцарапала…
Да-а-а. Незабываемое зрелище было. Как она высказывала гоблинам обвинения — голосом, подобным змеиному шипению — в халатности и пренебрежении интересами клиентов банка. В общем, Гари не сомневался в том, что гоблины долгое время будут ночью во сне писаться в кроватях. Или где-то в другом месте, где они спят.
Гарри вспомнил, что лишь вечером, после появления той надписи на стене коридора, в которой сообщалось, что чьи-то девичьи кости будут навечно лежать на полу в Тайной комнате, Рон и близнецы вспомнили о Джинни. И, вместо того, чтобы самим побежать искать её, звонить родителям, тормошить декана Гриффиндора, звать Аврорат с ДМП до кучи, самого министра магии Фадж, они на него — Гарри, наехали. Типа — давай, Поттер, ты у нас штатный герой. Так, что — иди, спасай нашу сестру Джиневру! А на законный вопрос Гарри почему не ОНИ, её братья, а он — совершенно посторонный мальчик, должен её спасать, они не ответили. Зависли. А потом начали обвинять его во всех грехах мира. Выражаясь, при этом, как портовые грузчики.
И Гарри обиделся. Нет, помочь он мог бы, если бы те попросили его. Вежливо. Но, заставлять, обвинять, обзывать — не-не-не! Гарри уперся рогом, крутанулся на каблуках и отправился спать, не почувствовав в себе ни капельки вины. Зачем ему, Гарри Поттеру, надо было спасать мелкую занозу, если вокруг бегает целое стадо её старших братьев? А её отец работает Главой какого-то отдела в Министерстве магии.
Эту, совершенно незнакомую ему взрослую женщину, чужую маму между прочим, зачем жалеть? Почему он должен? Кто-то из присутствующих здесь, в качестве зрителей — Дамблдор, Макгонагалл, Флитвик, Снейп, Спраут, — разве пожалели его, Гарри Поттера, маму? Ту молоденькую двадцатилетнюю Лили, свою студентку между прочим, которую все они оставили в однозначно смертельно опасной ситуации — сражаться один на один, лицом к лицу, со злым колдуном Волдемортом? Припёршимся незваным к ним домой в гости в ночь Самайна. Разве кто-то из профессоров пролил хоть одну слезинку за её так рано закончившуюся жизнь? А за Джеймсом кто плакал, кто пожалел его молодую жизнь? «Мои самые любимые ученики, мистер Поттер!», как Маккошка сказала. Фу, бля. Ну, да, не оправдал он её доверие. И что теперь, пойти броситься с Астрономической башни головой вниз? Не-е-е, не угадали, господа преподаватели Хогвартса. Да кто она ему, Минерва Макгонагал? Эта старая дева кто ему, Гарри? Который, осиротел по её же попустительству. Почему он теперь должен заботиться о её личных переживаниях? Что она сама о его сиротской жизни знает?
Ну-у-у, не сказать, что он совсем не жалеет потерявшую единственную дочь миссис Уизли, конечно. Жалеет, разумеется, ведь не из камня же он. Но в Хогвартсе одновременно с Гарри Поттером учатся и проживают не меньше двухсот девочек и девушек, чьих-то ещё дочерей. Должен ли он, сломя голову, рисковать свою жизнь ради каждой из них? И с кого ему, в таком случае, пример было брать? С профессоров? Ай, оставьте. Они, если говорить чистую правду, а не заблуждаться, не профессора толком и не учителя, а так, как бы злые приютские воспитатели. Разве нет? Кто из них, хоть однажды проявил об учениках заботу? Может быть когда их, первокурсников, отправили на отработку в Запретный лес, ночью, в полнолуние? Почему именно одиннадцатилетние дети надо было спасать единорогов от неизведанного, поедающего рогатых лошадок зверя? Не подумать, при этом, что зверь этот кровожадный не покусится на человеческих детей. Однозначно покусится и покусает. Отдельно стоит в упор вопрос, кто из взрослых, в здравом уме и с хорошим образованием — профессора же! — проводит к единорогам мальчиков? Сама профессор Макгонагалл на голубом глазу подписала приказ, назначив первокурсникам отработку. Словно отработка ночью в Запретном лесу — ЗАПРЕТНОМ, КАРЛ! — это погулять выйти. И Уставу Хогвартса и запрету директора никак не противоречит. Вот.
Он повернул голову, чтобы посмотреть на чету Уизли. Мистер Уизли, бледный, с черными кругами под глазами, придерживал за плечи свою трясущуюся в рыданиях жену. Рон пялился круглыми голодными глазами в вазочку со сладостями на столешнице директорского рабочего стола. Близнецы вертели головы, рассматривая предметы на полках библиотеки, порой останавливая жадный взгляд на нахохлившемся на жёрдочке фениксе.
Гарри хмыкнул, сделав свои выводы о глубине скорби потерявших сестренку парней и поднял глаза на директора. Помня наставления тети Петунии, которая неоднократно предупреждала его, что в волшебном мире не стоит смотреть в глаза взрослого волшебника, он старался никогда взглядом с директором не встречаться. По словам тети, большинство из взрослых волшебников легилименты. А самый опасный из них, это директор Хогвартса, профессор Альбус Дамблдор. Он в одно мгновение раскусит его, неподготовленного мальчика, прочитает его мысли, узнает все его тайны и секреты. Ей все это рассказала Гаррина мама, младшая сестра тёти, Лили Поттер.
Гарри подождал достаточно долгий период времени — давая возможность кому-то из учителей сказать что-нибудь в его, второкурсника, защиту. Но, гнетущую тишину никто из них так и не нарушил. Тогда он, прерывисто вздохнув, заговорил, взявшись за свою собственную защиту.
— Господин директор, я не понял. Вы эти претензии мне, двенадцатилетнему второкурснику, маггловоспитанному, между прочим, предъявляете? А почему? — пожав плечами выдал Гарри. — Ответьте, с какой стати чужую сестру ДОЛЖЕН спасать Я? Может я здесь в Хогвартсе работаю? Тогда скажите кем именно. Профессором? Деканом! Штатным аврором и защитником всех убогих, что ли? И кто мне Джиневра Уизли? Да никто. Она мне не родня, не подруга, я её не знаю, никогда не хотел её знать…
— Но она сестра твоего друга, — прервал его директор.
— Именно, профессор Дамблдор! Она чья-то, но не моя, сестра! А о моем "лучшем друге" лучше забудьте. Рон уже бывший друг, лишь одноклассник. Не могут братья Уизли, особенно после всех тех высказанные в мой адрес обидных слов вчера, остаться моими друзьями.
