Автор: Александр Бумагин
Разговоров о том, что в наших институтах полным-полно хороших голов и идей, ходит много, однако завершенных
продуктов почти нет. Почему это так, и что мешает отечественным разработчикам мы спросили у Владимира Бородина,
гендиректора ЭЗАН (Экспериментальный завод научного приборостроения РАН) и Виталия Кведера, директора Института физики
твердого тела РАН.
–Наш завод - крупное коммерческое предприятие. - рассказывает Владимир Бородин. - Мы
не берем из бюджета ни копейки, а потому доведение идеи до конечного продукта - обязательное условие для нас. По этой
причине мы вынужденно выбрали в своей деятельности те направления, которые могут принести нам прибыль. Таких направлений
четыре. Одно из них - аналитическое приборостроение, оборудование для уникальных наукоёмких технологий, включая нанотех.
Именно такими приборами мы занимались в советское время, но сейчас они составляют всего 9 процентов от общего дохода.
Наша задача состоит в том, чтобы эти девять процентов превратить в пятьдесят.
В девяностые годы заказов на
наукоемкое оборудование от Академии наук почти не поступало, и мы вынуждены были уйти в другой сектор рынка. Ушли, да не
совсем. Среди нашей продукции, к примеру, есть установки для выращивания монокристаллов и подложек для них. Связь с
нанотехнологиями здесь очевидна.
Есть ли какие-то нанотехнологические проекты, которые вы ведете с
российскими институтами?
- Есть, и не в единственном числе. Да что далеко ходить. Вот рядом со мною
стоит профессор Виталий Кведер, мы вместе осуществляем проект установки для промышленного выращивания монокристаллов
карбида кремния. У моего завода есть производственный опыт, а у наших партнеров из ИФТТ - необходимые знания. При этом
сейчас мы ничего не платим Институту: продукта еще нет. Свою часть работы они делают за свои деньги (и это их риск), а
мы рискуем своими средствами. Однако когда и если все воплотится в продаваемый товар, наш завод будет отчислять роялти в
пользу ИФТТ.
- Есть одно препятствие, - добавляет Кведер. - Институты Академии наук не могут получать деньги от
продажи лицензий на свои технологии. Мы не можем даже выплатить авторские вознаграждения разработчикам. Формально
технологии продаем не мы, а государство, и на наше финансирование такие продажи не влияют. Вообще, есть целый список
того, что нужно изменить в законодательстве. Это, наверное трудно, но не невозможно. Вот возьмите Ирландию…
Десятилетиями страна производила пиво, аграрная страна. И вот их правительство приняло целый пакет законов в поддержку
инновационной деятельности. И теперь в среднем по Европе рост промышленности составляет единицы процентов, а у Ирландии
чуть ли не пятнадцать. У нас же… Я очень надеюсь, что первые лица страны получают всю информацию о состоянии науки в
стране, и в скором времени произойдут перемены к лучшему.
- Есть и другая сторона, - продолжает мысль собеседника
Бородин. - Академия наук долгое время была в состоянии обороны, когда у нее пытались отобрать собственность, права. Быть
бы живу. В здоровом понимании атакующей инициативы не было. Пора бы с этим заканчивать. Пора выдвигать в адрес
Правительства конструктивные предложения, не забывая, правда, при этом экономически их обосновывать. В Академии наук
есть экономическое отделение, которое должно, на мой взгляд, оказывать институтам поддержку в этом
вопросе.
Может быть, правильнее поддерживать в первую очередь фундаментальную науку?
-
Фундаментальная наука во всем мире поддерживается государством, потому как коммерческим компаниям нужна быстрая прибыль,
- говорит Кведер. - Изучение законов природы прибыли сразу не приносит, зато, благодаря этому, время от времени
случаются революции в науке. Полученное фундаментальной наукой понимание позволяет создавать новые технологии, к которым
уже могут проявить интерес и частные фирмы, но и здесь риск велик - продукт то ли получится, то ли нет. Венчурные фирмы
могут рискнуть, а реальные фирмы этого не любят. Поэтому финансирование НИОКР может быть комбинированным, с
государственным участием. На Западе так называемые частно-государственные партнерства встречаются повсюду, и, слава
богу, придумано это не вчера. Частные фирмы, так или иначе заинтересованные в каких-то разработках, вкладывают деньги в
общий котел, и часть средств в это дело вносит государство. На эти деньги нанимаются ученые, которые и работают над тем
или иным проектом. Результаты исследований становятся общими для всех заплативших. Я сам участвую в одной из германских
программ такого рода. А вот на конечной стадии, когда уже виден продукт, представляющий коммерческий интерес,
финансирование берут на себя уже конкретные коммерческие фирмы. Впрочем, и здесь государству самоустраняться нельзя, так
как должна быть грамотно построенная законодательная база, а это отдельное и очень сложное дело, требующее таланта
политиков и работающих в правительстве юристов. Я полагаю, что у нас в этом вопросе в последнее время происходит переход
от слов к делу. Я оптимист. Собственно, все пессимисты давно уже заграницей, хотя там есть чему поучиться. Например,
отрицательному опыту Японии, которая не хотела в свое время развивать фундаментальную науку, сосредоточившись на
прикладной. Но потом они спохватились и начали очень интенсивно развивать фундаментальные
исследования.
В чем был их промах?
- Многие полагают, что фундаментальная наука - она
общая, и чтобы быть в курсе, достаточно читать научные журналы, а деньги тратить не обязательно - пусть тратят те
страны, где денег больше. Это сильное заблуждение. Если в стране никто из ученых этим не занимается, то никто и не будет
обладать глубоким пониманием, цепочка от основ к конечному продукту оборвется в самом начале. Когда в одном месте ученые
занимаются и фундаментальными и прикладными исследованиями, возникает синергетический эффект, взаимное усиление. А если
науку разрушить, то восстановить ее намного сложнее, чем просто постоянно поддерживать. Так или иначе, науку надо
беречь, а еще одно заблуждение о том, что все можно купить, также несостоятельно, несмотря на то, что в России у него
есть много сторонников. Если беременной женщине дать даже очень много денег, ребенок все равно родится через девять
месяцев.