За городом «Смешно! нас веселит ручей, вдали журчащий, И этот темный дуб, таинственно шумящий; Нас тешит песнею задумчивой своей, Как праздных юношей, вечерний соловей; Далекий свод небес, усеянный звездами, Нам кажется, простерт с любовию над нами; Любуясь месяцем, оглядывая даль, Мы чувствуем в душе ту тихую печаль, Что слаще радости… Откуда чувства эти? Чем так довольны мы?.. Ведь мы уже не дети! Ужель поденный труд наклонности к мечтам Еще в нас не убил?.. И нам ли, беднякам, На отвлеченные природой наслажденья Свободы краткие истрачивать мгновенья?» – Э! полно рассуждать! искать всему причин! Деревня согнала с души давнишний сплин. Забыта тяжкая, гнетущая работа, Докучной бедности бессменная забота — И сердцу весело… И лучше поскорей Судьбе воздать хвалу, что в нищете своей, Лишенные даров довольства и свободы, Мы живо чувствуем сокровища природы, Которых сильные и сытые земли Отнять у бедняков голодных не могли… 1852 «Ах, были счастливые годы!..»
(Из Гейне) Ах, были счастливые годы! Жил шумно и весело я, Имел я большие доходы, Со мной пировали друзья; Я с ними последним делился, И не было дружбы нежней, Но мой кошелек истощился — И нет моих милых друзей! Теперь у постели больного — Как зимняя вьюга шумит — В ночной своей кофте, сурово Старуха Забота сидит. Скрипя, раздирает мне ухо Ее табакерка порой. Как страшно кивает старуха Седою своей головой! Случается, снова мне снится То полное счастья житье, И станет отраднее биться Изнывшее сердце мое… Вдруг скрип, раздирающий ухо, — И мигом исчезла мечта! Сморкается громко старуха, Зевает и крестит уста. 1852 «О письма женщины, нам милой!..» О письма женщины, нам милой! От вас восторгам нет числа, Но в будущем душе унылой Готовите вы больше зла. Когда погаснет пламя страсти Или послушаетесь вы Благоразумья строгой власти И чувству скажете: увы! — Отдайте ей ее посланья Иль не читайте их потом, А то нет хуже наказанья, Как задним горевать числом. Начнешь с усмешкою ленивой, Как бред невинный и пустой, А кончишь злобою ревнивой Или мучительной тоской… О ты, чьих писем много, много В моем портфеле берегу! Подчас на них гляжу я строго, Но бросить в печку не могу. Пускай мне время доказало, Что правды в них и проку мало, Как в праздном лепете детей, Но и теперь они мне милы — Поблекшие цветы с могилы Погибшей юности моей! 1852 Памяти приятеля Наивная и страстная душа, В ком помыслы прекрасные кипели, Упорствуя, волнуясь и спеша, Ты честно шел к одной высокой цели; Кипел, горел – и быстро ты угас! Ты нас любил, ты дружеству был верен — И мы тебя почтили в добрый час! Ты по судьбе печальной беспримерен: Твой труд живет и долго не умрет, А ты погиб, несчастлив и незнаем! И с дерева неведомого плод, Беспечные, беспечно мы вкушаем. Нам дела нет, кто возрастил его, Кто посвящал ему и труд и время, И о тебе не скажет ничего Своим потомкам сдержанное племя… И, с каждым днем окружена тесней, Затеряна давно твоя могила, И память благодарная друзей Дороги к ней не проторила… 1853 Филантроп Частию по глупой честности, Частию по простоте, Пропадаю в неизвестности, Пресмыкаюсь в нищете. Место я имел доходное, А доходу не имел: Бескорыстье благородное! Да и брать-то не умел. В Провиантскую комиссию Поступивши, например, Покупал свою провизию — Вот какой миллионер! Не взыщите! честность ярая Одолела до ногтей; Даже стыдно вспомнить старое — Ведь имел уж и детей! Сожалели по Житомиру: «Ты-де нищим кончишь век И семейство пустишь по миру, Беспокойный человек!» Я не слушал. Сожаления В недовольство перешли, Оказались упущения, Подвели – и упекли! Совершилося пророчество Благомыслящих людей: Холод, голод, одиночество, Переменчивость друзей — Все мы, бедные, изведали, Чашу выпили до дна: Плачут дети – не обедали, — Убивается жена, Проклинает поведение, Гордость глупую мою; Я брожу как привидение, Но – свидетель Бог – не пью! Каждый день встаю ранехонько, Достаю насущный хлеб… Так мы десять лет ровнехонько Бились, волею судеб. Вдруг – известье незабвенное! — Получаю письмецо, Что в столице есть отменное, Благородное лицо; Муж, которому подобного, Может быть, не знали вы, Сердца ангельски незлобного И умнейшей головы. Славен не короной графскою, Не приездом ко двору, Не звездою Станиславскою, А любовию к добру, — О народном просвещении, Соревнуя, генерал В популярном изложении Восемь томов написал. Продавал в большом количестве Их дешевле пятака, Вразумить об электричестве В них стараясь мужика. Словно с равными беседуя, Он и с нищими учтив, Нам терпенье проповедуя, Как Сократ красноречив. Он мое же поведение Мне как будто объяснил, И ко взяткам отвращение Я тогда благословил; Перестал стыдиться бедности: Да! лохмотья нищеты Не свидетельство зловредности, А скорее правоты! Снова благородной гордости (Человек самолюбив), Упования и твердости Я почувствовал прилив. «Нам Господь послал спасителя, — Говорю тогда жене, — Нашим крошкам покровителя!» И бедняжка верит мне. Горе мы забвенью предали, Сколотили сто рублей, Все как следует разведали И в столицу поскорей. Прикатили прямо к сроднику, Не пустил – ступай в трактир, Помолился я угоднику, Поначистил свой мундир И пошел… Путем-дорогою, Чтоб участие привлечь, Я всю жизнь мою убогую Совместил в такую речь: «Оттого-де ныне с голоду Умираю словно тварь, Что был глуп и честен смолоду, Знал, что значит Бог и царь. Не скажу: по справедливости (Невелик я генерал), По ребяческой стыдливости Даже с правого не брал — И погиб… Я горе мыкаю, Я работаю за двух, Но не чаркой – вашей книгою Подкрепляю слабый дух, Защитите!..» Не заставили Ждать минуты ни одной. Вот в приемную поставили, Доложили чередой. Вот идет его сиятельство, — Я сробел; чуть жив стою; Впал в тупое замешательство И забыл всю речь свою. Тер и лоб и переносицу, В потолок косил глаза, Бормотал лишь околесицу, А о деле – ни аза! Изумились, брови сдвинули: «Что вам нужно?» – говорят. – Нужно мне… – Тут слезы хлынули Совершенно невпопад. Просто вещь непостижимая Приключилася со мной: Грусть, печаль неудержимая Овладела всей душой. Все, чем жизнь богата с младости Даже в нищенском быту, — Той поры счастливой радости, Попросту сказать: мечту — Все, что кануло и сгинуло В треволненьях жизни сей, Все я вспомнил, все прихлынуло К сердцу… Жалкий дуралей! Под влиянием прошедшего, В грудь ударив кулаком, Взвыл я вроде сумасшедшего Пред сиятельным лицом! Все такие обстоятельства И в мундиришке изъян Привели его сиятельство К заключенью, что я пьян. Экзекутора, холопа ли Попрекнули, что пустил, И ногами так затопали… Я лишился чувств и сил! Жаль, одним не осчастливили — Сами не дали пинка… Пьяницу с почетом вывели Два огромных гайдука. Словно кипятком ошпаренный, Я бежал, не слыша ног, Мимо лавки пивоваренной, Мимо погребальных дрог, Мимо магазина швейного, Мимо бань, церквей и школ, Вплоть до здания питейного — И уж дальше не пошел! Дальше нечего рассказывать! Минет сорок лет зимой, Как я щеку стал подвязывать, Отморозивши хмельной. Чувства словно как заржавели, Одолела страсть к вину; Дети пьяницу оставили, Схоронил давно жену. При отшествии к родителям, Хоть кротка была весь век, Попрекнула покровителем. Точно: странный человек! Верст на тысячу в окружности Повестят свой добрый нрав, А осудят по наружности: Неказист – так и неправ! Пишут, как бы свет весь заново К общей пользе изменить, А голодного от пьяного Не умеют отличить… 1853 |
