Он обожал своих отпрысков, но они его побаивались. Похоже, он не нашел с ними общего языка точно так же, как и с министрами.

– Доброе утро, – сказала королева, а девочки встали и сделали реверанс.

Король улыбнулся им.

– Так, что у вас на завтрак? А? Надеюсь, вы не переедаете… Мне не хочется, чтобы вы растолстели. Это у нас семейная склонность.

Королева возразила: дескать, ее семья не склонна к полноте и вполне вероятно, что дочки унаследовали ее телосложение.

– Ваше Величество изволит позавтракать?

– Нет, я только выпью чашку чая, – сказал король.

– Этого не достаточно, – укоризненно молвила королева: она говорила это каждое утро, и никто не принимал ее замечаний всерьез.

Король принялся пить чай, а принцесса подумала, что все это тоска зеленая. Когда же ей найдут мужа и она сможет вырваться на свободу?

Принцесса знала, что люди, не принадлежащие к их семейному кругу, смеются над королем и королевой. Их считали скучными и ограниченными, и, послушав подобные разговоры, можно было вполне согласиться с общепринятым мнением.

– Как бежит время! – между тем изрек король.

– Да, я всегда с ним в ссоре, – откликнулась королева.

– Если нужно что-то сделать, времени не хватает, но если бездельничаешь – времени всегда хоть отбавляй!

– Нет, это в молодости время тянется долго; в старости же оно всегда пролетает незаметно.

Королева многозначительно посмотрела на дочерей.

– Ничто меня так не выводит из себя, как люди, не знающие, чем им заняться. А вот мне всегда не хватает времени, у меня всегда столько дел! Но еще больше меня сердит… – тут королева бросила строгий взгляд на принцессу Шарлотту, – когда люди подходят к окну и восклицают: «Какой сегодня ужасный день! Что, что можно делать, когда такая плохая погода?» – «Что делать? – говорю в таких случаях я. – Займитесь чем-нибудь полезным, и тогда погода не будет иметь никакого значения».

«Какая все это тоска! – подумала принцесса Шарлотта. – Неудивительно, что Георг как с цепи сорвался, когда выскользнул на волю. А кто бы удержался от искушения?.. Теперь он гоняется за своей вдовушкой и все только о нем и судачат. Счастливчик! Хорошо бы он сюда приезжал почаще! И побольше бы болтал с нами! Но он приехал всего один раз – и то лишь когда вообразил, будто влюблен в Мери Гамильтон. А она была нашей фрейлиной.

Интересно было бы послушать последние новости о Георге.

Может быть, король с королевой заведут о нем разговор, позабыв о присутствии дочерей…

Но они, разумеется, не завели. Они беседовали о музыкальных конкурсах, которые король учредил в том году. Считалось, что все должны быть от нововведения в таком же восторге, как и их Величества.

«А я вовсе не в восторге!» – подумала принцесса. Она все еще немного дулась на отца, ведь он заявил, что на ее день рождения будет устроен концерт, а ей гораздо больше хотелось повеселиться на балу.

– Вы не любите музыку, – укоризненно заметил тогда король.

– Но, папа, – дерзко ответила принцесса, – может быть, у меня нет слуха.

– Нет слуха? Что вы хотите этим сказать? А? Вы должны развивать свой слух! Вам придется полюбить музыку.

И королева туда же:

– Его Величество совершенно прав, принцесса. Он желает, чтобы все члены его семьи любили музыку. Как чудесно выйти замуж!

«Как только мне найдут жениха, – решила принцесса, – я начну шить подвенечное платье. Я все сошью своими руками и с каждым стежком буду приговаривать: «Близится час свободы!»

Шарлотта поглядела на свою сестру Августу, которая в отсутствие родителей болтала без умолку и терпеть не могла одеваться; Августа позволяла камеристкам надевать на нее все, что им вздумается, и если бы не они, выглядела бы сущим пугалом. Что касается Елизаветы, то она переживала стеснение своей свободы гораздо меньше, чем остальные сестры: Елизавета обычно запиралась в спальне и писала стихи. Ну а Мария с Софией были еще маленькими и толком не понимали, чего они лишены.

Король разглагольствовал о концертах, устраивавшихся в аббатстве: дескать, они проходят с большим успехом, и он заказал две ложи: одну для себя и супруги, другую – для остальных членов семьи. Он упомянул про мистера Бейтса, который так восхитительно играет на органе. Королю хотелось, чтобы люди, присутствовавшие на концерте, могли видеть органиста, и он распорядился поставить сиденья так, чтобы это было возможно.

«До чего же он интересуется всякой ерундой! – возмутилась про себя принцесса. – Неудивительно, что все считают его старым занудой».

– Еще я беседовал с доктором Бернеем о репетициях «Мессии». Доктор Берней – достойнейший человек…

Сколько она уже слышала о достоинствах доктора Бернея? А о подготовке к концертам? Ну а уж имя Генделя вообще не сходило с уст короля.

«Ладно, мне уже восемнадцать, – утешила себя Шарлотта, – так что они наверняка постараются поскорее подыскать мне мужа. Ведь им надо выдать замуж шестерых дочерей! А это немало».

– Я бы не прочь прогуляться, – сказал король королеве, и принцесса догадалась, что они хотят обсудить последние выходки Георга: король явно желал побеседовать с супругой наедине. А поскольку он никогда не обсуждал с ней государственные дела – считая, что женщины неспособны вникнуть в столь серьезные вопросы, – то принцессе стало совершенно ясно, что матери и отцу предстоит беседа на самую занимательную, по мнению Шарлотты, тему: они будут обсуждать провинности Георга…

Ах, ну почему она не может присутствовать при разговоре? Неужели он действительно разыграл комедию со свадьбой? Как это потрясающе! И как похоже на Георга! Да, роман с вдовой явно будет не менее забавным, чем история с Пердитой…

– Принцесса! – молвила королева, постукивая пальцами по столу. – Где моя табакерка?

Принцесса Шарлотта поспешно вскочила: она пренебрегла своей наиглавнейшей обязанностью – ей полагалось набивать табакерку королевы и держать ее наготове. Король болезненно поморщился, королева по-прежнему постукивала по столу.

«Ей-богу, – подумала Шарлотта, – они больше переживают из-за пустяков, чем из-за потери колоний».

Наконец король с королевой собрались уходить.

Принцессы выстроились в ряд и приседали в реверансах, ни на секунду не забывая о том, что они должны помнить о своем достоинстве и вести себя как подобает принцессам, то есть никогда не забывать о том, что они королевские дочки и, приседая перед одними, чваниться перед другими.

Какой же Георг счастливчик, что ему удалось вырваться из-под постоянного родительского надзора!

Прогуливаясь с королевой по парку, король немного поговорил о цветах, о расположении тропинок, о кустах и деревьях, а потом перешел к тому, что было для него важнее всего.

– Вы, несомненно, слышали о последних скандальных историях, связанных с нашим старшим сыном?

– Да, – кивнула королева, – не услышать о них просто невозможно. Это у всех на устах. Швелленбург сказал мне, что в городе распевают балладу о принце.

– Да, и довольно мелодичную, – усмехнулся король, – но лучше б она была про кого-нибудь другого, а не про принца Уэльского.

– Боюсь, его выходки обрекли Ваше Величество на бессонные ночи.

– Совершенно верно, я не спал уже десять ночей подряд.

– Но неужели его нельзя как-то приструнить? – Королева говорила суровым тоном. Она любила Георга больше всех остальных детей. Когда он родился, она считала себя самой счастливой женщиной на земле. А впервые увидев произведенного ею на свет здорового младенца, заливавшегося громким плачем, она испытала блаженство, которого больше никогда не испытывала. Королева обожала Георга. Она до сих пор любовалась на восковое изображение, сделанное ее рукой и вот уже много лет хранившееся на туалетном столике. Однако ослепительный, дерзкий, юный денди, каким стал теперь ее сын, был совершенно непохож на того голенького младенца, и поскольку Георг вполне однозначно дал понять матери, что у него нет для нее времени, она частенько ополчалась на него. Порой ей страстно хотелось, чтобы он пришел к ней и поговорил по душам; она бы тогда всеми силами постаралась ублажить его. Но он не приходил, и королева время от времени давала волю обиде, позволяя себе немного поругать сына.