А он подвис. Тупо подвис, помогая себе вдуматься в происходящее бровями и понятия не имея, как, вообще, надо бы реагировать и что ответить!

Словно получив обратную реплику, ядовитая трубка, на том конце, расплылась в слишком знакомой, в слишком РЕАЛЬНОЙ, в слишком остро-болезненной, для него, улыбке. Это он по наитию, где-то глубоко-глубоко понял, что и с трубкой, и с приторной улыбкой уже знаком!

- Какие планы, любимый? Как насчёт, встретиться в воскресенье? У меня для тебя, между прочим, сюрприз!.. – он никогда даже не подозревал, что человека так болезненно, так изощрённо может убивать мелодичное воркование… приятный, в общем-то, для слуха, голос… Он, вообще, не знал, что какая-то пустая болтовня и певучее щебетание могут УБИВАТЬ!!!..

Прошёл час с того мгновения, как его убило! С момента отрезвления, с момента взрыва нестерпимой боли… С момента возвращения в реальность, прошёл, где-то, примерно, час…

Час, во время которого он сидел и невидящим взглядом смотрел в пространство.

По ощущениям (и, если бы для чего-то нужен был этот сравнительный анализ), наверное, именно так рождается младенец, если не брать во внимание муки матери, а сосредоточиться только на появлении новой жизни!

Именно через такую нестерпимую боль проходит ребёнок, вырывая себя из уютной, обжитой и привычной утробы… Вырывая для чего? Чтобы, из сладостного рая, ворваться, своим существованием, в холодный и исключающий любое райское счастье, ад!

Чтобы лишить себя, чтобы вырвать, чтобы навсегда и бесповоротно обездолить!

Потому, наверное, новорожденный так отчаянно кричит!..

И Александр Викторович, с каждой пройденной секундой, всё отчётливее и отчётливее блек в ТОМ и проявлялся в ЭТОМ мире… Проявлялся, как фотография в проявителе – как это всё происходило, до цифровых технологий, раньше…

Постепенно обретал отчество с фамилией… обрастал воспоминаниями… вскрывал в сознании понимание себя, понимание окружающего и возвращал все остальные «жизненные наработки» и «конструктивный опыт»… неумолимо вырывал себя в реальность… рождался через страшные муки, через ощущение невосполнимой потери… С каждой пройденной секундой, обретая свою новую-старую личность и всё теряя и теряя маленькую частичку своей хрупкой и кровоточащей души…

Рождался и постепенно… становился… становился страшно чужим, страшно пугающим, страшно неправильным… становился чужеродным… Становился «Александром Викторовичем Веретенниковым», которым его знали все многочисленные те, кого он вычеркнул, от кого избавился, о ком не помнил…

Становился тем, кем теперь, до душераздирающего крика… до сорванных связок… до последнего хрипа умирающего человека… кем быть, до последней предсмертной муки, всё ещё, яростно и отчаянно не хотел!!!..

А Машка… Машка, наоборот, постепенно исчезала… Затухал, бледнел, становился зыбким и уже почти совсем бестелесно-призрачным её образ… Теперь это была не, с чёткими рамками, явь, а, всё ещё влекущий, да, но уже затухающий, уже совсем недостижимый, еле-еле мерцающий сказочный мираж…

Теперь включился приземлённый, холодный и чётко функционирующий разум, который пытался уговорить умирающую душу… вернее, те крошечные крупицы, которые от неё остались… Пытался уговорить, что «это всё» было временно, коротко и несерьёзно… Что бОльшую часть, он Сам себе, зачем-то, придумал… А то, что было из мЕньшего… ну-у-у… это он сорвался и был непостижимо пьяным и не отвечающим за себя человеком…

И что он «прекрасно знал» и сам, что всё закончится! И даже предполагал, ЧЕМ закончится – от того эту рыжую девочку безропотно и послушал… От того не взбесился, не наорал, не посоветовал не лезть не в своё дело… От того никогда и не поднимал вопрос про переезд…

***

Наверное, если бы Маша не старалась изо всех сил, если бы не заставляла себя отмахнуться, если бы не пыталась поднять настроение, чтобы (в кои-то веки!) Светку не обижать…

Если бы она сосредоточилась на том, что внезапно ухнуло в бездонную пропасть сердце, задрожали руки, и кровь мгновенно от лица отхлынула, как будто взорвалась помпа… Если бы она тогда поверила, что у неё есть шестое чувство…

Она бы поняла! Она бы позволила себе понять, что ЗНАЕТ!

Не предчувствует, не тычет пальцем в небо, не поддалась уже привычному паническому и, обычно, только ночному страху (который списывала на то, что ОНИ не вместе)… Она бы поняла, что даже не неосознанно предположила, а именно, ЗНАЕТ! Она ЗНАЕТ наверняка!

- Светуль, - она не сдержалась и громко хлюпнула носом, - кажется… кажется, это обморок… Я… я, кажется, сейчас упаду…

Но глаза не заволокло чёрной пеленой, и сознание, отчего-то, не отключилось. Девушка осталась стоять, только, для равновесия, прислонилась к стене…

- Точно! Не потеря сознания! Обморок! – испуганно взвизгнула Светка, - Ты всё понимаешь? Ты меня слышишь?

Её затормошили, задёргали, попытались подхватить в подмышки, но Маша не падала. Она стояла. Она всё видела, всё осознавала. Только вот, перед подружкой не стало закономерно неудобно. И никакой физической встряски она не замечала…

Стояла, пыталась от себя отогнать липкий, обволакивающий и запредельного накала ужас…

А по холодной щеке покатилась единственная слеза…

ГЛАВА 23.

- … Ой, не представляешь! Ты себе даже не представляешь! – охала, красиво закатывала глазки и бесконечно тягостно щебетала официально заявленная Женщина Его Мечты.

А он сидел за уютным столиком напротив и уговаривал себя, хотя бы внешне, не подавать виду! Уговаривал себя «следить за мыслью», а не отвлекаться на, слепящие сознание, неоновые буквы, которые ему подсуропил, откуда-то взявшийся, сарказм.

Но огромная, во весь мозг, сверкающая надпись приковывала внутренний взор и не давала отдаться манерам. Надпись про то, что в пустой голове, априори, никаких мыслей не может быть!

И что он сам, на такую вакуумную пустоголовость, согласился, поэтому, жаловаться поздно! Поздно, не результативно, да и, честно говоря, стыдно! Что заказывали, то и получили! С кого спрос? И какие претензии тогда?

Он вздохнул и постарался найти другой подход к накатившей и, принявшей уже размеры «ужасающей», скуке. Не сидеть же, не смотреть на шикарную, в общем-то, женщину… почти невесту… И не перечислять же, для её глупости, едкие эпитеты, при этом, глядя красавице в глаза?!

Это, в конце концов, непорядочно! И приличного человека, не достойно! Какую выбрал себе, такую и слушай! И, как капризный придурок, не ерепенься!

Им же, между прочим, в одной связке, ещё до скончания века жить!..

Принесли, наконец, заказ, и он увлечённо и правомочно отвлёкся, всего себя и с душой посвятив тому, чтобы разрезать стейк и, по возможности, предельно аккуратно! Чтобы ни один кусочек, от собрата не отличался!

- Саш, ты есть собираешься? – не затронуло сознания, а потому всплеск раздражения не появился, - Что ты всё режешь и режешь, как ребёнок? Сразу всё разрезать – это же бескультурье! – он поднял непонимающий взгляд, и Альбина охотно пояснила, - Надо по кусочку отрезать и отправлять в рот!..

Он послушно «отправил в рот» неудобную, в обращении, вилку. Сейчас всё было лишним и неудобным в его руках. А Женщина-Мечта сразу же успокоилась и переключилась на свои байки про экзотику, про острова, про то, какой необычный в этом году получился отдых…

А он снова аморфно погрузился в себя и всё читал-читал сверкающее по кругу. Читал старательно, будто пытался заучить на память! Читал, до рези в глазах (если бы они и внутри были). Читал то, что сократил до минимума, но чтобы всё ещё оставался смысл. Читал: «Господи! Какая же дура!»…

И пытался понять – это он прилепил ЯРЛЫК или определил свой «КРЕСТ-НАВЕЧНО»?..

Странно, конечно! Машка же, вроде, в сравнении с Альбиной, совсем ребёнок! Но он никогда ни дурой, ни, хотя бы, несведущей, её не считал…

«Так! Стоп!!! Достаточно!!! – наорал он на себя, внутреннего, и испуганно покосился на Мечту-дуру. Но быстро успокоился, потому что никому не было дела ни до «внутренних криков», ни до, кажется, него самого! Поэтому он на мгновение отпустил себя и поморщился, потому что недовольство собой аж распирало, - Закончили! – приказал он себе властным и безапелляционным тоном, - Осталось поговорить в последний раз, и всё! Перевернём страницу!»…